Цитата #3 из книги «Горький ветер свободы»

На невольничьем рынке в Остане, как и всегда по четвергам, было не протолкнуться. Поскольку этот мало чем примечательный в остальном городок находился на морском побережье, именно сюда корабли работорговцев привозили похищенных в далёких странах рабов, и именно здесь пираты как правило заключали сделки с покупателями. Происходило это на главной городской площади, которая, впрочем, выглядела значительно менее внушительно, чем в иных населённых пунктах. Здесь было грязно, шумно и до неприличия многолюдно, а также пахло гниющей рыбой (сказывалась близость порта) и нечистотами, которые по местным обычаям было принято выливать из окон прямо на улицу. При этом площадь, невзирая на свою функцию, была не слишком широкой, а имела скорее вытянутую форму. Дома даже здесь жались друг другу, отвергая такое чуждое здешним местам понятие как личное пространство. Всё дело в том, что хотя территория Арканзийского государства и была огромна, она по большей части состояла из пустынных земель, совершенно непригодных для жизни в силу фактического отсутствия источников воды. Напиться здесь можно было лишь из редких колодцев, местонахождение которых было известно разве что немногочисленным племенам кочевников. В сочетании с невыносимой жарой под палящим солнцем и промозглым ночным ветром, а также ядовитыми змеями, прекрасно маскирующимися в жёлтых песках, пустыня становилась не более чем цифрой, которую можно было с гордостью вписать в документ о размерах занимаемой Арканзией территории. Реально же здесь существовало не так уж много городов, располагавшихся на берегах редких ручьев и речушек. Все эти города были густо населены, чтобы не сказать 'основательно перенаселены'. Рожать детей в Арканзии было принято много, не слишком задумываясь о том, за счёт чего их впоследствии содержать. Перенаселение в сочетании с погодными условиями способствовало нищете, легко распространяющимся эпидемиям и окутывающему улицы смраду, давно уже превратившемуся в норму жизни для местных жителей. Специфика нехватки места также способствовала тому, что улочки бывали порой неимоверно узкими — такими, что местные нередко полные дамы передвигались по ним бочком. Дома же всё больше превращались из традиционно низких в трёх- и даже четырёхэтажные. Когда выросший в семьи сын женился и обзаводился собственной семьёй, найти место для нового дома было непросто, и с некоторых пор вместо этого к семейному жилищу стали пристраивать новый этаж. Разительный контраст с этой не слишком привлекательной картиной представляли армоны и дворцы неслыханных размеров, каждый из которых являлся торжеством красоты, чистоты и роскоши. Истинные произведения архитекторского искусства с многочисленными башнями, длинными аркадами, балконами, выходящими на морской берег или цветущие сады с фонтанами, а также бани с бассейнами, содержание которых становилось возможным благодаря системе водопровода, специально прорытым тоннелям, по которым вода перемещалась из местных речек прямиком во дворец. Казалось бы, при таком вопиющем неравенстве богачам следовало бы бояться мятежей. Но, во-первых, стража бдела, а во-вторых, народ, для которого рабство являлось нормой жизни, принимал как должное и резкие контрасты в социальной иерархии. На то и эмиры, чтобы жить по-королевски. И вот сейчас все сошлись к центру площади, чтобы поглазеть на 'улов', доставленный из далёких северный земель командой 'Зелёной русалки', знаменитого судна работорговцев. Богачи, желавшие приобрести живой товар, бедняки, случайно проходившие мимо, жильцы домов, окна которых выходили на площадь, — все приготовились наблюдать за очередным зрелищем. Отнюдь не из ряда вон выходящим, но всё равно любопытным. Девушек пираты с 'Зелёной русалки' всегда отбирали что надо. Их было семеро — молодых женщин, все в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, которых загнали на каменное возвышение. Лесов в Арканзии росло мало, и древесина ценилась дорого, а вот камня было в избытке. Теперь девушки — измотанные, испуганные и окончательно дезориентированные — жались друг к другу на самом углу возвышения. Молодой мужчина с обветренным лицом и модными среди моряков короткими волосами — боцман 'Зелёной руслаки' прохаживался по возвышению взад и вперёд, подобно дрессировщику, зорко следящему за поведением вверенных ему животных. Некоторые из зевак качали головами. Не из жалости. Просто вид у девушек был, мягко говоря, не самый лучший. Не товарный. Грязные, нечёсаные, в перепачканной, местами порванной одежде, некоторые — босоногие, смотрелись они, прямо скажем, не самым лучшим образом. Конечно, работорговцы могли бы немного постараться, чтобы показать товар лицом. Однако специфика их работы заключалась именно в том, чтобы распродать рабов как можно быстрее, нередко — с уценкой, и снова как можно быстрее отчалить за новой партией товара. Поэтому зачастую их покупателями оказывались работорговца классов повыше, предпочитавшие не заниматься разбоем, а просто привести рабов в надлежащий вид, и уж потом перепродать их по другой цене, порой куда более высокой. Я тоже была сейчас среди этих девушек, стоявших на возвышении, словно какие-то заморские диковинки, и не видящие вокруг ничего, кроме жадных до зрелищ глаз. Первую из нас, Илнору, боцман вызвал вперёд. Она не хотела идти, но не решилась сопротивляться его повторному, полному раздражения и угрозы жесту. Шагнула вперёд, а затем медленно пошла вдоль края каменной площадки, туда, а затем обратно, так, как обучал нас всех Злобный пират. Именно так мы называли на своём языке боцмана. Зрители внимательно наблюдали за перемещениями Илноры, разглядывали её так, будто она была не человеком, а в лучшем случае лошадью, и параллельно слушали комментарии боцмана. Говорил он по-арканзийски, поэтому сама Илнора не могла его понять — в отличие от меня, ибо в своё время я успела освоить этот язык. — Взгляните, какая ценная рабыня! — разглагольствовал пират. — Ей двадцать шесть лет, она хороша собой, как видите, блондинка. — Зрители довольно закивали: блондинки здесь, в южных землях, являлись большое редкостью. Потенциальные покупатели продвинулись вперёд, грубо оттесняя обычных зевак. — Она абсолютно здорова, не страдает никакими хворями. Способна работать в поле. Кроме того, хорошо умеет шить и вышивать. На протяжении семи лет занималась этим в своём родном городе. Прежние клиенты были очень ею довольны. 'Хорошо, что Илнора ничего не понимает', - думала я, с жалостью глядя на несчастную, запуганную девушку, послушно семенящую по возвышению. Вся эта речь была бы унизительной, даже если бы разговор шёл о продаже животного. — Хорошо шьёт, говоришь? — вступил в диалог полный мужчина лет сорока, подобравшийся совсем близко к помосту. — И халат может сшить? И рубашку? И женское платье? — Конечно же, может, мой господин, даже не сомневайтесь! — рассыпался в заверениях боцман, хоть и не мог знать этого наверняка: ведь он даже не удосужился проконсультироваться касательно ответа с самой портнихой. Впрочем, учитывая талант и опыт Илноры, полагаю, пират был не так уж неправ. Немного подучившись, она без особого труда освоит специфику здешней одежды. — В таком случае беру её, — постановил покупатель. — Я расширяю свою мастерскую, и мне как раз нужна новая портниха со свежим взглядом. — Цена стандартная — тридцать динаров, — объявил боцман. — По рукам. Вот так и заключили сделку, решим тем самым судьбу Илноры. Что ж, можно было бы сказать, что это далеко не самый худший вариант. Во всяком случае, мужчина явно покупал её не для плотских утех; ей предстояло заниматься любимым занятием, тем, что она делать умела и делала хорошо. В последние дни пути это стало основной темой обсуждений. Страдания по безвозвратно ушедшему прошлому отошли на второй план. Теперь девушек в первую очередь волновало — что же будет дальше? Хуже станет или лучше, чем сейчас? В какие руки они попадут? От кого станет зависеть их судьба? Станут ли они беззащитными наложницами похотливых эмиров? Или хотя бы горничными или поварихами в приличных домах? Попадут ли в армон или в бордель? К тому моменту я уже практически не принимала участия в этих обсуждениях. Меня, как несомненно и многих других, не устраивал ни один из обсуждаемых вариантов, пусть даже и самый что ни на есть 'удачный'. Я хорошо помнила, с чего всё началось. Помнила, как весь находившийся на городской окраине район, в котором я жила, в одночасье оказался выжжен дотла — ни домов, ни вишнёвых садов, ни фонарных столбов, ни клумб с благоухающими розовыми кустами. Помнила, как обвалился догорающими досками мост, гостеприимной дугой переводивший нас к центральной части города через реку. Помнила много трупов, в неестественных позах лежащих на мостовых. В том числе и тела хорошо знакомых мне людей. И девушек, некоторые из которых были моими соседками, которых вместе со мной согнали к отдалённой и неприметной бухте. Там нас поджидал корабль с чёрными парусами. Потом было долгое, утомительное и во всех отношениях премерзкое путешествие по морю. Нас большей частью держали в трюме, где было тесно, душно и дурно пахло. С этого момента мы превратились в не-людей, а вещи, и это транслировалось нам весьма доходчиво. Нет, на нашу честь никто не покушался. Товар нельзя портить, это первое правило работорговца. Если и били за ослушание — то так, чтобы не оставалось синяков. Зато могли ограничить в еде или на время лишить питья — страдание, когда кругом можно видеть неограниченное количество солёной морской воды, практически невыносимое. Многим из нас первое время было невыносимо плохо и без всяких наказаний, просто от непривычной морской качки. Настолько плохо, что даже о душевных страданиях, связанных с нашим нынешним незавидным положением, мы забывали начисто. На второй день большинству стало гораздо легче, но некоторые промучились и два дня, и три. Изредка нам разрешалось подниматься на палубу, чтобы вдохнуть свежего морского ветра. Всё это время за нами, конечно же, неусыпно следили. Помнила я и то, как у одной из нас, худенькой светловолосой девушки Рекки, обнаружилась глубокая рана на ноге, полученная несомненно в процессе похищения. Рана гноилась, и корабельный лекарь лишь пессимистично покачал головой. И, о да, я хорошо помнила, как обошлись с этой девушкой. Как поступают с негодным товаром? Её выбросили за борт. Сейчас, стоя на каменном возвышении, я помнила всё это как нельзя более хорошо. И не волновалась о своём будущем так, как остальные девушки. Для меня всё уже было решено и не подлежало ни малейшим сомнениям. И дело тут было не только в собственной моей судьбе. Не только в том, что я моя жизнь, установившаяся, размеренная и справедливая, изменилась в одночасье. Дело заключалось в том, что я просто было не готова жить в мире, в котором возможно подобное. Я отказывалась от этого мира. Совершенно осознанно, раз и навсегда. И теперь точно знала, как мне следует действовать, чтобы сорвать планы Чёрного пирата. И вот наступила моя очередь. — Эй, ты! — крикнул боцман. Он так и не удосужился выучить наши имена, хотя за те десять дней, что длилось путешествие, времени для этого было предостаточно. Но, право слово, не зовёт же рыбак по имени пойманных карпов! — Иди сюда, твой черёд. И юбку разгладь! Он говорил на нашем, северном, наречии, поскольку понятия не имел, что я понимаю арканзийский язык. А я не спешила восполнять этот пробел в его знаниях. И теперь, подняв голову и сделав лишь один шаг вперёд, выступая из ряда сбившихся в стороне женщин, громко сказала всё на том же северном наречии: — Не пойду. От такого резкого отказа боцман оторопел, даже ненадолго застыл на месте и молчал, словно его язык прирос к нёбу. Впрочем, от этого недуга он быстро избавился. — Иди сюда, шалава! Вообще-то он использовал несколько иное слово, значительно более грубое, но я, пожалуй, не стану его переводить. Зрители не понимали произносимых нами слов, не считая парочки вставленных боцманом ругательств, но смысл общей картины начал доходить до них достаточно быстро. Публика оживилась, толпа приблизилась к возвышению. — Не пойду, — снова спокойно повторила я, и только глаза мои смотрели дерзко, с вызовом, даже с ненавистью. — Ты немедленно сделаешь всё, что я тебе скажу, — с не меньшей ненавистью объявил Чёрный, — иначе я прямо сейчас возьму тебя за волосы и протащу по площади. — Попробуй! Я специально сделала ещё один шаг ему навстречу, показывая, что не боюсь и понимаю всю нелепость угрозы. Конечно, у него хватит сил, чтобы исполнить обещанное. Но что толку? Ведь таким образом он лишь продемонстрирует собственную неспособность заставить рабыню подчиниться. А значит — собственную несостоятельность. — Иди сюда! — рявкнул он, теперь уже по-арканзийски. И всё-таки схватил меня, правда, не за волосы, а всего лишь за руку. Я плюнула ему в лицо. Отвратительный поступок. Грязный, неэстетичный, недостойный. Но разве сейчас до таких мелочей? Проведя больше недели в раскачивающейся деревянной камере, пропахнув рыбой, потом и блевотиной, разом утратив всё, что было у тебя в этой жизни, станешь ли задумываться о таких мелочах, как эстетика? Даже не знаю, достиг ли мой плевок цели, но унизительности произошедшего было достаточно. Тем более что публика отчаянно заулюлюкала. Не думаю, что кто-нибудь из присутствующих всерьёз был на моей стороне, но посмеяться над пиратом многие были не прочь. Мои недавние подруги по несчастью отступили подальше, рискуя свалиться вниз, всем своим видом демонстрируя, что они вовсе не со мной, что это я одна сошла с ума, они же не имеют к происходящему ни малейшего отношения. — Ах ты тварь! — разозлившись не на шутку, боцман перешёл на своё родной, арканзийский, язык и выхватил из-за широкого кожаного пояса длинный нож. А я в очередной раз шагнула ему навстречу, ибо только этого и ждала. Существуют категории людей, которые не годятся на роль рабов. Любой пират-работорговец знает это наверняка. Одни тяжело больны и оттого неспособны выполнять даже самые элементарные задания. Другие сходят с ума от свалившегося на их долю несчастья. Третьих полностью парализует страх — настолько, что перекрывается даже инстинкт самосохранения. Четвёртые же просто оказываются не согласны мириться с новой действительностью. Не согласны до такой степени, что предпочитают пойти на смерть. Я относилась именно к их числу. Во всех этих — прямо скажем, достаточно редких случаях, — результат был один. Пираты не считали нужным возиться с негодным товаром. В любом улове попадается гнилая рыба. В любой партии товара находится брак. Рабов, проявивших свою негодность, незамедлительно убивали. Во-первых, для того, чтобы избавиться от ненужной долее обузы. А во-вторых, для устрашения остальных. При виде того, какая участь постигает непокорных, другие рабы лишний раз подумают, прежде чем проявить характер. — Гнусный недоношенный ублюдок, без сомнения ненавидимый даже собственной матерью, — сказала я, с лёгкостью выдерживая взгляд боцмана и почти улыбаясь. Преследуя разом две цели — окончательно доказать свою непригодность и довести Чёрного Пирата до белого каления. Мне удалось и то, и другое. — Ах так? Сама выбрала свою судьбу! И он отвёл назад руку, замахиваясь ножом. Да, выбрала, и именно сама. И ты не смог отнять у меня этого права. Потому что я не раб, а всё-таки человек, пусть даже знак красного дракона навеки оплетает теперь мою ладонь. *Внимание! Знак перекочевал с щеки на ладонь, авторская правка* Я не испугалась и даже ни капли не отстранилась, когда лезвие с размаху приблизилось к моей груди. Ещё мгновение — и вожделенная сталь коснётся, наконец, моего сердца. И остановит его — остановит в тот момент, когда оно билось в ритме, заложенном свободным человеком. Но в этот самый момент с площади неожиданно раздался мужской голос. — Стой! Я её покупаю. Остриё ножа остановилось, уже готовое пропороть ткань моего платья. Мы с боцманом замерли приблизительно в равной степени удивления, одновременно уставившись на покупателя, который проявил столь своеобразный вкус. Нож боцмана по-прежнему оставался вытянут в мою сторону, лишь немного отдалился. Обуревавшие каждого из нас чувства были весьма неоднозначными, и удивление занимало в этой неразберихе отнюдь не единственное место. В пирате жажда наживы боролась с уязвлённой гордостью и злобой, которые диктовали ему немедленно и несмотря ни на что расправиться с обнаглевшей девчонкой. Меня слова покупателя и вовсе выбили из колеи. Мгновение назад я точно знала, чего хочу, и была готова это получить. Теперь же запоздало пришёл и страх, и сомнения, и ненависть к сорвавшему мои планы мужчине, и благодарность ему же за предоставленную возможность ещё хотя бы недолго задержаться на этом свете. Я не могла понять сама себя и, как и боцман, продолжала стоять, тупо пялясь на неожиданно появившегося покупателя. Он сильно выделялся на фоне окружившей возвышение толпы. Иностранец, это видно невооружённым глазом, даже такому чужаку, как я. Одет совершенно иначе, чем местные. Они — в каких-то странных на мой вкус халатах светлых оттенков, застёгнутых на многочисленные пуговицы. (У меня-то на родине халат — одеяние сугубо домашнее и в первую очередь женское, а здесь это явно мужская верхняя одежда. Женщины — те носят платья, хоть и совершенно иного кроя, чем у нас на севере). А у этого одежда более… нормальная, что ли? — опять же на мой взгляд. Тёмные брюки, сапоги для верховой езды, белая рубашка, расстёгнутая настолько, насколько того позволяли приличия, учитывая здешнюю жару, меч в дорогих ножнах висит на кожаном поясе. Камзол, снятый по-видимому из-за всё той же жары, он держит в руке. Не местный, да. И тем не менее это и не мой соотечественник. Южанин. Это видно и по пепельно-чёрным волосам, немного не доходящим до плеч, и по тёмным глазам — отсюда цвет точно не разобрать, — и по смуглой относительно коже. Относительно — потому что она безусловно смуглая для северянина, но вот для арканзийца, наверное, даже несколько бледноватая. Мужчина — чужеземец, но это не заставляет его вести себя смущённо или растерянно, даже в самой малейшей степени. Наоборот, осанка — идеальная, движения уверенные, взгляд — ледяной и высокомерный. И на меня не устремлён вообще. Только на боцмана. А тот, кажется, принял решение. — Шестьдесят динаров, — заявил он, по-прежнему направляя на меня нож и развернувшись к предполагаемому покупателю лишь вполоборота. — Что?! Покупатель и бровью не повёл, а вот его спутник, гневно нахмурив брови, шагнул поближе к возвышению. Видимо, соплеменник покупателя. Та же масть, вообще тип внешности примерно похожий. Этот пошире в плечах, тоже темноволосый, правда, глаза светлее, кажется, зелёные; говорят, у южан это не такая уж редкость. Движения тоже уверенные, но менее сдержанные; сейчас он и не думает скрывать своего возмущения. — Ты только что говорил, что тридцать динаров — стандартная цена! — заявил он, с лёгкостью запрыгивая на возвышение. — А эта рабыня — явно не самая послушная. С какой же стати теперь шестьдесят? — А с такой, — ничуть не смущённо и откровенно зло ответствовал боцман, — что мне было нанесено оскорбление и, если я продам вам эту рабыню, мне придётся оставить его безнаказанным. А это нанесёт большой урон моей тонкой душевной организации. — Иронию, возможно, и оценили, однако не засмеялся ни один человек. — Но я готов, так и быть, пойти на сделку со своей честью, при условии, что вы заплатите мне штраф в тридцать динаров, в качестве компенсации за поведение этой девчонки. Уж если она вам так приглянулась. Плюс тридцать динаров — её стоимость. Итого шестьдесят. Я покраснела, как рак, до того унизителен был этот разговор, хоть ведшие торг и не подозревали, что я понимаю их речь. Лучше бы этот ублюдок всё-таки зарезал меня минуту назад… — Компенсация? Ты в своём уме? Да это грабёж среди бела дня! — настаивал спутник покупателя. — Да если бы не мы, ты не получил бы за неё ни ролла! *ролл — денежная единица, сто роллов = один динар* — Зато получил бы моральное удовлетворение, — отрезал боцман. — И потом, здесь, в Остане, правила устанавливаем мы, арканзийцы, а не какие-то чужаки из Галлиндии. Словно в подтверждение его слов, двое пиратов, до сих пор державшихся в стороне, вскочили на возвышение. Спутник покупателя недобро прищурился. — Неужто? — вкрадчиво осведомился он, кажется, не особо испугавшись этого подкрепления. — Скажи-ка, мне только кажется, или по установленным в вашей же Арканзии законам запрещено прилюдно убивать не то что женщину, но даже собаку? Чёрного пирата, не слишком уважавшего любые законы, в том числе и арканзийские, данное заявление не слишком смутило, и этот унизительный торг мог бы продолжаться ещё долго, а не исключено, что перерос бы в драку, если бы не оклик покупателя: — Ренцо, просто заплати ему столько, сколько он просит. Голос прозвучал спокойно, но жёстко, и споров не подразумевал. Спутник покупателя, не скрывая собственного недовольства, отсчитал шестьдесят динаров, вернул их в кошель, а оставшиеся монеты скинул себе в карман. После чего перебросил кошель боцману. Тот, со своей стороны, вручил мужчине конец верёвки, которой было обмотано моё запястье. Будто собачий поводок или лошадиные поводья. Не знаю, в который раз за последнее время меня буквально-таки перемкнуло от чувства унижения и стыда, всепоглощающего, накрывающего с головой. Ну что ж, теперь этот брюнет вправе повести меня хоть на край света…хоть гораздо ближе — например, к себе в койку. Конечно, можно было устроить шумную сцену. Вырываться, кричать, кататься по земле. Но что толку? Боцмана я успела узнать за время морского перехода и потому могла предсказать его реакцию. И предугадала её совершенно правильно; всё бы случилось так, как я хотела, если бы не неожиданное вмешательство покупателя. Но вот чего ждать от этого Ренцо и уж тем более от его немногословного и похожего на глыбу льда спутника, я понятия не имела. Не стоило дразнить их сейчас, играя в бессмысленные, да и противные мне самой игры. Следовало внешне смириться и немного подождать. Я всё равно сумею исполнить задуманное. Я бросила последний взгляд на собравшихся на противоположном краю возвышения девушек. Тех, с кем мы вместе провели последние, прямо скажем не самые приятные десять дней жизни. С некоторыми из них мы были знакомы и прежде, по жизни гораздо более светлой. Сердце сжалось от чувства ностальгии. Непродолжительного. Это были завершающие ноты. Впереди — ненависть и туман. Впрочем, следует отдать мужчине должное: тянуть меня за собой, как скотину, он не стал. Верёвку из руки не выпустил, но в остальном вёл себя вполне пристойно. Сказал 'Идём', но, думая, что я не понимаю арканзийского, знаком предложил мне следовать за ним. Первым спрыгнул с возвышения и затем помог спуститься мне. От прикосновения его рук я почувствовала себя премерзко, хотелось закричать и оттолкнуть брюнета, хотя, повторюсь, говоря объективно, ничего непристойного или похотливого в его движениях не было. Он просто помог мне спуститься. Так или иначе, я сдержалась, разве что вдох сделала особенно резкий, но кто же это заметит? Мой новый хозяин (меня буквально передёрнуло от такой мысленной формулировки, но ведь она соответствовала действительности!) убедился в том, что всё прошло, как надо, после чего молча развернулся и зашагал в одному ему ведомом направлении. Впрочем, Ренцо, наверное, тоже знал, куда мы идём; я же пребывала в полнейшем неведении, и, ясное дело, просвещать меня на сей счёт не собирались. Впрочем, они всё ещё не знали, что я понимаю их язык, а я вовсе не намеревалась снабжать их такой информацией. — Идём, — снова повторил Ренцо (видимо, вести себя со мной совсем уж молча было для него трудновато, в отличие от его спутника) и указал мне направление. Собственно, оно было предсказуемым, ибо указывал он в спину удалявшемуся с площади иностранцу. — Как тебя зовут? — спросил по пути ведший меня мужчина. Верёвку он, к слову, продолжал держать, хотя ни разу не потянул меня с силой и вообще старался вести себя аккуратно. Я не отреагировала, продолжая поддерживать легенду о том, что арканзийский для меня — не более чем череда бессмысленных звуков. — Я — Ренцо, — произнёс мой надсмотрщик, приостанавливаясь, прикладывая руку к груди и чётко выговаривая слова. — Ренцо Аглари. А это, — он указала на моего хозяина, — дон Данте Эльванди. Последний, как ни странно, тоже приостановился и не без любопытства наблюдал за попыткой знакомства. Я слушала, сохраняя безразличное выражение лица. Стало быть, дон. В сущности это мало о чём говорило. И так понятно, что не пастух и не подмастерье. А в остальном право называться доном получали очень многие. Все аристократы — само собой, по праву рождения. Но и не только. В сущности, дон — это уважаемый член общества. Военный офицер — хотя эти как правило являлись и аристократами. Высококвалифицированный специалист. Лекарь, скульптор, учёный. Даже торговец — правда, только высшей категории. Иногда титул дона даровался и по более абстрактным причинам, за те или иные заслуги перед страной или её правителями. К слову, наверняка и сам Ренцо тоже дон, просто не счёл нужным выпячивать свой статус при знакомстве. Гораздо важнее тут было другое. Дон — это не местный титул, не арканзийский. И не северный, не из моих краёв. Такой титул использовался в Галлиндии, государстве, граничившем с Арканзией. Я знала об этом исключительно в силу общего образования. Сказать, что мне было так уж много известно о Галлиндии, не могу, но, судя по обрывочным сведениям из энциклопедий и случайно прочитанных книг, она была более цивилизованна, чем Арканзия. Более цивилизованная в нашем, северном, представлении. С точки зрения самих арканзийцев это скорее мы являемся безнадёжными варварами. Но точка зрения арканзийцев мало меня волновала. Некоторым образом Галлиндию можно было считать самой южной из северного блока стран. Место, где южная природа смешалась с северным мировоззрением. Пальмы — с аккуратностью северных садов, смуглость кожи со строгими нарядами, знаменитые арканзийские бани — со светскими балами. Смешение культур, переплетение ментальностей. Но вряд ли всё это будет иметь для меня хоть какое-то значение. — Сандра. Я всё-таки решила ответить на вопрос Ренцо. Не раскрывая при этом знание его языка. Ответила — и тут же почувствовала презрение к самой себе. Словно поддалась, пошла навстречу, начала смиряться с тем, с чем мириться не могла и не имела права. Ренцо молча кивнул. Никаких 'очень приятно' говорить не стал: наверняка при общении с рабыней это неуместно, к тому же всё равно он считал, что я его слов не пойму. Данте тоже коротко кивнул, давая понять, что принимает информацию к сведению. — Если с лирическим отступлением ты закончил, нам пора поторопиться, — обратился он к Ренцо. — Близится время встречи, и мы не заинтересованы в том, чтобы оскорбить этих людей. Особенно на их территории. — Вовсе они не оскорбятся, — поморщился Ренцо, но шагу вслед за Данте прибавил. Я подстроилась под их темп. Ничего сложного в этом не было: они быстро шли, но отнюдь не бежали. — Это же арканзийцы. Для них здесь прийти вовремя — это всё равно, что проявить слабость. Чем больше человек позволяет себе опоздать, тем он респектабельнее. — Где ты успел поднахвататься таких познаний? — усмехнулся Данте. — Я всё-таки здесь далеко не в первый раз, — откликнулся Ренцо. — И не во второй, как ты. Да и вообще, редко что ли нам приходится иметь с ними дело? Я слушала и выхватывала потенциально важную для себя информацию. Первое: мои спутники явно недолюбливали арканзийцев. Второе: у них были с местными какие-то дела. И третье: по-видимому, статус Ренцо немного ниже, чем у Данте, однако их отношения представляются достаточно близкими. Решения принимает Данте, но Ренцо с ним на ты и позволяет себе вступать в споры. Да и вообще в их общении ощущается лёгкость, как между друзьями. — То-то и оно, что нередко, — отозвался между тем Данте, умудряясь пробираться между толпой местных бездельников, почти не замедляя шага. — И я предпочитаю лишний раз не рисковать. Нам с ними ещё путешествовать без малого неделю. Путешествовать? К тому же не только с этими двумя, а ещё и какими-то арканзийцами? Час от часу не легче. Как будто мне и так было мало приключений. Я со всей возможной жёсткостью подавила на корню приступ жалости к себе. Давай, Сандра, давай, ещё разревись тут у них на глазах. Им точно понравится. И вообще, для чего они меня купили? Это оставалось полнейшей загадкой. Ренцо — тот хотя бы пытался торговаться, но Данте с лёгкостью заплатил баснословные деньги за рабыню, проявившую высшую степень непокорства. Почему? Пока я видела только один ответ: он из тех господ, которым нравится ломать людей. Им доставляет удовольствие давить на человека со свободной волей, бить, унижать, издеваться и в конечном счёте превращать в жалкое, окончательно сломленное пресмыкающееся. Внешне, конечно, южанин был совсем не похож на такого человека; напротив, вид он имел вполне приличный, я бы даже сказала благородный… Но такие люди почти всегда выглядят со стороны именно так. И полноценно раскрываются лишь при близком знакомстве, каковому не приведите боги состояться. Впрочем, бояться не стоит. Опасаться — да, но не бояться. Я сумею разрешить ситуацию прежде, чем у них появится возможность причинить мне вред. Во всяком случае, мне оставалось лишь на это надеяться. — Почему ты решил купить эту рабыню? — Похоже, данный вопрос беспокоил не только меня, но и Ренцо. — Ты ведь понимаешь, момент сейчас не самый удачный. Данте, однако, особой разговорчивости не проявил. — Решил купить — и купил, — лаконично ответил он, пожав на ходу плечами. — Я могу тебя понять, — немного погодя продолжил Ренцо, — но ты ведь осознаёшь, что впереди у нас путешествие через пустыню? Сможет ли она его осилить? Посмотри на неё. — К слову, этого Данте не сделал. — Она явно измотана путешествием на пиратском судне. И ты собираешься прямо сегодня взять её с собой в Дезерру? — Дезеррой называлась пустыня, располагавшаяся в северной части Арканзии. Дорога из Останы в Галлиндию лежала именно через неё. Стало быть, эти двое уже сегодня планировали пуститься в обратную дорогу. — Не лучше ли оставить её здесь? Что, если она просто не выдержит дорогу? Однако Данте было не пронять. — А у неё не будет выбора, — откликнулся он. — Выдержала плавание на корабле пиратов — выдержит и пустыню. Не такое уж долгое это путешествие. Да и не такое уж изнурительное. Развивать тему не стали, да у них и не было такой возможности. В этот момент мы, по-видимому, достигли цели нашего путешествия: располагавшейся в нескольких кварталах от центра города таверны. Арочный вход оказался настолько низким, что даже мне пришлось, заходя, пригнуть голову, что уж говорить о моих спутниках. Ощущение было такое, будто впереди — не таверна, а пещера, каких великое множество в здешних горах. Внутри картина оказалась совсем иной. Здесь всё выглядело ухоженно, роскошно и даже, наверное, уютно. Наверное — потому что моё представление об уюте и о том, как должна выглядеть таверна, радикально отличалось от увиденного. Здесь не было ни столов, ни стульев, ни скамей. Ни свечей, ни канделябров, ни картин на стенах. Вместо этого — полы, устланные коврами и циновками. Места, предназначенные для посетителей и соответствующие нашим столикам, были условно обозначены на полу при помощи дополнительных мягких ковриков и многочисленных подушек разного размера и разных цветов. Подушки были разбросаны — а точнее сказать, тщательно разложены — в художественном беспорядке, создавая атмосферу беззаботности и одновременно делая пребывание на полу комфортным… Комфортным — это опять же в понимании местных, а не моём. Вместо столов — просто дополнительные тростниковые циновки, вокруг которых, собственно, и располагались подушки. На этих циновках были расставлены подносы с кушаньями, кувшины с узкими горлышками, кубки и прочее. Посетители либо сидели, по-восточному скрестив ноги, либо полулежали (я бы даже сказала 'возлежали'), опираясь на подушки. Некоторые курили кальян. Узкие окна были умышленно задёрнуты цветными занавесками; помещение наполняли светом низко висящие лампы. Стены были увешены узорчатыми коврами. От переливов красного, жёлтого, чёрного, коричневого и оранжевого рябило в глазах. Едва мы вошли, к нам сразу же подбежал слуга, одетый в широкие штаны, рубашку и жилет, и поклонился настолько низко, что практически согнулся пополам. Я ожидала, что у него хрустнет позвоночник, но парень распрямился с привычной лёгкостью и что-то шепнул Данте. Тот утвердительно кивнул, и слуга повёл нас к одному из 'столиков'. На ковре с немалым комфортом устроился полный мужчина невысокого роста, с загорелым лицом круглой формы и типично арканзийскими чертами, одетый в белые брюки и длинный белый халат, украшенный пуговицами из чистого золота. О последнем можно было догадаться даже невзирая на скудное освещение. Вообще этот мужчина выглядел холёным, богатым и полным чувства собственной значимости, коего нисколько не стеснялся. За спиной у посетителя стоял ещё один мужчина, вооружённый до зубов, судя по всему, телохранитель. А ещё дальше, прислонившись к самой стене, расположился раб. Это было видно по одежде, по манерам и даже по тому, как виртуозно игнорировали его не только посетители, но и слуги. — День добрый, высокочтимый дон Эльванди. — Посетитель обратился к Данте очень радушно, но с подушек не встал. Видимо, здесь это не было принято. — Да подарит он тебе множество хороших новостей, да будет полон тени и прохлады, и да будут благословенны все твои начинания. — Благодарю тебя, высокочтимый Илкер-бей, — вежливо ответил Данте. На этом его приветствие было окончено. — Присаживайся. — Если Илкер и был обижен лаконичностью гостя, то не подал виду. Его слова сопровождались гостеприимным жестом. — Отведай всего, чего пожелаешь: нигде во всей Арканзии ты не найдёшь заведения, в котором готовили бы вкуснее, чем в этой таверне. Данте снова вежливо кивнул и, на мгновение взглянув на Ренцо, сел, по-местному скрестив ноги без малейшего труда. Ренцо же отвёл меня к стене, туда, где стоял раб Илкера, тихо сказал 'оставайся здесь' (не ожидая, что я пойму его слова, но суть была ясна и по ситуации), после чего сел подле Данте. Это немного меня удивило; признаться, я ожидала, что он останется стоять наподобие телохранителя. Мне даже кажется, что и самого Илкера несколько сбила с толку данная вольность. Но Данте отреагировал на действия своего спутника как на нечто само собой разумеющееся, и это всё решало. Должно быть, эти двое действительно были очень близки друг к другу по статусу. Илкер меж тем подозвал слугу, и тот вновь склонился перед посетителями, хотя на сей раз и не так низко, как при приветствии. — Чего ты желаешь отведать, дон Эльванте? — спросил вместо слуги Илкер, явно принявший на себя роль гостеприимного хозяина. — Я буду рад угостить тебя и твоего спутника. Быть может, вам придётся по вкусу здешняя говядина? — Благодарю, но мы уже отобедали, — откликнулся Данте. — Так что я ограничусь напитком. — Что желает пить господин? — спросил слуга. — Кофе, — ответил Данте. — О, вы знаете толк в арканзийских напитках, — просиял в белозубой улыбке Илкер. — Лучше нашего кофе нигде не сыскать, тут вы совершенно правы. — А вы, господин? — обратился слуга к Ренцо. — Тоже кофе, — немного помявшись, ответил тот. По-моему, пить кофе Ренцо совершенно не хотел; возможно, он вообще терпеть не мог этот напиток. Но счёл, что после предшествовавшего диалога заказать что-то другое было бы невежливо; такой поступок могли бы оценить почти как неуважительное отношение к хозяевам или во всяком случае бесцеремонность. — Арканзийский кофе — действительно лучший в мире, — прежним ровным голосом проговорил Данте. — И, что самое неприятное, ваши сограждане тщательно блюдут секрет его приготовления. Казалось бы, несложно достать все нужные ингредиенты — и всё равно ничего похожего на ваш напиток не получается. Поручал своим людям эту задачу тысячу раз. И результат всё равно нулевой. Я присматривалась к Данте и пыталась понять, правду он говорит или просто лжёт, чтобы доставить удовольствие собеседнику. Понять не смогла. Голос был равнодушным, выражение лица — бесстрастным. Я повернула голову в сторону выхода. Нет, бежать невозможно. Нет смысла рисковать. Слишком много народу, и не так уж они расслаблены, как может показаться. Да и снаружи весьма людно. Если эти поднимут шум, меня схватят моментально. Потому-то меня так спокойно и оставили в стороне, даже не привязали, хотя верёвка на руке оставалась. Уловив какое-то движение краем глаза, я поняла, что меня с любопытством разглядывает раб Илкера. Я ответила ему ничего не выражающим взглядом. Быть может, это странно, но ни симпатии, ни чувства солидарности я по отношению к нему не испытывала. Даже наоборот. Наверное, это было нелогично и даже несправедливо, но я ощущала по отношению к рабу почти что ненависть. Для меня он был частью той системы, которая выхватила меня из русла привычной жизни, поглотила и теперь стремилась раздавить. Этот человек — типичный арканзиец, стало быть, он не пленник, а потомственный раб. Он родился и рос рабом и, следовательно, в его представлении здешний уклад в общем-то является нормой. Он не испытывает того чувства протеста, которое с головой поглощает меня. Мне казалось, что такие, как он, и такие, как Илкер, в равной степени несут ответственность за то, что рабство является нормой жизни в этой стране. Они оба с одинаковой готовность играют ту роль, которая отведена для каждого в этой бытовой и политической игре. — Наши специалисты действительно ревностно хранят свои секреты, — с довольным видом подтвердил Илкер, в то время как расторопный слуга возвратился с кухни, неся в руке заставленный поднос. — Однако дело не только в этом. Настоящий арканзийский кофе может быть сварен исключительно на арканзийской земле. Попытайтесь сварить его за границей по тому же самому рецепту, пригласите для этой цели местного профессионального повара — и вкус всё равно выйдет другим. Возможно, такое рассуждение и могло показаться со стороны немного странным, но мне приходилось кое-что читать на эту тему. Арканзия была известна своего рода культом земли. Родная земля, почва собственного участка, города и, наконец, страны, имела в представлении этих людей огромное значение, почти что обожествлялась. Именно поэтому с арканзийцами было настолько сложно разрешать территориальные конфликты: любой из них, даже самый незначительный, мог с лёгкостью обернуться кровопролитной войной. Земля считалась порой большей ценностью, чем человеческие жизни. Слуга опустил поднос на циновку, вокруг которой сидели собеседники. Расставил чашки, разлил по ним кофе из изящного кофейника, украшенного изображениями каких-то животных. Оттенок напитка был для меня неожиданно тёмным, а чашечки — непривычно маленькими. У нас кофе всегда подавали в чашках того же размера, что и чай. Эти же были, должно быть, меньше на две трети. По помещению мгновенно распространился вкусный запах кофе. Нам с рабом и телохранителем напиток, ясное дело, никто предлагать не собирался, но это — последнее, что меня огорчало. Помимо кофе на подносе также стояла ваза, над которой возвышалась горка восточных сладостей разного цвета и формы. — Селим-паша подписал бумаги, — неспешно произнёс Илкер, когда кофе был практически допит. Произнёс как бы между прочим, таким тоном, словно речь шла о погоде. Но Данте вскинул голову, впервые за то время, что я за ним наблюдала, проявив какое-то подобие эмоций. — Стало быть, договор заключён? — уточнил он. Илкер неспешно кивнул. — Селим-паша согласился с твоими условиями, — сообщил бей. — Он считает, что такая договорённость справедлива. Мы обязуемся отныне и в течение десяти лет уважать участок вашей границы протяжённостью в пятьсот миль, за которым в частности лежат и твои личные земли. И получаем взамен свободный и беспошлинный доступ к нужным нам торговым путям. Однако договор вступит в силу лишь после того, как будет подписан вторично. Данте понимающе кивнул. Я, кажется, тоже догадывалась, о чём идёт речь. Учитывая ту роль, которую играла в представлении арканзийцев земля, договор между двумя странами должен был подписываться на территории обеих. В противном случае он не был освящён землёй одной из сторон и, следовательно, не считался полноценным. — Полагаю, сам Селим-паша слишком занят, чтобы отправиться со мной на территорию Галлиндии? — произнёс Данте. Тон его вопроса лишний раз укрепил меня в подозрении, что беседа, при которой я присутствую, — не более чем ритуал. В действительности же всё уже решено и планы на ближайшее будущее всем известны. — Ты совершенно прав, высокочтимый дон Эльванди, — подтвердил Илкер. — Однако я наделён всеми полномочиями, необходимыми для подписания второй копии договора на твоей земле. — Мне это известно, — кивнул Данте. — Стало быть, мы с тобой, Илкер-бей, отправляемся в Галлиндию, дабы окончательно скрепить заключённый союз? — Именно так, высокочтимый дон Эльванди, да оценят боги по достоинству твою проницательность и мудрость. — Когда же мы выезжаем? Данте благоразумно проигнорировал воспевание собственных достоинств, кое являлось не более чем данью принятой на востоке манере речи. — Чем скорее, тем лучше, — ответствовал Илкер. — Мы с доном Аглари готовы отправиться в путь в самое ближайшее время, — заверил Данте. Наши вещи собраны и стоят наготове на постоялом дворе. Мы можем выехать через полчаса. — Чудесно, — кивнул Илкер. — Я тоже успел подготовиться к путешествию. Если мы отправимся в путь в ближайшее время, успеем проехать несколько часов прежде, чем солнце опустится в свою священную колыбель. Это самое лучшее время для путешествия по пустыне. Раннее утро и последние часы перед закатом. Продвигаться по ночам тяжело и опасно, в дневное же время — слишком жарко, хотя этого нам в любом случае не избежать. Мои люди позаботятся об условиях для привалов и ночлега. Данте благодарно кивнул. Впрочем, по-видимому, и эта деталь тоже подразумевалась изначально. — В таком случае я предлагаю встретиться через полчаса возле лавки стекольщика, напротив входа в бани, — сказал он. Илкер согласно склонил голову. — Ты хорошо успел изучить нашу часть города, это весьма похвально, — заметил он. И неожиданно посмотрел на меня в упор. — Я вижу, ты приобрёл рабыню. Хороший выбор. Её, конечно, надо отмыть и почистить, но после этого она будет вполне хороша. Я старательно смотрела в пол, делая вид, будто не понимаю ни слова, лишь догадываюсь, что речь идёт обо мне. Очень хотелось броситься на Илкера с кулаками, расцарапать ему лицо, нанести столько увечий, сколько успею прежде, чем меня сумеют остановить. В моей стране даже служанка, даже последняя распутная девка имела бы полное право влепить пощёчину за подобные высказывания в свой адрес. Но мы находились очень далеко от моей страны. — Для чего ты купил её? — продолжил расспросы Илкер. — В качестве наложницы? Или для работы по дому? Насчёт работы не знаю, но в постели она должна быть неплоха, в ней чувствуется темперамент. Правда, это может создать и проблемы. Но две-три порки без сомнения их решат. Или у тебя какие-то другие планы на её счёт? Я усиленно боролась с собой, стараясь, чтобы ненависть не проявилась в устремлённом на ковёр взгляде, но это не помешало мне расслышать, как усмехнулся рядом раб Илкера. Это заставило меня лишний раз почувствовать, что местные рабы и рабовладельцы по-своему заодно, и укрепиться во мнении, что мне не следует отождествляться с арканзийскими невольниками и водить с ними дружбу. Меж тем Данте равнодушно пожал плечами. — Я пока не решил, для чего буду её использовать, — ответил он. — Но для чего-то ведь ты её купил? — удивился Илкер. — Для чего люди обычно покупают иностранные диковинки? — отозвался Данте. — В поездке мы все покупаем то, что распространено там, где мы гостим, и является редкостью у нас. Из Галлиндии обычно везут жемчуга, фарфор и лекарственные травы. Из Арканзии — ковры, специи и рабов. — То есть ты приобрёл её в качестве сувенира? — понимающе спросил Илкер. — Что-то в этом роде, — подтвердил Данте. — Но не только. В моей стране рабы, как ты знаешь, редкость. Так что красивая рабыня в армоне — это показатель высокого статуса. — То есть это дело престижа, — покивал Илкер. — Что ж, одобряю. Бесспорно одобряю. Я грешным делом хотел предложить перекупить её у тебя: что-то в этой иноземке есть… Но раз такое дело… Твоя причина важней. — Увы, Илкер-бек, моя рабыня не продаётся, — покачал головой Данте, и в этом движении мне почудилась излишняя резкость. Излишняя, учитывая, что собеседник и так отступился уже от своей идеи. Впрочем, мне сейчас могло почудиться всё, что угодно. Услышанный разговор был настолько унизительным, что руки ощутимо задрожали, а перед глазами заплясали тёмные круги ярости. — Что ж, полагаю, что нам пора идти, — заметил Данте. — Время не ждёт. Чем скорее мы отправимся в путь, тем большее расстояние сумеем преодолеть за сегодня. Если не ошибаюсь, до Бертана нам добираться около двух дней. — Совершенно верно, дон Эльванди, — подтвердил Илкер. Я понятия не имела, что такое Бертан, но это не слишком меня интересовало. По едва заметному знаку Илкера раб подбежал к нему и помог подняться на ноги. Данте и Ренцо, к счастью, встали самостоятельно. Лишь после этого Ренцо подошёл ко мне, взялся, как и прежде, за конец верёвки и знаком предложил выйти из таверны. Я послушно зашагала к выходу, тщательно унимая всё ещё бьющую тело дрожь. Приближалось путешествие через пустыню, и я собиралась этим воспользоваться. Наступит момент, когда я перестану быть послушной.

Просмотров: 18

Наутро после свадьбы Агнессы я позволила себе поспать подольше, чем обычно. Вообще-то я планировала провести на церемонии бракосочетания четверть часа, а затем отправиться обратно в библиотеку. Но слово за слово, пообщавшись то с одним, то с другим гостем, я задержалась. Празднование переместилось из храма в располагавшийся на первом этаже армона зал, и в конечном итоге мы с Ренцо оставались там до самого конца вечера. Проходя мимо кабинета Данте, я услышала непривычно громкие голоса. Нет, кабинет был достаточно просторным, чтобы в случае необходимости вместить большое число людей, и здесь порой собирались вполне многолюдные совещания. Да и вообще, хоть Данте и предпочитал тишину, посетители не были такой уж большой редкостью. Но сейчас всё было не как обычно: в кабинете явно назревала ссора. Разговор вёлся на повышенных тонах, притом голоса Данте я не слышала. Зато другие, незнакомые мне люди, кажется, были готовы поругаться не на шутку. — Что происходит? — спросила я у подошедшего с противоположного конца коридора Ренцо. — Не знаю, — весело пожал плечами тот. — Пойдём вместе выясним. Я мешкала, сомневаясь, следует ли мне заходить в такой момент, но Ренцо подтолкнул меня в спину. В итоге мы оба прошли в кабинет. Помимо Данте, сидевшего за своим столом, здесь находилось ещё человек шесть, но спорили друг с другом двое. — У нас с вами была чёткая договорённость! — восклицал полный человек в тесноватом камзоле, который явно не без труда застёгивался на животе. — Вы поставляете мне пятьдесят розовых камней, я плачу двадцать пять тысяч. Но это, — он разжал ладонь и продемонстрировал два лежавших там камня, — не стандартный розовый велтист! Эти камни почти вдвое мельче обычных, да ещё и с прожилками, которых быть не должно! Это некачественный товар! — Что же я могу поделать, если вы хотите получить свой товар срочно! — эмоционально размахивая руками, ответил щуплый мужчина лет сорока. Мне доводилось видеть его прежде, и, кажется, он был управляющим по делам залежей. То есть в частности решал различные вопросы с покупателями. — Да, камни отличаются от стандарта, поэтому мы снизили цену на пятнадцать процентов! К тому же ещё и даём вам в подарок вот это! — И он продемонстрировал мешочек, наполненный тонкими прозрачными пластинами треугольной формы. — Не понимаю, что вас не устраивает! — Я не знаю, что это за осколки, и они меня не интересуют! — отрезал торговец. — Вы пытаетесь всучить мне мусор, который никому не нужен и задаром! Давайте мне камни нормального размера и цвета, о каких мы договаривались с самого начала! — Где я их вам сейчас возьму? Ну вот где??? — завопил управляющий, оглядываясь на остальных присутствующих в поисках поддержки. Я тихонько приблизилась к спорящим, вытянула шею, вглядываясь в содержимое мешочка. Потом посмотрела на камни, продемонстрированные торговцем. Несколько точно таких же камней лежали, раскатившись по столу Данте. Расширив глаза, я тихо отступила назад и потрясла Ренцо за руку. — Нам срочно надо поговорить! — шепнула я ему и потянула за собой в коридор. — Ренцо, в это необходимо вмешаться! — воскликнула я, едва мы оказались снаружи и закрыли за собой дверь. — То, что пытается предложить управляющий, это же не вписывается ни в какие рамки! Послушай меня, то, что торговец так пренебрежительно обозвал осколками, — это же ценнейший магический ресурс! Из них делают "слёзы русалки", которые впитывают солнечный свет, а потом используются вместо свечей! — Серьёзно? — удивился Ренцо. — А я думал, "слёзы русалки" — это камень овальной формы, и именно таким его добывают в залежах. — Это распространённая ошибка, — отмахнулась я. — На самом деле их добывают именно в виде таких "осколков". — А почему тогда они всегда бывают одной и той же формы? — не сдавался Ренцо. — Потому что овальная форма позволяет наиболее эффективно использовать их возможности, — объяснила я. — Но форму им придают уже при обработке. Ренцо, то, что ты этого не знаешь, — совершенно нормально, но вот управляющий обязан быть в курсе таких вещей! Он чуть было не отдал бесплатно, в качестве довеска, ценнейшую находку! — Понял, — сосредоточенно кивнул Ренцо. — И ещё. По поводу камней. Зеленоватые прожилки — это эффект, создающийся за счёт того, что месторождение смешанное. Если не вдаваться в детали, такие камни вдвое мощнее обычных. Возможно, кое-кто из торговцев и думает, что в любой сфере главное — размер, но они сильно ошибаются. Прокашлявшись после последнего заявления, Ренцо попросил меня немного подождать и никуда не уходить, после чего снова исчез в кабинете. Вскоре доносившийся оттуда шум спора стих. Потом голоса снова потихоньку зазвучали, а кастелян вернулся в коридор вместе с Данте. — Сандра, а теперь повтори, пожалуйста, всё, что несколько минут назад сказала мне, — попросил Ренцо. В кабинет мы вернулись уже втроём. — Насколько я понимаю, вас не устраивают условия заключённой между нами договорённости, — спросил у торговца Данте, снова сев за свой рабочий стол. Тишина восстановилась моментально. Мы с Ренцо остановились у Данте за спиной. — Вы совершенно правы, дон Эльванди, — с поклоном подтвердил торговец. — С учётом сложившейся ситуации это именно так. — Стало быть, вы не намерены заключать сделку на оговорённых ранее условиях? — ещё раз уточнил Данте. — На оговорённых ранее не стану, — вновь подтвердил торговец. — Отлично, — бесстрастно объявил Данте. — Сделка отменяется. Поскольку спор разрешился, господа, я вас оставлю, — произнёс он, вставая со стула и умышленно игнорируя отвисшую челюсть торговца. — У меня срочные дела. Дон Джаннини, я хочу побеседовать с вами здесь ровно через час. Управляющий кивнул, что-то растерянно пробормотав в ответ. Ближе к вечеру Данте зашёл ко мне в библиотеку. — Как твои дела? — спросил он, окидывая книжные полки равнодушным взглядом. Я уже знала, что это значит. Когда он так смотрит на книги, стало быть, пришёл ко мне с определённой целью, но по той или иной причине не торопится начать разговор. — Всё хорошо, — ответила я. — Нам надо кое-что обсудить, — заявил Данте, усаживаясь на стул. Всё тот же, для посетителей, но на этот раз я не пыталась возражать. — Что именно? — Когда ты приехала в армон, мы подписали соглашение касательно твоего статуса и твоих обязанностей. — Да. Я напряглась не на шутку. — Так вот, я хотел бы его пересмотреть. Я взволнованно сжала пальцами подлокотники. Интересно, мне сейчас задают вопрос или ставят перед фактом? — И какие же изменения ты хочешь внести? — Я всё обдумал и понял, что совершил большую глупость, определив тебя в библиотеку. Впрочем, возможно, для начала это было то, что нужно. Это помогло тебе акклиматизироваться в армоне и завести здесь знакомства. Но сейчас мне нужно от тебя совсем другое. — Что же? Мой голос источал лёд, при этом я инстинктивно вжалась в спинку стула. Случилось то, чего я, в общем-то, ожидала с самого начала? Данте решил, что благородство благородством, но, в конце-то концов, в его распоряжении — купленная на невольничьем рынке рабыня, и глупо этим не пользоваться. — Мы неправильно использовали твой потенциал, — ровным голосом продолжал Данте. — Ты обладаешь редкой квалификацией, в то время как исполнять обязанности архивариуса способны многие. Сегодня мы чуть было не совершили большую ошибку со сбытом камней, и всё потому, что по-настоящему хороших специалистов в этой области не сыщешь днём с огнём. Есть люди, разбирающиеся в одном конкретном виде камней. Но не во всех сразу. Ты же написала диссертацию по амулетам. Признаюсь, я не сразу связал одно с другим. Но ведь магические амулеты — это, по сути, магические камни в действии. То есть фактически ты — специалист по камням? — Некоторым образом, — осторожно сказала я. — Не по всем в равной степени, конечно же. Но разные главы моей диссертации действительно посвящены свойствам и применению разных камней; кроме того, в своё время нас возили на практику на разные месторождения… по большей части в качестве бесплатной рабочей силы, конечно, но кое-какая польза для нас тоже была… Я говорила больше, чем нужно, и не вполне отдавала себе отчёт, зачем это делаю. — Вот именно поэтому я делаю тебе новое предложение, — заявил Данте, воспользовавшись паузой в моём рассказе. — Я хочу, чтобы ты оставила должность архивариуса и вместо этого сосредоточилась на камнях. Мне необходимо высококвалифицированный специалист, который сумеет правильно классифицировать найденные рабочими камни. Определит, к какому виду они относятся и как их можно использовать. Ведь такая работа подходит тебе гораздо лучше, чем нынешняя, разве не так? — заметил он, окидывая беглым взглядом библиотеку. — Камни — это твоя прямая специальность. — Можно сказать, что да, — подтвердила я. — Будешь работать в паре с человеком, разбирающимся в ценах и вообще цифрах, — продолжал Данте. — Одна из твоих задач — определить степень ценности камня, но забивать голову вычислениями тебе не придётся. Кроме того, ты будешь сотрудничать с управляющим. Новым, которого сейчас мне подыскивают. Старого я уволил. Ну, так как? Переписываем договор? Я сосредоточенно глядела в стол. Когда Данте предложил мне место архивариуса, это можно было считать небывалым везением. Но теперь речь шла не просто о достойном занятии, а о работе по специальности. Если бы такой человек, как Данте, предложил мне подобное место в Астароли, это считалось бы отличной карьерой. В происходящем было нечто сюрреалистичное, и я с трудом удержалась от того, чтобы ущипнуть саму себя за руку. — Конечно. Я насильно вернула себе дар речи. — Отлично. — Всё тот же деловой тон. — Бумаги оформит мой секретарь. Он же выяснит точный размер жалованья. Но, думаю, это раза в два с половиной больше того, что получает архивариус. Я дважды моргнула ресницами. В два с половиной? Что вообще делают с такими деньгами? — Данте, это совершенно лишнее, — поспешила покачать головой я. — Серьёзно. Ты даже не представляешь, насколько я тебе благодарна за твоё предложение. Но такие деньги мне просто не нужны. Я и так почти ничего не трачу. Платить за еду мне не надо, за жильё тоже, за одежду и то я плачу только благодаря тому, что очень сильно настаивала. Ну, сам посуди: зачем мне такое огромное жалованье? Сэкономь хотя бы на этом. — Ты спасаешь меня от голодной смерти, — сухо рассмеялся Данте. — Припомни: за счёт твоего сегодняшнего вмешательства я сэкономил значительно большую сумму, чем та, о которой мы говорим. Так что давай обойдёмся без самоуничижения. Ты будешь получать столько, сколько получал бы любой другой человек твоей квалификации на твоём месте. Мне оставалось только согласно кивнуть. — Вот и хорошо. Данте поднялся с места и направился к двери, но почти сразу же остановился и резко развернулся. — Как тебе удаётся сочетать такое самоуничижение с такой гордостью? Я вздрогнула от такой неожиданной смены как темы, так и тона, который больше не был ни деловым, ни сухим. — И ответь мне, пожалуйста, на такой вопрос, — продолжал Данте. — Когда я сказал, что предлагаю внести изменения в наш договор. О чём ты подумала? Он был в ярости, теперь я видела это чрезвычайно ясно. — Ни о чём, — опустила глаза я. — Просто сначала не поняла, что именно ты имеешь в виду. — Врёшь, — отрезал Данте, и я точно знала, что взгляд его горящих гневом глаз устремлён прямо на меня. — Я отлично видел, как ты побледнела и вжалась в стул. Чего ты от меня ждала? Что я воспользуюсь своим положением? И каким конкретно образом? Впрочем, можешь не отвечать, я и сам догадываюсь! Чёрт тебя побери, Сандра, как долго ты собираешься меня бояться?! Чем я это заслужил? Почему Ренцо ты ни капли не боишься? Чем он лучше меня? Я молчала, снова вжавшись в кресло, а в виски больно стучалась мысль: о чём он сейчас говорит? Мне только кажется, или с темы страха он перешёл совсем на другое? — Он не лучше, — хрипло ответила я, заставляя себя поднять глаза. — Вы просто разные, только и всего. Ты просто гораздо серьёзнее, и… Я замолчала, чувствуя, что несу чушь. Но что я могла сказать? Правду? Ты — мой хозяин, а Ренцо — нет? И потому пропасть между тобой и мной настолько широка, что её никогда нельзя будет преодолеть, как бы сильно мне этого ни хотелось? — Что "и"? Я настолько серьёзен, что внушаю страх? Ладно, оставь, — устало отмахнулся Данте. — К завтрашнему дню тебе приготовят новый кабинет. Тогда обсудим детали. С этими словами он покинул библиотеку. На следующий день я вступила в новую должность. Придя к Данте за инструкциями, с удивлением выяснила, что моё рабочее место расположено всего в двух дверях от его кабинета. Но, видя, что он внимательно следит за моей реакцией, вслух высказывать удивление не стала. Познакомилась с Фредиэно Бруни, тем самым специалистом по ценам и вычислениям, которого упоминал накануне Данте. Это оказался приятный в общение человек лет пятидесяти. Умный, подтянутый, деловой и в меру разговорчивый. То есть хорошо понимающий, где проходит грань между приятным разговором за чашкой чая и отвлекающей от дел болтовнёй. Мы быстро поладили. Рассматривая камни через увеличительное стекло, поднося их к окну, чтобы увидеть игру света на гранях, внося записи в специально заведённую тетрадь, я с щемящим чувством вспомнила, насколько любила всегда свою работу. Что не случайно посвятила этому делу много лет жизни, нередко отказывая себе в иных удовольствиях. Чувство благодарности к Данте действительно не знало границ, но выражать её я больше не рисковала, поскольку наши отношения оставались натянутыми. Однако буквально через несколько дней Данте пришёл ко мне совсем в другом настроении. В его походке, в том, как он держался, было что-то лёгкое, непринуждённое, и чуть-чуть мечтательное. Он тепло мне улыбнулся, разом перечёркивая всю напряжённость последних дней. — Сандра, у меня хорошие новости. И одновременно просьба. Он обезоруживающе улыбнулся. Я не могла не улыбнуться в ответ. — Я нашёл способ раз и навсегда решить проблему назойливых невест, — сообщил Данте. — Неужели? — изумилась я. — Дай-ка попробую угадать. — Его хорошее расположение духа передалось и мне. — Ты планируешь массовое отравление всех незамужних женщин в округе? — Попробуй ещё, — покачал головой он. — Хочешь избавиться от своего состояния? Подаришь его первому встречному, чтобы невесты докучали ему, а не тебе? Подашься в монахи? — Холодно. Нет, Сандра, я просто женюсь. — А… Я так и застыла с открытым ртом, хотя его решение было и вправду самым логичным. Действительно, единожды женившись, можно избавиться от проблемы охотниц за состоянием. — У тебя уже есть кандидатура? — спросила я, чувствуя, как всё застывает внутри. — Да, — радостно кивнул Данте. — Есть одна женщина. Я не первый день с ней знаком, но только недавно понял, насколько важное место она заняла в моей жизни. Она действительно необыкновенная, не такая, как все. Поверь, это не только моё субъективное мнение. Она очень красива и очень горда… И, к сожалению, холодна, как лёд. В этом главная проблема. В отличие от тех женщин, что приезжали в армон с известной тебе целью, она не проявляет ни малейшей заинтересованности. Она относится ко мне доброжелательно, но никогда не переходит рамок дружеского общения. Я слушала, затаив дыхание. То, что он говорил, казалось по-своему знакомым… Но ведь этого же просто не может быть. Не может быть, чтобы он имел в виду то, о чём я подумала. Эти мысли надо срочно выкинуть из головы, пока не стало слишком больно… — И тем не менее я намерен добиться её расположения и согласия выйти за меня замуж, — заключил Данте. — Раньше или позже, но донья Эльнора Лучия Рокка станет моей женой. Не успела. Правильно настроиться не вышло, на миг показалось, что я падаю вниз с высокого каменного утёса. Эльнора Лучия Рокка. — Судя по двум именам, это, видимо, очень знатная женщина? — безжизненным голосом уточнила я. — Да. В её семейном древе переплетаются два старинных рода, отсюда, по традиции, два имени, — подтвердил Данте. — Я немного богаче её, её происхождение — немного более знатное. В целом мы — подходящая пара. — Он криво усмехнулся. — Остаётся только её в этом убедить. И именно поэтому я хотел обратиться к тебе. — Ко мне? — удивилась я. — Видишь ли, если я подойду к ней на каком-нибудь приёме и сделаю предложение, она наверняка мне откажет. Приехать к ней с визитом без приглашения было бы достаточно дерзко, и точно не пошло бы мне на пользу. Поэтому я решил написать ей письмо. Рассказать о своих чувствах и одновременно дать ей возможность спокойно всё обдумать и дать ответ тогда, когда она сама сочтёт нужным. Я думаю, такой подход будет в случае с этой женщиной самым правильным. Но как передать такое письмо? Отправить с обычным посыльным? Исключено. Его должен передать кто-то из моего окружения, доверенное лицо, и из рук в руки. Ты — женщина, и, следовательно, поручить тебе такое деликатное дело — логичнее всего. Я сглотнула. — Согласишься мне помочь, Сандра? — Его рука коснулась моей. — Просто вручить письмо — и всё. Ответ она наверняка пришлёт в другой день. Конечно, если она станет тебя расспрашивать, и ты в красках распишешь мои многочисленные достоинства, — саркастическая ухмылка, — я не буду возражать. Но это необязательно. Можешь просто заявить, что тебе нечего добавить к содержанию письма. Я сидела, стиснув зубы. Меньше всего на свете мне хотелось выполнять эту просьбу. Собственными руками вручать его письмо другой женщине. Рассказывать ей, какой хороший из него получится муж. Но — это была его просьба. И я не смогла отказать. — Хорошо, — медленно произнесла я, облизав пересохшие губы. — Если только она согласится меня принять. Я хваталась за соломинку. — Согласится, — заверил Данте. Соломинка разломилась на две половинки, и я со свистом рассекаемого воздуха полетела вниз. — Спасибо, Сандра. Я очень тебе признателен. Армон доньи Эльноры Лучии Рокка располагался в живописной зелёной долине, уютно устроившейся между поросшими лесом холмами. Архитектурно он отличался от резиденции Данте, но, пожалуй, свидетельствовало приблизительно таком же уровне жизни. Эти двое и вправду подходили друг другу, как минимум в том, что касалось их социального статуса. Об остальном я могла пока только гадать. Соблазн прочитать письмо Данте, пока я ехала в карете, был чрезвычайно велик, и всё же я удержалась. По прибытии меня попросили подождать, пока о моём деле сообщат донье Эльноре. Я понадеялась, что, заметив "дракона", меня всё-таки не допустят до хозяйки, но нет, напротив, меня провели к ней всего несколько минут спустя. Нет, конечно же, я не рассчитывала увидеть перед собой уродливую горбатую даму, хромающую на одну ногу, косоглазую, да в придачу ещё и не первой свежести. И тем не менее то, что я увидела, превосходило все ожидания. Я была разбита в пух и прах. Эта женщина была настолько хороша собой, что в неё просто нельзя, невозможно было не влюбиться. Правильные черты лица, не лишённого в то же время и изюминки, красивый разрез проницательных серых глаз, роскошные волосы, изящная фигура. Возраст точно не определить; молодая, но не юная, женщина в самом соку, обладающая определённым жизненным опытом, и при этом не утратившая ни капли привлекательности. Напротив, я могла бы поспорить, что в восемнадцать лет она была менее хороша, чем сейчас. Всё это дополнялось идеальными манерами. Чувство собственного достоинства читалось в каждом её шаге, в каждом жесте, но одновременно не превращалось в отталкивающую людей гордыню. Так выглядит и ведёт себя человек, полностью довольный собой и потому не испытывающий ни малейшей потребности в том, чтобы унижать или третировать других. — Проходите, донья Эстоуни, — приветливо произнесла она, поднимаясь мне навстречу. Она не могла не знать про моего "дракона", и тем не менее вела себя более чем гостеприимно. Фактически как с равной. Я была окончательно деморализована. "Что ж, Сандра, о такой хозяйке можно только мечтать". Хорошо, что мне так вовремя предложили стул. — Не скрою, я много о вас слышала, — говорила Эльнора, в то время как служанка разливала по чашкам ароматный чай. Над изысканным сервизом зазмеились тонкие струйки пара. — И мне было весьма любопытно с вами познакомиться. Не стану спрашивать, как вам нравится в Галлиндии. Предполагаю, что все вокруг буквально извели вас этим вопросом, — проницательно усмехнулась она. Я ответила сдержанной улыбкой. Этот вопрос действительно считал нужным задать каждый встречный и поперечный. — Обычно люди ожидают лёгкого и короткого ответа, — пояснила я. — А его не существует. Мне безусловно нравится здесь больше, чем в Арканзии. Но меньше, чем в Астароли. — Родина есть родина, — задумчиво проговорила Эльнора. — Даже если там тяжело. Даже если она лежит в руинах. Однако вы очень хорошо говорите на нашем языке, — заметила она. — Даже почти без акцента. — Моя профессия предполагает знание языков, — сказала я. — Так что я изучала арканзийский ещё в университете. А за последние три месяца, погрузившись в среду, дополнила и отточила эти знания. — Три месяца — не такой уж и долгий срок. Видимо, у вас незаурядные способности к языкам. Но я совсем вас заболтала. Чем обязана вашему визиту? — Я здесь по поручению дона Эльванди. — Чем скорее я покончу с этим делом, тем лучше. — Он прислал вам письмо. И я вручила Эльноре конверт. Я пристально наблюдала за лицом хозяйки армона, пока она читала письмо. Почти сразу же на нём отразилось искреннее удивление. Сперва тонкие дуги чёрных бровей поползли вверх, затем их обладательница нахмурилась, продолжая вчитываться в текст. Дошла до конца и, сосредоточенно сжав губы, перечитала несколько предложений. — Неожиданно, — произнесла, наконец, она, и лишь потом подняла на меня глаза. — Полагаю, донья Эстоуни, вам известно содержание этого письма? — Только суть, — ответила я. — "Только суть", — с интересом повторила Эльнора. — Как любопытно сформулировано. И как правильно. Казалось бы, что может быть важнее сути? Но иногда суть оказывается куда менее значимой, нежели детали. Она ещё и философствует. Ей только что сделали предложение, которое способно перевернуть всю её жизнь, но вместо того, чтобы раздумывать, радоваться или переживать, она рассуждает на абстрактные темы! — Вы собираетесь ответить сейчас или предпочитаете подождать? — вернула её внимание к письму я. — Пожалуй, сейчас, — проговорила Эльнора, потянувшись к чистому листу бумаги. — Или всё-таки нет… О таких вещах полагается как следует подумать, не правда ли? Её взгляд снова обрёл сфокусированность, и она посмотрела на меня с новым интересом. — Должно быть, дон Эльванди очень вам доверяет, раз передал это послание именно с вами, — заметила она. — Впрочем, о чём я говорю? Конечно, он вам доверяет, иначе вы бы не занимали свой нынешний пост. — Вы знаете о моей новой должности? — удивилась я. — Я вообще стараюсь быть в курсе событий, — улыбнулась Эльнора. — Во всяком случае, тех, которые касаются примечательных людей. А вы, без сомнения, таким человеком являетесь. Не уверена, что я была сильно польщена, но и обижена не была тоже: Эльнора явно не намекала на что-либо неприятное. — Пожалуй, я всё-таки возьму немного времени на размышления, — постановила Эльнора, вновь неожиданно для меня сменив тему. — Скажем, два дня. Вы сможете приехать сюда за ответом послезавтра? Этот вопрос застал меня врасплох. Я была уверена, что на сегодняшнем визите моя миссия заканчивается. — Если это нужно… да, пожалуй, я могла бы. — Отлично. Половина пятого вам подойдёт? — Подойдёт, — обречённо кивнула я. Половина пятого или любое другое время — какая разница? Раз уж мне всё равно придётся выпить этот бокал до дна. Данте, конечно же, ждал моего возвращения, но на его вопросительный взгляд я могла лишь ответить, что донья Рокка прочитала письмо, немного удивилась и ответа пока не дала. А через два дня я снова отправилась к ней. Поскольку мне было назначено точное время, я боялась опоздать, и потому, как водится, приехала немного раньше положенного. Сидеть в карете, выжидая, было бы странно, так что я отпустила кучера и медленно направилась к крыльцу, стараясь максимально растянуть время. Несмотря на ранний приезд, ждать в одной из приёмных меня не заставили; напротив, препроводили сразу к хозяйке армона. Здесь я нашла гостеприимно накрытый стол; всё было готово для чаепития. — Сожалею, я немного не рассчитала время и приехала слишком рано, — принялась оправдываться я, но Эльнора лишь отмахнулась от извинений с присущими ей лёгкостью и изяществом. — Бросьте, донья Сандра — я ведь могу вас так называть? Я не настолько занятой человек, чтобы меня нельзя было навестить на пять минут раньше запланированного. "Положим, не на пять, а на пятнадцать", — с очередным приливом чувства неловкости подумала я, покосившись на часы с маятником, но говорить этого вслух, конечно, не стала. — Присаживайтесь, донья Сандра, — оторвала меня от размышлений Эльнора. Я послушалась, служанка снова принялась разливать по чашкам приятно пахнущий чай. Кажется, аромат сегодня отличался от позавчерашнего. Видимо, это был какой-то другой сорт. — Готова поспорить, что вчерашний дождь показался вам не более чем лёгкой моросью, — с улыбкой заметила Эльнора. — А между тем для нас, южан, это было самое настоящее событие. — Я не очень-то люблю дождь, — призналась я. — Так что не слишком скучаю по осенним проливным ливням. — Значит, хоть чем-то Галлиндия вам угодила, — отметила Эльнора. — Как минимум климатом. — Кроме тех случаев, когда речь идёт о безумной жаре, — добавила ложку дёгтя я. — Но в целом — да, пожалуй, здешний климат мне нравится. — Во всём находятся свои плюсы и минусы, — кивнула Эльнора. — Я приготовила письмо для дона Эльванди. Она протянула мне запечатанный конверт. Я с благодарностью приняла его и положила в висевшую на поясе сумку. — Полагаю, вы хотите знать, что в этом письме? — проницательно заметила Эльнора. О да, ещё как хотела! У меня буквально руки чесались разорвать этот самый конверт! — Не буду скрывать, что действительно была бы не против, — с напускным равнодушием произнесла я. — Что ж, не вижу причин не удовлетворить ваше любопытство. В скором времени вы в любом случае узнаете ответ. В этом письме я отказываю дону Эльванди и сообщаю, что, к сожалению, не могу принять его предложение руки и сердца. От изумления я чуть было не выронила рук чайную ложечку. А потом подумала про то, как воспримет эту новость Данте. С учётом обстоятельств это, должно быть, покажется странным, но в тот момент мне стало по-настоящему его жаль. — Дон Эльванди несомненно расстроится, — сказала я вслух. — К сожалению, это вероятно, — не стала спорить Эльнора. — Это действительно меня огорчает. Но, согласитесь, это не является достаточно веским поводом для того, чтобы я изменила своё решение. Тут я не могла с ней не согласиться. — Я вижу, что вы всё-таки удивлены, — заметила Эльнора. — Скажем так: это не было мне очевидно, — осторожно призналась я. — Потому что дон Эльванди — весьма достойный человек и вполне подходящая пара, — задумчиво закончила за меня Эльнора. — Дон Эльванди — действительно в высшей степени достойный человек, — подчеркнула я, ибо в её словах мне слышалось нечто вроде сарказма. И тут же одёрнула сама себя. Что я делаю? Пытаюсь её переубедить? — Я в этом не сомневаюсь, — отмахнулась, поморщившись Эльнора. — Но что с того? Мы живём в мире мужчин, донья Сандра. В этом вся беда. Они убедили нас в том, что нашей главной и, в сущности, единственной целью должно быть замужество. В том, что нам следует с радостью бросаться в объятия того, кто осчастливит нас своим предложением — при условии соблюдения правил (а), (б) и (в). Никогда не позволяйте мужской части общества заморочить вам голову, донья Сандра. — Она немного помолчала. Вытянула холёные, ухоженные пальчики с аккуратно подпиленными ногтями, слегка прогнула их кверху, затем тихонько постучала по краю стола. — Если же говорить конкретно обо мне, то посудите сами. Я — взрослая свободная женщина, финансово независимая и необременённая обязательствами. Грубо говоря, я делаю, что захочу, когда захочу и как захочу. — Она улыбнулась, чуть-чуть лукаво. — Мой был устроен, налажен, и полностью меня устраивает. Здесь всё заточено под мои вкусы и предпочтения. Зачем же мне отказываться от этой свободы? А выйдя замуж, я непременно должна буду от неё отказаться. Придётся считаться с мнением мужа, его вкусами, его предпочтениями. Да что там, придётся фактически отдать себя с потрохами в руки малознакомого человека. Ведь, как я уже говорила, мы живём в обществе мужчин. Так зачем же мне так сильно себя ограничивать? Зачем вносить в свою жизнь такие резкие изменения, учитывая, что меня всё устраивает, и мне всего хватает? Её речь звучала столь здраво, и одновременно в этом отрицании самой идеи брака было что-то столь неправильное, что я невольно улыбнулась. — Как насчёт любви? — поинтересовалась я. — Любовь, — кивнула она. — Закономерный вопрос. Не могу сказать, донья Сандра, чтобы мне было незнакомо это чувство. Однако поверьте, и здесь тоже вполне можно обойтись без брака. — Интересное суждение. Я старалась говорить осторожно. Не приниматься же откровенно спорить с хозяйкой армона, право слово. К тому же с ней действительно было интересно. — Просто отличное от общепринятого, донья Сандра. Не более того. К тому, что отличается от общепринятого, всегда относятся с подозрением. Но если преодолеть эту подозрительность, можно открыть для себя много нового. Ещё через десять минут я раскланялась. — Благодарю вас за компанию, донья Сандра, — сказала Эльнора, прощаясь. — Заезжайте как-нибудь ещё. Просто так, без приглашения. Всегда буду рада видеть вас у себя в гостях. — Без приглашения не смогу, — улыбнулась я. — Вы ведь только что меня пригласили. — И в самом деле. Как глупо с моей стороны, — рассмеялась она. — Ну, значит, приезжайте по приглашению. И передайте дону Эльванди мои сожаления. Я не сомневаюсь, что он ещё найдёт себе более подходящую партию.

Просмотров: 18

Бертан оказался небольшим городком, лежавшим на нашем пути. Он расположился там, где суровая природа пустыни отступала, во многом благодаря переплетению двух узких речушек. Здесь они солидно величались реками, хотя после тех рек, что доводилось видеть мне (когда и другой берег-то при плохой погоде непросто разглядеть), напрашивалось скорее слово 'ручей'. Помимо этих источников здесь был один бьющий из-под земли родник и два колодца, так что воды оказалось достаточно, чтобы в долине между речками возникло небольшое поселении. Впрочем, размеры размерами, но к строительству здесь подошли основательно, так что Бертан действительно выглядел как город, пускай и не был обнесён стеной. Добротные каменные дома, хорошо сохраняющие ночную прохладу, многие из них двух и трёхэтажные — очередной способ поселить в относительно маленьком месте побольше людей. Небольшая, но аккуратная городская площадь с помостом и башней, на которой даже размещались внушительные часы. Лавки с такими товарами, как глиняная посуда, ковры и полупрозрачные ткани, модные среди обитательниц здешних богатых домов. Здесь было значительно чище, чем в Остане. Чище и не так шумно. Как я поняла, места на постоялом дворе были заказаны для нас заранее; не иначе Илкер или его даже хозяин (как его там? Кажется, Селим-паша) успел отправить сюда гонца. Однако дорогу до места ещё следовало найти. Чтобы расспросить торговца, расположившегося у дверей своей лавки, мы остановились напротив храма. Светлое одноэтажное здание с круглой крышей, и возле него — высокая башня, наверху которой находилась открытая всем ветрам площадка. Такие башни существовали при храмах для того, чтобы любой человек мог, поднявшись, приблизиться к богу. Вот только все окна почему-то были занавешены чёрное тканью. Прямоугольный кусок чёрной материи был также прикреплён к каменной стене башни, и его периодически принимался трепать ветер. Странный контраст. Вроде бы в Остане я не видела ничего подобного. Хотя могла, конечно, просто не заметить. Да и вообще, много ли я успела там увидеть? — Что это? — спросил у торговца Ренцо, указывая как раз на ту самую чёрную ткань. Ага, стало быть, нормой жизни это здесь не является, и я не единственная, кто обратил внимание на данную деталь. — В городе траур? — Скорее в самом храме, — с грустью ответствовал торговец. — Вчера одна девушка спрыгнула с самого верха. — Он устремил взгляд на башню. — Её не было ещё и семнадцати лет. — Известно, почему она так поступила? — хмурясь, спросил Ренцо. Торговец кивнул. — Она была рабыней. Хозяин обратил внимание на её красоту, ну и… — Он замолчал, дескать, сами всё понимаете. — Нет, он, конечно, был в своём праве, — понизив голос, продолжил он, обращаясь исключительно к галлиндийцам, — но я, признаться, не одобряю такого поведения. Жестокость по отношению к рабам к добру не приведёт, не зря в некоторых городах за неё стали наказывать по закону. — Он опасливо покосился на наших арканзийских спутников, после чего более нейтральным тоном произнёс: — Вот потому и траур. От услышанной истории мне стало основательно не по себе. На глаза даже навернулись слёзы, так живо я представила эмоции, испытанные совершенно незнакомой девушкой в последние минуты её жизни. Никогда прежде я не замечала за собой такой сентиментальности. Но, видимо, слишком легко оказалось сейчас отождествиться с той неизвестной рабыней… Я медленно подняла взгляд и заворожённо посмотрела на открытую со всех сторон площадку. Вот оно, идеальное решение. И как это только сразу не пришло мне в голову? Главное получить возможность подняться на такую башню, но раз туда пускают рабов, это должно мне удаться… Меж тем торговец объяснил нам, как проехать на постоялый двор. Оказалось, что именно на его территории находился привлекший наше внимание храм. Постоялый двор предназначался в частности для знатных господ и, кроме всего прочего, обеспечивал их возможностью вознести свои молитвы, не выходя для этой цели на переплетение городских улиц. Судьба определённо была ко мне благосклонна. Рабов, разумеется, селили отдельно от их господ. Господа с комфортом отдыхали в комнатах второго и третьего этажа; все их распоряжения выполняли здешние слуги. Рабов же устраивали на первом этаже, для каковых целей были отведены две комнаты — одна для мужчин, другая для женщин. В то время как господ и их свободных слуг повёл наверх один из хозяев двора, нас препоручили здешнего надсмотрщику. Тот сразу же повёл нас в предназначенные для рабов помещения. Сначала завёл Берка и Юркеза в спальню, отведённую для мужчин. Я успела мельком заглянуть туда, пока они заходили через распахнутую дверь. Просторное помещение, главным образом заполненное лежащими на полу матрасами. Она были разложены в несколько рядом; некоторые пустовали, на других сидели или лежали рабы, а рядом валялись мешки со скудными пожитками. Дверь за новичками закрылась и была заперта, после чего мы направились к точно такой же комнате, только женской. В течение всего этого непродолжительного пути я приглядывалась к здешнему надсмотрщику. Вёл он себя вполне корректно, даже вежливо, а у него на шее висел камень с вырезанным на нём изображением дерева — религиозный символ. Стало быть, человек он набожный. И я решилась. — Скажите, господин, — робко произнесла я, держа глаза долу. Язык с трудом слушался, голос звучал хрипло: так я отвыкла разговаривать. — Дозволено ли рабам возносить молитвы в храме? Надсмотрщик посмотрел на меня с интересом и, кажется, благосклонно. — Конечно, — заверил он. — Перед господом все люди равны, и каждый из них имеет право помолиться ему под куполом или под небом. Это было традиционное выражение. 'Под куполом' означало под крышей основного здания храма. 'Под небом' — В башне, на приближённой к небесам площадке. — Это непреложный закон веры, — наставительно добавил надсмотрщик. — В таком случае могу ли я вознести свои молитвы под небом прямо сейчас, прежде чем отдыхать после путешествия? Я добавила взгляду робкой надежды. — Конечно, дитя моё, — умилился надсмотрщик. — Можешь оставить свои вещи на спальном месте и пройти со мной. Так я и поступила. Так и не выходя на улицу, мы по какому-то внутреннему коридору прошли в башню и остановились возле высокой винтовой лестницы. Внизу караулили двое — смотритель и смотрительница. — Рабыня хочет подняться и вознести свои молитвы, — известил их надсмотрщик. У тех не возникло ни малейших вопросов: сообщение было воспринято как должное. Смотрительница коротко меня обыскала, дабы убедиться, что я не пронесу наверх оружие. Стандартная процедура в храмах, и, надо сказать, особенно унизительной сейчас, когда я проходила её в статусе рабыни, она мне не показалась. Затем меня пропустили к лестнице. — Когда ты спустишься, — произнёс напоследок надсмотрщик, — один из служащих укажет тебе дорогу в комнату. 'Служащих, как же, — подумала я. — Скорее уж стражников'. Впрочем, это уже было неважно. Возвращаться я не собиралась. Ступенек было много. Я не считала, но думаю, что все сто, а, может, и больше. Добравшись до верха, я подошла к каменному ограждению и остановилась, стремясь отдышаться. Перила располагались на уровне моей талии. Случайно упасть — очень маловероятно, а вот сброситься намеренно — вполне реально. Всё никак не способная восстановить дыхание, я посмотрела вниз. Голова сразу же начала кружиться. Высоко. Я инстинктивно отпрянула от ограждения, но сразу заставила себя вернуться. И снова посмотрела вниз. Круглая крыша храма, двор, переплетение городских улиц. Движущиеся по ним люди кажутся маленькими. Вон кто-то поехал на джамале… Я зажмурилась. Прыгать резко расхотелось. Эх, нечего было останавливаться, чтобы отдышаться! Право слово, какой в этом смысл, если всё равно пытаешься покончить с собой? А теперь, когда я успела постоять, оглядеться и задуматься, стало жутко. Соберись, Сандра! Возьми себя в руки! Ты не можешь отступить! Может быть, это твой последний шанс сохранить человеческое достоинство! Или ты хочешь дождаться, пока тебя приволокут в армон, и там Данте станет 'укрощать' тебя при помощи 'имеющихся у него средств'? Докажи, что ты — не вещь, а живой человек, и тебя невозможно лишить права выбора, хотя бы такого… — Страшно? Я вздрогнула при звуках этого голоса и обернулась. Данте стоял возле проёма, через который можно было попасть на лестницу. Я прижалась к ограждению спиной, обеими руками сжав руками перила. — Ты ведь знаешь наш язык, — произнёс между тем Данте, и это не было вопросом. — Не притворяйся, что не понимаешь. Его слова немного сбили меня с толку, но я быстро рассудила, что лгать не имеет смысла. Я всё равно сброшусь вниз, так какая разница, признаюсь ли сейчас в обмане? И я заговорила. — Как ты узнал? — Сначала просто догадывался. Но сегодня, когда тот парень рассказал историю покончившей с собой рабыни… Ты смотрела на башню с таким вожделением, словно здесь поселился мужчина твоей мечты. Так что у меня не осталось ни малейших сомнений в том, куда ты первым делом направишься. Он сделал шаг по направлению ко мне. — Не подходи! — крикнула я. — Я всё равно прыгну. И полуобернулась к перилам, не намеренная позволить ему приблизиться. — Хорошо, хорошо. — Данте замер на месте и вытянул руку ладонью вперёд. — Я не стану подходить. Но ты ведь и сама не хочешь прыгать, верно? Всё-таки это очень страшно — вот так взять и одним движением закончить всё. Его голос звучал спокойно, почти расслабленно, только глаза смотрели напряжённо и словно испытывающе. — Страшно, — без тени смущения согласилась я, глядя на него с вызовом. — И той девушке вчера тоже было страшно. И всё-таки она прыгнула. — Не равняйся на совершенно незнакомого человека, — поморщился Данте. — Откуда ты знаешь, есть ли между тобой и той девицей хоть что-нибудь общее? — О, общего между нами более чем достаточно! — с горькой усмешкой заверила я. — Разве я хоть чем-нибудь тебя обидел? Я криво усмехнулась. Вы только посмотрите на него: сама невинность. — Нет. Конечно же, нет! — саркастично ответила я. — Ну разве что самую малость. Например, велел привязать меня к столбу, как дворовую собаку? — Тут ты сама виновата, — не принял упрёк Данте. — Зачем пыталась бежать? — Затем, что я — не вещь, а живой человек, — зло отрезала я. — И потому считаю себя вправе идти туда, куда захочу. — В данном случае — на свидание с ядовитыми змеями? Теперь сарказм прозвучал в голосе Данте. — Даже если и так. Я продолжала стоять на своём. — Ты не могла бы придумать более убедительный аргумент? — поморщился он. — Впрочем, давай я тебе подскажу. В действительности ты не можешь простить мне того, что я тебя купил, верно? — Ладно. — Я грустно усмехнулась и как-то разом сбавила тон. — В том числе и это. Но самое главное: ты уже дважды помешал мне умереть. И сейчас пытаешься сделать это в третий раз. — Понимаю, — кивнул Данте и, как ни странно, на сей раз в его словах сарказма не было. — Это убедительный повод для ненависти. — Он немного помолчал, вглядываясь мне в глаза, что было непросто, учитывая разделявшее нас расстояние. — Сандра, а почему ты так сильно хочешь умереть? — спросил он затем. — Смеёшься? — скривила губы я. Уж больно очевидным казался ответ. — Даже и не думал. — Да потому, — в запале эмоций я даже отпустила перила и сделала шаг в его сторону, — что кучка бандитов, с которой сотрудничает весь ваш Юг, ворвалась в мою жизнь и лишила всего, что у меня было. У меня не осталось ни дома, ни родины, ни друзей, ни приятелей, ни работы, ни привычных вещей. Даже любимых платьев и — представь себе такую мелочь — коллекции статуэток из малахита. Меня разом лишили всех прав — как заработанных кровью и потом, так и причитающихся просто по праву рождения человеком. Из всего, чем я обладала совсем недавно, осталось лишь одно — человеческое достоинство. Меня и этого стремятся лишить. Но это — то единственное, чего я никому не позволю сделать. Гордо вскинув голову, я была готова ответить на всё, что угодно — его недовольство, презрение, смех, вполне логичное заявление, что теперь я — его собственность и обязана ему подчиняться. Но Данте лишь как-то вяло усмехнулся и почти одобрительно склонил голову. — И снова убедительно, — заметил он. — Продолжай. Ещё немного — и ты, пожалуй, меня самого уговоришь прыгнуть вниз. Знаешь, как в знаменитой истории о самоубийстве дона Луиса. Не слышала? Я мотнула головой, совершенно сбитая с толку. Какой ещё дон Луис? С какой стати меня должна интересовать чья бы то ни было история в момент, когда я собираюсь с силами, чтобы спрыгнуть с башни на мощёную улицу? — Дон Луис покончил с собой, — принялся рассказывать Данте, будто я его об этом попросила. — Велось дознание, при каких обстоятельствах это произошло, и в ходе этого дознания допросили свидетеля. Тот рассказал, что дон Луис шёл через мост и вдруг увидел человека, готового броситься в бурную реку. 'Стойте! — окликнул он самоубийцу. — Не делайте этого! Давайте просто спокойно поговорим. Уверен, мне удастся вас убедить, что существует другой выход'. Они разговаривали десять минут. Потом, взявшись за руки, прыгнули в воду. — Хочешь сказать, тебе самому доводилось когда-то задуматься о самоубийстве? — с ярко выраженным недоверием осведомилась я. — Доводилось, — подтвердил он. — И что же тебе помешало? Страх? — И страх тоже. Но главное — ответственность. Я знал, что есть люди, за которых я несу ответ. — Ну, а вот я теперь ни за что не отвечаю, — отвергла аргумент я. И только тут заметила, что он уже приблизился ко мне на несколько шагов — когда только успел? — и теперь вытягивает руку в мою сторону. — Не смей ко мне прикасаться! — крикнула я и метнулась обратно к перилам. — Отойди! — Хорошо, — подчёркнуто спокойно сказал он и покорно отступил на пару шагов. — Сандра, скажи, из какой страны ты приехала? — резко сменил тему он. Так резко, что в очередной раз сбил меня с толку. Под мощью охватившего меня сейчас шквала эмоций работать головой, просчитывая его действия, было чрезвычайно сложно. — Из Астароли, — всё-таки ответила я. — Астароль, — задумчиво повторил Данте. — Никогда там не бывал, но слышал. Говорят, там растут необыкновенно высокие сосны. А климат очень холодный. — Нормальный там климат, — огрызнулась я. — Такой, какой должен быть, без этой вашей удушающей жары. А сосны — да, растут. Там необыкновенные сосновые боры, и кедровые леса. А ещё реки — это настоящие реки, а не то убожество, которое вы так называете здесь. — А чем ты там занималась? — продолжил расспрашивать он. Я невесело усмехнулась. — А тебе очень хочется это знать? Что ж, ладно, пожалуйста. — Мне даже хотелось произнести это в последний раз. — Сандра Эстоуни, специалист по теоретической магии, автор диссертации на тему 'Свойства магических амулетов', сотрудничала в качестве консультанта с тремя музеями и периодически вела семинары в двух столичных университетах. Данте впечатлённо присвистнул. — Что, доволен? — враждебно спросила я. — Рабыни с высшим образованием стоят дороже? Может, теперь ты даже не страдаешь о том, что потратил на меня целых шестьдесят динаров? — Я не страдал об этом с самого начала, — отозвался Данте. — Неужто такая полезная покупка? — съязвила я. — Просто я сразу понял, что в итоге эта покупка обойдётся мне куда дороже, — не остался в долгу он. — Ладно, Сандра, давай без глупостей. — Он вдруг словно решился и сделал шаг в мою сторону. Я сжала зубы и судорожно вцепилась в перила. — Отойди от края. Ничего плохого с тобой не случится, даю тебе слово. — Слово? — фыркнула я. И, глядя вверх, проговорила нараспев, словно зачитывала наизусть отрывок из книги: 'Я сам сумею укротить собственную рабыню. Но я намерен заняться этим после того, как возвращусь в свой армон. Там у меня будут для этого все средства'. Коротко ухмыльнувшись, я с той же интонацией продолжила: 'Твой раб посягнул на мою собственность. Собственность, которой даже я сам ещё не успел воспользоваться'. — Я особенно выделила слово 'ещё'. Я могла бы продолжать, но Данте меня остановил. — А ты умеешь слушать, — усмехнулся он. — И пользоваться тем, что другие думают, будто ты их не понимаешь. Это очень хитро. Я бы даже сказал, по-южному. — Хочешь меня оскорбить? — вскинулась я. — Чем? — удивился Данте. — Ненавижу Юг, — процедила я сквозь зубы. — И не желаю иметь с ним ничего общего. — Много ты Юга-то видела? — фыркнул Данте. Кажется, мои слова его задели. — К тому же, Юг Югу рознь. Галлиндия, к примеру, мало общего имеет с Арканзией. — Не знаю, для меня вы все на одно лицо, — пробурчала я, отлично зная, что лгу. А также осознавая, насколько мои слова невежливы и недопустимы не то что для обращения рабыни к хозяину, но и вообще для нормального человеческого общения. Но именно так прорывался сейчас наружу мой протест против всей сложившейся ситуации. — Так-таки все? — проницательно спросил Данте, похоже, на этот раз совершенно не обидевшись, тем более не разозлившись. Словно отлично разгадал и мою ложь, и её причину. — Даже Ренцо и Илкер? В ответ на столь конкретный вопрос лгать не хотелось. — Нет, Ренцо и Илкер не заодно, — призналась я. — Ну, вот видишь. Скажи, Сандра, — прищурился Данте, — что ты думаешь об Илкере? — Сказать тебе правду? — осведомилась я. Как раз в данном случае лгать я не собиралась. — Только правду, — усмехнулся он. — Пожалуйста. — В моём голосе звучал вызов. Хочешь правду? Ладно, сейчас ты её получишь. — Илкер себе на уме. Он хитёр, лжив и опасен. Весьма неглуп, но чрезвычайно самодоволен, а это несколько мешает трезвости ума. Он из тех, про кого говорят 'Мягко стелет, да жёстко спать'. Может часами рассыпаться в дежурных комплиментах и изысканных похвалах, а потом с лёгкостью воткнуть нож в спину. Но не просто ради удовольствия — он не настолько жесток, — а если это будет выгодно ему или тому, кому он подчиняется. Селим-паша, если не ошибаюсь. Данте слушал мои слова с улыбкой, а под конец и вовсе рассмеялся. — Однако же ты умеешь составлять психологические портреты! — отметил он. — Пожалуй, я не рискнул бы попросить тебя рассказать, что ты думаешь обо мне самом. Уж слишком точно у тебя выходит. Но если ты за такой короткий срок так хорошо разобралась в характере Илкер-бея, — Данте снова посерьёзнел, — почему принимаешь за чистую монету то, что я говорил ему? Полагаешь, я стану откровенничать с человеком, который, как ты верно заметила, может в любую минуту вонзить между рёбрами нож, стоит только подставить ему для этого спину? Я удивлённо заморгала. Отчего-то не ожидала, что мои слова настолько попадут в цель. — Ну, не тебе же, — протянула я. — Отчего ты так решила? — удивился он. — При нынешних обстоятельствах — именно мне, стоит мне дать малейшую слабину хоть в каком-нибудь отношении. Так что каждое моё слово выверено и тщательно продумано. И, прости, в расчёте не на притворяющихся глухонемыми девушек, а именно на Илкер-бея. Я молчала. Потому что не знала, что говорить и чему верить. Говорил ли он правду Илкеру тогда или мне сейчас, или и вовсе лгал в обоих случаях? Откуда мне знать? В сущности, я почти незнакома с этим человеком, к берегам которого меня внезапно прибило всесокрушающей волной судьбы. Ветер, и без того весьма сильный на такой высоте, с удвоенной скоростью пронёсся по площадке, подхватывая мои волосы. Они попали в лицо, и я отвернулась, чтобы спрятать пряди за уши. Когда повернулась обратно, Данте уже стоял совсем рядом. Каким-то образом он умудрился пересечь разделявшее нас расстояние совершенно бесшумно. Или я просто не слышала его из-за ветра? Я вздрогнула, но на сей раз уже не стала кричать, чтобы он не смел приближаться. — Отпусти перила и пойдём отсюда, — мягко сказал он. — Повторяю: ничего плохого с тобой не случится. Я смотрела на него исподлобья, по-прежнему ни на что не решаясь. Я знала: он просто-напросто пользуется тем, что я дико устала и совершенно запуталась. Но ничего не могла поделать. — Если бы я тебя купил, чтобы повысить свой статус, или относился как к вещи, то уж точно не стал бы очертя голову бежать за тобой за периметр красных камней, — добавил он, видя мои сомнения и словно пытаясь загипнотизировать. — Отлично зная, чем это чревато. И я сдалась. Со вздохом отступила от перил. И, опустив голову, позволила подвести себя к лестничному проёму. Но на ступеньку шагнуть не успела, поскольку нам навстречу как раз поднимался Илкер. Я успела услышать, как Данте почти бесшумно выругался у меня за спиной. — Ты решил вознести молитву богу, дон Эльванди? — дружелюбно улыбаясь, спросил Илкер. Тяжело дыша, он вынес своё немаленькое тело на площадку и с удовольствием подставил лицо прохладному ветру. Следом за ним в проёме возникла фигура бессменного телохранителя. — Именно так, досточтимый Илкер-бей, — вежливым тоном ответил Данте. — Полагаю, и ты пришёл сюда с той же целью? — О да, — подтвердил Илкер. — У нас в Арканзии принято возносить свои молитвы всякий раз, как мы добираемся до обжитых мест после путешествия по пустыне. В знак благодарности за то, что нам удалось пронести жизнь через безжизненные земли. — Ну что ж, не буду тебе мешать. Мы уходим и предоставим тебе возможность молиться в тишине и спокойствии. Данте произнёс эти слова таким тоном, словно буквально горел желанием оказать своему спутнику услугу. А вовсе не собирался уходить отсюда в любом случае. Мы стали медленно спускаться вниз. Сначала я, потом Данте. Не потому, конечно, что галантно пропустил меня вперёд как женщину. Просто хотел быть уверен в том, что мне не взбредёт в голову метнуться наверх и всё-таки перелезть через перила. Напрасная предосторожность. В данный момент я была слишком измотана, чтобы решиться на такой шаг. 'Ничего плохого с тобой не случится'. Интересно, что это означает. Если, конечно, он вообще говорит правду. Видимо, что со мной не обойдутся так, как с той шестнадцатилетней девочкой. И что не станут пороть плетьми, если, конечно, я не совершу чего-нибудь совсем уж из ряда вон выходящего. Не заставят голодать. И даже тяжёлой работой не будут загружать сверх меры. 'Ничего плохого'… Действительно, чего ещё может желать рабыня? Самореализации? Комфорта? Личного пространства? Уважения? Свободы? Вот ещё, глупости какие! 'Ничего плохого'… Всё-таки надо было прыгать. А раз не решилась, значит, туда мне и дорога. Данте время от времени поглядывал наверх, и разговоров со мной во время спуска не заводил. Когда лестница закончилась, нас без вопросов пропустили. Смотритель возвратил Данте его оружие, после чего мы вместе пошли дальше. Поскольку рабыня сопровождала своего господина, задерживать её никто не стал. Мы прошли обратно по коридору, связывавшему храм с постоялым двором. Затем, вместо того, чтобы продолжить идти прямо, повернули налево. При этом Данте продолжал пропускать меня вперёд, явно давая понять, что мы идём вместе. Я остановилась. — Меня поселили вон там. Я указала рукой в обратную сторону, туда, откуда мы только что свернули. — Я знаю, — невозмутимо сказал Данте и продолжил идти, как шёл, ничуть не смущённый такой ошибкой. Или не ошибкой? Куда в таком случае меня ведут? Когда мы стали подниматься по парадной лестнице, всё стало очевидно. Второй этаж, длинный коридор. Мы прошли по устланному мягким ковром полу. — Имей в виду, — тихо шепнул на ходу Данте, — вероятнее всего, каждое слово, произносимое в моей комнате, прослушивается. Так что — ничего лишнего. Неведомо откуда возникший слуга почтительно распахнул нужную дверь и склонился перед Данте так низко, что мне разом припомнился служащий таверны в Остане. Вполне предсказуемо, у этого парня позвоночник тоже не сломался. Напротив, с лёгкостью распрямив спину, он весьма бодро проводил нас в комнату и подобострастно осведомился, будут ли у господина какие-нибудь пожелания. Моё присутствие его, кажется, нисколько не удивило. Впрочем, и правда, что тут особенного, если хозяин намеревается провести ночь, или менее продолжительное время, со своей рабыней. — Моя ванна готова? — холодным тоном господина, разговаривающего со слугой, спросил Данте. — Да, мой господин, — снова раболепно поклонился слуга. — Горячая ванна ждёт вас. Любопытно, подумалось мне. Вообще-то, насколько я знала, на юге, в отличие от севера, не слишком жаловали ванны. Здесь предпочитали бани, обладавшие каким-то особенным местным колоритом. Сама я весьма отдалённо представляла себе, что эти самые бани из себя представляют. Так или иначе, видимо, на постоялых дворах приходилось ограничиваться более скромным способом мытья. Лучше, чем ничего. Наверняка и ванны были доступны лишь самым знатным и почётным посетителям. И уж точно не рабам. Тем предоставляли для мытья одно ведро воды и пару тазов на всю комнату, это я заметить успела. — Хорошо, — милостиво кивнул Данте. Холодный и отстранённый. Глыба льда, как и тогда, в начале нашего знакомства. Да и на протяжении большей части совместного пути. Маска? Или маска была тогда, на обдуваемой ветром площадке? — Позаботься о том, чтобы сюда принесли ещё один матрас. Слуга удивлённо посмотрел на кровать. — Матрас? — уточнил он. — Именно. — Теперь в голосе Данте сквозило раздражение. — Матрас. И пусть положат его вот здесь. — Он указал на свободное место ближе к двери. — Не думаешь же ты, что я собираюсь пускать в свою постель грязную рабыню? Я сжалась при этих словах, хотя хорошо понимала, что вероятнее всего это всё та же игра, рассчитанная на посторонние уши, каковых здесь, по-видимому, предостаточно. И всё равно от такого обращения становилось не по себе, тем более что в словах Данте было много крайне неприятной правды. Страшно даже подумать о том, как долго я как следует не мылась. И это учитывая сначала плавание в битком набитом трюме, а потом путешествие по дикой жаре. От меня пахло потом, моя одежда пришла в плачевное состояние и не менялась уже не знаю даже, сколько дней, немытые волосы висели космами. Я и расчёсывала их только при помощи пальцев, за неимением щётки. Обогнув кровать, я отошла к окну, прижимая ладони к пылающим щекам. Слуга ушёл, и Данте запер за ним дверь. — Иди. — Он кивнул в сторону смежной комнатки. — Тебя ждёт ванна. — А… ты? — удивлённо спросила я. — Пошёл бы с тобой, да, боюсь, вдвоём не поместимся, — фыркнул Данте. — Давай, давай. И пару раз нетерпеливо махнул рукой в сторону ванной — мол, сколько тебе можно объяснять. Пожав плечами, я поплелась в ванную комнату. Выходит, меня всё-таки хотят 'отмыть'. Вопрос лишь в одном — это просто такая забота, или хозяин всё-таки вознамерился воспользоваться рабыней 'по назначению'? И именно для этого меня сюда привёл? В сущности, а для чего ещё было приводить рабыню к себе в комнату? Чувство протеста хотело было взыграть во мне с прежней силой, но ударилось лбом о непробиваемую стену усталости, отступило и махнуло на всё рукой. А уж когда я своими глазами увидела ванну и поднимающийся над горячей водой пар, никаких сил на сопротивление и вовсе не осталось. Слишком велико было желание погрузиться в эту самую воду. Тем более что рядом обнаружилась и мочалка, и моющие средства, и несколько мягких полотенец. Надо отметить, что ванна здесь была весьма своеобразной. Сразу видно, что этот предмет в целом на Юге не в ходу, так что они не слишком озаботились его комфортом и дизайном. Больше всего ванна напоминала бочку. Внутри располагалась перекладина, видимо, призванная выполнять функцию скамейки: на неё можно было сесть. То есть ванну здесь принимали не лёжа, как у нас, а сидя. Вода при этом доходила человеку либо до груди, либо до шеи — тут уж всё зависело от роста. Я осторожно покосилась на дверь. Вернулась, плотно её закрыла… Засов не нашёлся. Увы, возможность запереться изнутри не предусматривалась. Раздеваться было как-то страшновато. Может, искупаться прямо как есть, в одежде? Заодно и платье постираю… Я поморщилась. Глупо, конечно. Ладно, рисковать, так рисковать. В конце концов, Данте всё равно, если захочет, сделает со мной всё что угодно. Решившись, я скинула одежду и, оставив её прямо на полу, влезла в ванну. Боже, какое блаженство. Я прикрыла глаза, позволяя себе расслабиться впервые за две недели. Потом дотянулась до мочалки и принялась тереть ею свою многострадальную кожу. Затем принялась за волосы. Потом снова расслабилась, просто откинула голову назад, прикрыла глаза… и вскоре задремала. Не знаю, как долго я спала, но разбудил меня стук в дверь и довольно громкий голос Данте: — Сандра! Ты собираешься провести там всю ночь? Я тряхнула головой. По телу пробежала дрожь. Кратковременный вечерний сон в сочетании с резким пробуждением не слишком хорошо сказался на нервной системе. Я поспешила выбраться из воды и потянулась к своей одежде… Да, надевать на себя ТАКОЕ, да ещё и сразу после ванны, было просто кощунством. Немного подумав, я решилась и закуталась в два сухих полотенца; одежду же оставила, где была. Ума не приложу, что делать завтра: не в полотенцах же выезжать в путь. Видимо, придётся собраться с духом и всё-таки влезть в эти обноски. Искушать судьбу, дожидаясь, пока Данте сам ворвётся в ванную комнату, раздражённый моей неторопливостью, не хотелось. Поэтому, закинув за плечи мокрые волосы и убедившись в том, что полотенца держатся на теле хорошо, я вышла. Данте лежал на матрасе, уже скинув с себя часть одежды. И правда не хочет пускать рабыню в свою кровать, даже после того, как она приняла ванну? Я напряжённо остановилась поблизости, лихорадочно прикидывая, как себя вести. Для начала мрачно на него посмотрела, взглядом давая понять: ты занял моё место. — Ложись, — призывно произнёс он, указывая при этом на кровать. Я выпучила глаза. — А… — Я не люблю, когда слишком много разговаривают, — громко и достаточно жёстко сказал Данте, многозначительно кивая головой в сторону двери. Действительно считают, что каждое слово могут подслушивать? — Как там говорят у вас на севере? 'Молчание — золото'? — 'Слово — серебро, молчание — золото', - автоматически поправила я. — Тоже неплохо, — кивнул он. — Отчего-то северные пословицы всегда нравились мне больше южных. И снова указал мне на кровать всё тем же небрежным жестом — дескать, ты всё уже поняла, так что до сих пор здесь делаешь? Стола в комнате не было, но на полу, точнее, на ковре, был участок, отведённый подносам с различными закусками. Тарелку, на которой были собраны некоторые из них, я обнаружила у себя на кровати. Удивляться я уже устала, бояться, злиться и каждую минуту ожидать подвоха, тоже. Поэтому, мысленно плюнув на всё на свете, просто поела, забралась под одеяло и уснула.

Просмотров: 20

Проснулась я утром от того, что солнечный луч беззастенчиво проник в комнату сквозь брешь, оставленную не до конца задёрнутой гардиной. Луч яркого южного солнца, палящего и обжигающего, но одновременно дарящего свет и жизнь. Солнце, под которым мне предстояло научиться существовать. Я долгое время лежала на спине, вытянув руки поверх одеяла, и думала. Не пыталась прийти к определённым выводам, не стремилась ни в чём себя убедить. Просто раскладывала по полочкам ту информацию, что обрушилась на меня вчерашним вечером. Вчера было только ошеломление. Сегодня способность мыслить возвратилась. Сон сделал своё дело, предоставив мозгу возможность самостоятельно рассортировать новые факты и пристроить их среди прочих знаний. Теперь оставалось лишь медленно пройтись мимо полок и всё как следует рассмотреть. Самое главное и судьбоносное: похоже, у меня появился шанс на нормальную жизнь. Конечно, не лёгкую. Я в чужом мире, который по-прежнему кажется мне враждебным. Мой собственный мир остался далеко и, вполне вероятно, сожжён и разграблен. А здесь — чужой язык, чужие люди, даже солнце чужое. И мне, несомненно, придётся регулярно сталкиваться с недоверием и презрением, потому что я — чужая и ношу клеймо. Придётся отстаивать своё право на уважение и человеческое достоинство. Но с этим я справлюсь, а по-настоящему лёгкой жизнь не была и раньше. Главное, что это право у меня есть. И скоро появятся занятия и цели, пусть пока незначительные, пусть сиюминутные, но это уже помогает жить, а не выживать. Негромкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть и как-то разом припомнить, что я нагло расположилась в чужой постели. Я тут же обратила внимание, что кровать очень большая, на такой и трое с лёгкостью поместятся. Постель мягкая и уютная. И матрас необыкновенно удобный. Интересно, чем они их здесь набивают? — Сандра? — спросили снаружи. — Ты не спишь? Голос Данте звучал не слишком громко, чтобы не разбудить меня в случае, если я ещё не проснулась. — Нет, — поспешила ответить я. Быстро села на постели, хотела закутаться в одеяло, потом сообразило, что так и проспала всю ночь в платье, так одежда моя потрёпана, но относительно пристойна. Соскочила с кровати и стала поспешно причёсываться при помощи пальцев. Результат наверняка нулевой, но мысль о том, чтобы поискать здесь гребень, в голову даже не пришла. — К тебе сейчас зайдёт горничная, — сказал, не открывая двери, Данте, а потом выходи завтракать. Я чуть-чуть успокоилась, поняв, что он не войдёт прямо сейчас. И напряглась, поняв, что мне предстоит столкнуться один на один с незнакомым человеком. Из местных. Но горничная вошла, сказала 'Доброе утро, донья' и поставила на прикроватный столик кувшин с тёплой водой. Потом выудила откуда-то таз, помогла мне умыться и вручила мягкое и почему-то тёплое полотенце. Спросила, нужно ли мне что-то ещё, я ответила, что гребень, и она извлекла оный из глубокого кармана своего передника. Видимо, там хранилось много всего полезного. Потом служанка присела в коротком реверансе и удалилась, а я, собравшись с духом, вышла в соседнюю комнату. Со вчерашнего вечера не изменилось ничего, кроме двух вещей. Во-первых, на диване — не том, где мы разговаривали с Данте, а втором, более длинном, — лежала постель. У себя дома он как минимум устроился с большими удобствами, чем на постоялом дворе. Во-вторых, сейчас здесь был накрыт стол. Сам Данте выглядел бодрым и свежим и одновременно имел более домашний вид, чем тот, к которому я привыкла. Волосы слегка влажные после утреннего умывания, ворот рубашки распахнут, рукава закатаны, на ногах — домашняя обувь, не такая крепкая и тяжеловесная, как для выезда. Данте жестом указал мне на стол, и я молча присела на один из стульев. Столешница была уставлена тарелками с всевозможными традиционно утренними блюдами и закусками. Я даже задумалась, могла ли всё это принести одна горничная, или постарались сразу несколько слуг. Любопытно было и то, как вполне привычная мне еда, весьма распространённая на севере, сочеталась здесь с типично южной, столь характерной для Арканзии. С одной стороны, самый обыкновенный омлет, булочки с джемом, овощи вроде огурцов и помидоров. С другой — арканзийский плоский и круглый хлеб, немного напоминающий лаваш, и множество маленьких тарелочек с совершенно незнакомыми мне салатами, многие из которых оказались непривычно острыми. В качестве запивки — лёгкое галлиндийское вино. Эта страна вообще славится на весь мир своими красными винами, уж очень хорошие у них здесь виноградники. Так мне, во всяком случае, приходилось слышать. — Как спалось? — спросил Данте, усевшись справа от меня (стол был квадратный, рассчитанный максимум на четырёх человек). Взял булочку, разрезал её вдоль и стал неспешно намазывать одну половину джемом. — Отлично, — честно сказала я и почему-то сразу же ощутила от этого признания чувство вины, заставившее прикусить губу. Я ведь всё-таки спала в чужой постели. — А тебе? — осторожно спросила я и покосилась на застеленный диван. — Превосходно, — ответил он. — Ненавижу постоялые дворы. Разбитые посреди пустыни шатры — тем более. Я понимающе кивнула. Трудно было не согласиться. Только мне хотелось ещё добавить к списку битком набитый трюм посреди неспокойного моря. Последовав примеру Данте, я начала завтрак с характерных для севера блюд. Никакого желания приобщаться к кулинарной культуре Арканзии — равно как и к чему бы то ни было арканзийскому — у меня не было. — Доброе утро! Широко распахнувшаяся дверь, громкое и бодрое приветствие Ренцо всколыхнули спокойную атмосферу комнаты, как лёгкий весенний ветерок, врывающийся в торжественность застывшего поутру леса. Ренцо вошёл в покои, ничуть не беспокоясь о таких мелочах, как правила этикета, я бы сказала, по-свойски. Как я успела выяснить, он исполнял в армоне роль кастеляна, то есть являлся здесь вторым человеком после Данте. Но после нашего совместного путешествия нетрудно было понять, что этих двоих связывали не только сугубо рабочие отношения. При виде меня Ренцо тем не менее резко остановился и многозначительно присвистнул. — Ого! — воскликнул он, нисколько не смущённый. — Я вижу, кто-то не терял времени даром. — Одобрительный взгляд в сторону Данте. — Хотя… — Теперь взгляд скользнул по дивану, затем закономерно перешёл на приоткрытую дверь в спальню. — Беру свои слова назад: похоже, ничего интересного здесь всё же не происходило. — Соблюдай приличия, — поморщился Данте. — Предоставь девушке возможность спокойно освоиться. Я же с удивлением обнаружила, что слова Ренцо нисколько меня не смутили. Возможно, на интерес других людей к той же теме я бы отреагировала совершенно иначе. Но в легкомысленном исполнении кастеляна весь монолог прозвучал вполне безобидно. — А что тут такого? — Ренцо беззаботно пожал плечами и подмигнул мне. — Постелей две, спали вы по отдельности, стало быть, и я ничего зазорного не сказал. — Почему ты так в этом уверен? — Склонив голову набок, я с лёгкой усмешкой посмотрела на кастеляна. — Может быть, мы спали вместе, сначала здесь, а потом там? Я кивнула сперва на диван, а затем на дверь в спальню. Данте в первый раз за утро ухмыльнулся, как мне показалось, одобрительно, хотя и не без удивления. — Ну что ж, если так, завидую чёрной завистью, — развёл руками он, кажется, и не думая принимать мои слова за чистую монету. Не дожидаясь приглашения, Ренцо легкомысленно плюхнулся на стул слева от меня. — Как спалось? — поинтересовался у него Данте. — Хорошо, но мало, — отозвался Ренцо, принимаясь намазывать какую-то зелёную массу — из южных салатов — на круглый хлеб. — Пришлось основательно поработать. Официально заявляю, что твой личный секретарь — зануда, каких мало! — Официальное заявление прозвучало не слишком внушительно, поскольку было сделано с набитым ртом. — Зато я уже избавил тебя от арканзийцев, — добавил он, дожевав. Я хотела спросить, уж не при помощи ли яда, но предпочла промолчать. Кажется, моего предыдущего выступления для начала более чем достаточно. — Что, так рано? — нахмурился Данте. Впрочем, он выглядел удивлённым, но никак не расстроенным. — Что ж поделать, если эти ребята рано встают, — развёл руками Ренцо. — К тому же они страшно спешили продемонстрировать свой документ паше. — Ты должен был меня разбудить, — проворчал Данте. — Ещё не хватало, чтобы Карталь почувствовал себя оскорблённым. — Не учи меня политике, — отмахнулся Ренцо. — Я был сама любезность. Зная, как сильно кое-кто 'любит' рано вставать, в красках расписал ему ту массу неотложных дел, которая свалилась на голову несчастного дона Эльванди и буквально-таки погребла его под своим весом. Думаю, они до сих пор под впечатлением, роняют в пути слёзы по твоему загубленному отдыху. Наверняка даже джамали плачут скупыми джамалевыми слезами. — Наверняка, — кивнул Данте. — Особенно учитывая, что арканзийцы уехали на лошадях. — Вот потому джамали и плачут, — не моргнув глазом, нашёлся Ренцо. — Странно. Я бы на их месте радовался. — Ты не любишь, когда на тебе ездят арканзийцы? — изобразил удивление кастелян. — Я вообще предпочитаю, чтобы в моём окружении было как можно меньше арканзийцев, — вполне серьёзно отозвался Данте. — Без них меньше шума и меньше интриг. Так что уехали — и слава Богу. — А как же законы гостеприимства? — весело попенял Ренцо. — Я предпочитаю гостей с севера. Я сосредоточилась на еде, делая вид, будто не заметила намёка на себя в последних словах. — Дворецкого выпустили? — сменил тему Данте, потянувшись к очередному блюду. На сей раз он, как и Ренцо, сделал себе бутерброд из арканзийской пищи, только салат выбрал не зелёный, а красный. Из перца, наверное. Я решилась тоже попробовать. — Да, сегодня утром, — со смешком подтвердил Ренцо. — Я отправил его первым делом проследить за подготовкой покоев для Сандры. Я чуть не подавилась от такой новости. — То есть мне теперь ожидать сюрприза вроде змеи за каждой диванной подушкой? — мрачно поинтересовалась я. Это предположение заставило кастеляна громко рассмеяться. Данте тоже улыбнулся, но более сдержанно. — Полагаю, вам смешно, потому что речь идёт не о ваших подушках, — пробормотала я. И осторожно проследила за их реакцией. Во мне боролись сейчас противоположные чувства: с одной стороны, в такой непринуждённой обстановке хотелось раскрепоститься; с другой, я всё-таки помнила, что мой нынешний статус несоизмеримо ниже статуса остальных присутствующих. Да что там нынешний! С Ренцо я бы за счёт своего высшего образования и профессиональной карьеры ещё поспорила, но до аристократа уровня Данте мне и раньше было чрезвычайно далеко. Мои слова заставили собеседников лишь рассмеяться ещё веселее, что послужило аргументом в пользу раскрепощения. — Сандра, ты примерно представляешь себе, насколько сложно получить место дворецкого в таком армоне, как этот? — поинтересовался Ренцо. — И насколько легко его потерять? Поверь, сам дворецкий представляет себе это очень хорошо. И отлично понимает, что если с комнатами хоть что-то будет не так, в случайное совпадение никто не поверит. Я промолчала, хоть и не разделяла оптимизма Ренцо. Если дворецкий — человек мстительный, то он найдёт способ отыграться. Впрочем, это уже мои проблемы. И по сравнению с недавними они не так уж велики. — Я солидарен с Ренцо, — спокойно заметил Данте. — Дворецкий навряд ли тебя потревожит. Но если возникнут какие бы то ни было недоразумения, извести меня немедленно. — Или меня, — вклинился Ренцо. — Впрочем, я и сам за ним присмотрю. Ну как, вы что-нибудь решили? — спросил он, отпив кофе из фарфоровой чашки, значительно более крупной, чем те, в которых подавали этот же напиток в арканзийской таверне. Я не была уверена, что он имеет в виду, но моего ответа и не ждали. — Да, — сказал Данте, на мгновение положив руку мне на плечо. — Отныне Сандра занимает в армоне должность Архивариуса. Вчера я поставил свою подпись на соответствующем контракте. — Значит, Архивариус, — покивал Ренцо, и его задумчивый взгляд посерьёзнел. Впрочем, совсем ненадолго. — Готов поспорить, что число любителей чтения в армоне в ближайшее время повысится, — озорно подмигнув, отметил он. — Во всяком случае, среди мужской половины его обитателей. Да что там, я и сам уже испытываю желание прочитать пару-тройку книжек! Я невольно улыбнулась и постаралась компенсировать сей факт, неодобрительно покачав головой. — Ренцо, придержи коней. Вот неодобрение в голосе Данте показалось вполне искренним. Отстаивать свои права Ренцо не стал. — Ладно, молчу, — покладисто и без особого расстройства откликнулся он. — Есть какие-нибудь новости от ищущих? — Данте задал этот непонятный мне вопрос, когда завтрак почти подошёл к концу. — Вроде бы нет; по крайней мере, мне ничего такого не передавали, — ответил Ренцо. — Правда, по словам твоего секретаря, они несколько раз наведывались за время нашего отсутствия. Но, кажется, пока без особых результатов. — Чёрт его знает, может, оно и к лучшему, — пробормотал Данте. — Не скажи, — не согласился Ренцо. Я сидела молча, не пытаясь вклиниваться в их беседу и спрашивать, о чём, собственно, идёт речь. Но мужчины сами вспомнили о моём присутствии и о том, что данная дискуссия мне неинтересна. Или меня не касается. — Сандра, какую ты предпочитаешь горничную — молодую или средних лет? — спросил Данте, уже вставший из-за стола. — А что, разве мне полагается горничная? — искренне удивилась я. Ренцо столь же искренне удивился моему вопросу. — Конечно, — ответил он. — Ты же Архивариус. Любому человеку на такой должности полагается личный слуга, горничная или камердинер. — Склонив голову набок и щёлкнув пальцами так, будто его осенила догадка, он шутливо добавил: — Кажется, я понял! Ты предпочитаешь камердинера? Я глубоко вздохнула, стараясь держать себя в руках и не ответить слишком резко. — Я говорю о том, — я сделала ещё один глубокий вдох, — что в армоне, насколько мне известно, больше нет рабов. Это так. — Так, — подтвердил Ренцо. — Значит, горничные — свободные люди? — Ну да. — И вы хотите сказать, что свободная женщина может стать моей служанкой? Я постучала указательным пальцем правой руки по тыльной стороне ладони левой. — Да, — как ни в чём не бывало, ответил Данте. Я покачала головой. — Лучше не надо. Я вполне в состоянии одеваться самостоятельно, и что там ещё делают горничные. — Сандра, ты опять недопоняла, — прикрыв глаза, принялся объяснять Данте. — Служанка у женщины с клеймом дракона — нормальное дело даже в Арканзии. — Да, но там и служанки тоже являются рабынями, — проявила кое-какие познания я. — А тут совсем другое дело. Неужели это не очевидно? — страдальчески поморщилась я, кляня на чём свет стоит их непонятливость. — Свободная служанка будет считать, что совершенно не должна мне подчиняться. Будет недовольна такой справедливостью и быстро меня возненавидит. Пойдут мелкие пакости, сплетни, потом — пакости более крупные. Зачем оно мне надо? Данте опустился на стул возле меня, предварительно развернув его так, чтобы сидеть ко мне лицом. — Ты опять не поняла, — покачал головой он. — Как к тебе станет относиться служанка, будет зависеть от тебя, но совсем не от этого. — Лёгкий пренебрежительный жест в сторону клейма. — Кричи на неё по поводу и без повода, бейся в истерике из-за любой мелочи, заявляй, что она — безрукая дура, и будь ты даже самой королевой, злословие и сплетни тебе обеспечены, причём такие, что не отмоешься. Веди себя с ней как с человеком — и она ответит тебе тем же. В его тоне было столько спокойствия и столько уверенности, что вносить дисгармонию раздуванием спора не хотелось. И я промолчала, хотя и осталась при своём мнении. Мне казалось, что любая горничная в этом армоне почувствует себя оскорблённой, если её обяжут прислуживать рабыне. Выместить свою злость на Данте не сможет, так что, в той или иной форме, достанется именно мне. — В любом случае, — тон Данте, кажется, уловившего мои сомнения, стал более твёрдым, — ты — донья, и, следовательно, тебе полагается горничная. Отходить от стандартных правил приличия я не собираюсь. Так что у меня к тебе только один вопрос: ты предпочитаешь видеть на этой должности женщину молодую или постарше? Я задумалась. Молодая, наверное, станет сплетничать со свойственной юности энергией. С другой стороны, мне припомнилось ещё по прошлой жизни в Астароли, какими изощрёнными сплетницами бывают порой женщины среднего возраста. У молоденькой служанки хотя бы будут другие интересы вроде обаятельных камердинеров или мускулистых стражников. А вот для женщины постарше злословие вполне может оказаться главной страстью. К тому же есть все шансы, что такая служанка надумает учить меня жизни, справедливо решив, что по возрасту годится мне в матери. А тут уж и у меня будут все шансы быстро выйти из себя. — Лучше молодую, — определилась я. — Отлично. — Рука Данте потянулась к колокольчику. — Я распоряжусь, — перехватил инициативу Ренцо. — Мне всё равно пора идти. Заодно проверю, что там с комнатами для Сандры. Весело подмигнув на прощанье, он вышел из комнаты. Взгляд Данте упал на мой порванный рукав. — Мы так и не занялись твоей рукой, — заметил он и попытался коснуться моего предплечья, но я поспешила увернуться. — Ничего страшного. Это ерунда. Я всё сделаю сама. Мысль о том, чтобы до меня дотрагивались, сильно пугала. Я сразу начинала испытывать к окружающим, включая Данте, то же недоверие, что и сутки назад. К счастью, настаивать он не стал. — Хорошо. Сейчас тебе принесут платье, я велел подобрать что-нибудь более-менее подходящее. Дальше тебе надо будет сшить новую одежду. В армоне есть портные. Просто скажешь горничной, когда будешь готова их видеть. Они сами придут к тебе, чтобы снять мерки. Детали будешь определять вместе с ними. Только запомни: ты — Архивариус, это достаточно высокий статус, и одежда тебе нужна соответствующая. Как минимум — несколько платьев для работы, один костюм для верховой езды и одно платье на случай торжеств. — Всё это будет стоить сумасшедших денег, — запаниковала я. — А я даже не знаю, какое у меня будет жалованье. — Оплату подобных вещей я беру на себя, — отозвался Данте. — Ты работаешь на меня, и в моих интересах, чтобы у тебя было всё, что для этого требуется. — Э нет, эти вещи так не работают, — замотала головой я. Обмануть меня было не так-то просто. — Одно дело всевозможные инструменты, пишущие принадлежности и прочие предметы, необходимые для работы. И совсем другое — личная одежда. Не надо морочить мне голову. Конечно, я понимала, что, как правило, у раба нет своего имущества и всё, чем он пользуется — в том числе и одежда — обеспечивается хозяином. Но Данте сам сказал, что мы играем по другим правилам. Что я буду работать за жалованье, по контракту, и, следовательно, буду жить почти как свободный человек. Свобода предполагает обязанность платить. И меня устраивало принять на себя эту обязанность, лишь бы забыть — насколько это было возможно — о том знаке, что 'украшал' теперь мою левую руку. — Давай договоримся так, — решительно обратилась к Данте я. — Пусть стоимость платьев частями вычитывается из моего жалованья. Понимаю, что одного жалованья на их оплату не хватит. Тогда пусть казначей — или кто этим занимается? — вычитывает постоянную сумму до тех пор, пока я полностью не расплачусь. Я требовательно взглянула на Данте. Он улыбнулся уголками губ и, немного подумав, согласно кивнул. И слово сдержал. Гораздо позднее я узнала, что он просто назначил мне завышенное жалованье, в результате чего, заплатив из оного за новые платья, я получала стандартную для Архивариуса сумму. Однако на тот момент мне даже в голову не пришла такая возможность. Данте вскоре ушёл по своим делам, а в комнату почти сразу же постучалась присланная Ренцо горничная. Действительно молодая, двадцать с небольшим, должно быть, года на три-четыре моложе меня. Тёмненькая, смуглая — как и все на юге, — с пушистыми вьющимися волосами, то и дело выбивающимися из причёски. — Донья Эстоуни? — спросила она, одновременно приседая в реверансе. И заодно устремляя на меня осторожно-изучающий взгляд. 'Ну, а кто же ещё? — мысленно хмыкнула я. Или у дона Эльванди в личных покоях обычно торчит по десятку девиц, так что попробуй, определи, кто есть кто?' — Просто Сандра, — решила поправить я. Девушка взглянула на меня настороженно. На её лице отобразилась работа мысли. — Донья Сандра, — скорректировала она, выбрав компромиссный и потому наиболее приемлемый вариант. — Договорились. — Я улыбнулась. — А как твоё имя? — Бьянка, — тоже улыбнулась девушка, приседая в чисто символическом, совсем уж скомканном реверансе. — Я принесла вам два платья. Какое вы хотите надеть? Мы прошли в спальню, и она разложила оба платья на кровати. Я, долго не раздумывая, выбрала то, что лежало справа, неброское, бежевого цвета. Не платье моей мечты, конечно, но сейчас мне было в общем-то всё равно, во что одеться, лишь бы действительно неброско, лишь бы не привлекать к себе лишнего внимания. Впрочем, на это у меня было мало шансов, как из-за дракона, так и из-за других внешних особенностей. — А можно потрогать? — тихо спросила Бьянка, с нездоровым интересом разглядывая мои волосы. — В принципе можно, — опасливо ответила я. Бьянка осторожно коснулась пряди, потом пощупала её, будто проверяла в лавке ткань. — Они действительно настоящие? — восторженно спросила она. — Не крашеные? — Крашеные?! — удивилась я. — Да нет, настоящие. — Здорово. — В голосе девушки звучало восхищение. — Никогда таких светлых не видела. Прямо как… — она задумалась, подбирая сравнение, — …как солнечный свет. Ах да, конечно. Здесь ведь совсем нет светловолосых женщин, как, впрочем, и мужчин. Вообще-то мои волосы не такие уж светлые. Я всегда иронично определяла себя как 'тёмную блондинку'. То есть волосы светлее, чем у шатенок, но до многих знакомых блондинок мне всё же далеко. Но всё, конечно, познаётся в сравнении, и на юге мои волосы — светлее некуда. В сочетании с белой кожей, оттенок которой далёк от местного, даже невзирая на загар, — гарантия того, что не привлекать внимания и раствориться в толпе шансов нет. Впрочем, и толпа поблизости покамест тоже не намечалась. Бьянка же вела себя вполне корректно. Я видела в ней некоторую настороженность, любопытство, быть может, некоторое озорство, но никак не враждебность. Пока оправдывались скорее предсказания Данте, нежели мои опасения. Что же, посмотрим, как сложится дальше. Бьянка помогла мне переодеться, после чего мы отправились в предназначенные для меня покои. По дороге девушка рассказывала, где что расположено, и я старалась запоминать, но поняла, что на данный момент это бесполезно. Слишком много новой информации; мой мозг решительно отказывался поглощать её в таких количествах. Я только поняла, что спальни большинства слуг расположены на первом этаже и что меня туда не повели. Предоставленные в моё распоряжение покои состояли из двух смежных комнат, спальни и гостиной. Спальня была выдержана в голубых тонах, гостиная — в зелёных. Обстановка была достаточно богатая. К счастью, это проявлялось не в роскоши, которая непременно выбила бы меня из колеи, а скорее в качестве мебели, картин и прочих предметов интерьера. И, конечно же, в коврах. Полагаю, на юге в любом уважающем себя доме ковры должны быть шикарными. Даже если их стелют в комнатах прислуги. В спальне ковёр был мягкий и пушистый, синего цвета. Он покрывал весь пол и по нему просто невозможно было ходить иначе, чем босиком. Ноги будто тонули в густой траве. В гостиной ковёр был, наоборот, жёсткий, украшенный витиеватым чёрно-зелёным узором. Теперь вставал вопрос, что делать дальше. Можно было просто посидеть в одиночестве. Можно, наоборот, попросить Бьянку показать мне армон. Можно отправиться в библиотеку и осмотреться на новом рабочем месте. Можно вызвать портних. Но прежде, чем посвящать время любому из этих вариантов, мне страстно хотелось совсем другого. — Скажи, Бьянка… — я немного стеснялась, но выбора не оставалось, да и ничего предосудительного в моём вопросе, на самом-то деле, не было. — Где у вас тут моются? Я вижу, что ванной в покоях нет. Ванной действительно не было. Принадлежности, необходимые для умывания, стояли на специальном столике в спальне — таз, бутыль с какой-то специальной жидкостью, рядом на стуле висело чистое полотенце. Но ведь этого недостаточно. — Ванной? — непонимающе переспросила Бьянка. — Ах, ну да. Нет, у нас такого почти не бывает. А моются в банях. Ну да. Конечно. В банях. Ну, почему у них здесь всё не как у людей?! Я даже не знаю, с какой стороны к бане подойти. — И в армоне тоже? — на всякий случай уточнила я. — Конечно, — кивнула Бьянка, явно с трудом себе представлявшая, как могло быть иначе. Выяснилось, что в армоне было две бани — одна для слуг, другая для господ. Для господ — это далеко не только для Данте, хотя и для него, конечно, тоже, но и более-менее для всех, кто носит титул дона. По словам Бьянки, при личных покоях Данте была некая 'маленькая баня' — я предположила, что речь шла об аналоге ванной комнаты, — но обычно он предпочитал пользоваться баней полноценной, то есть общей. Отдельных бань для мужчин и для женщин также не было. Однако на входе всегда стоял слуга, следивший за очерёдностью и за тем, чтобы обитатели дворца не вламывались друг к другу непрошенными. Здесь существовали условия очерёдности — у слуг попроще, у господ построже. Совместное купание мужчины и женщины допускалось только для семейных пар. Если несколько человек хотели посетить баню приблизительно в одно и то же время, очерёдность зависела от статуса и социальной иерархии, в тонкостях каковой соответствующий слуга разбирался досконально. На первом месте, естественно, стоял хозяин армона, на втором — кастелян, ну, а что происходило дальше, я представляла себе плохо. — А мне-то в какую баню идти? — задумчиво проговорила я, озвучивая собственные мысли. — В господскую, конечно! — удивилась вопросу Бьянка. И эта туда же. Я взглянула на неё исподлобья, поджав губы. Отчего-то казалось, что меня с моим драконом развернут прямо на входе, а это будет куда более унизительно, чем если я с самого начала пойду в баню для слуг. — А что вас тревожит? — непонимающе нахмурилась Бьянка. Я криво улыбнулась. Есть вещи, признаваться в которых нельзя, особенно подчинённым. Но — можно сказать, к счастью, — меня тревожила далеко не одна вещь. — Я никогда в жизни не была в бане, — понизив голос, призналась я. — У нас на севере это не принято. Образно говоря, не знаю даже, с какой стороны к этим баням подходить. Глаза Бьянки вдруг как-то странно засветились. — А знаете, — проговорила она, явно подбирая слова более осторожно, чем обычно. — Вообще-то если господам нужна помощь — ну там, намылиться или вот показать, что да как, — то их может слуга сопровождать. И, прикусив губу, посмотрела на меня с плохо скрываемой надеждой. Теперь я, кажется, начинала понимать. Обычно слугам не позволяют посещать господскую баню. Но если самому господину требуется сопровождение — тогда другое дело. А господская баня наверняка по целому ряду признаков лучше, чем предназначенная для простолюдинов. Вот Бьянка и обрадовалась: у неё появился шанс попасть туда, куда обычно вход слугам закрыт. Что ж, меня такой расклад целиком и полностью устраивал. Во-первых, я и правда совершенно не представляла себе, что такое эта баня и с чем её едят. Во-вторых, такой приятный сюрприз для Бьянки вполне мог послужить началом хороших взаимоотношений в будущем. — Тогда решено: пойдём вместе, — постановила я, и Бьянка довольно просияла. — Я тогда сбегаю к ним туда и договорюсь, — жизнерадостно предложила она. — Хорошо, — кивнула я. Тоже по-своему жизнерадостно. Если меня теперь развернут в баню для слуг, то во всяком случае не лично, прямо на входе, а через служанку. Психологически это казалось менее унизительным. Однако мои пессимистичные прогнозы не оправдались. Вернувшись, по-прежнему довольная Бьянка сообщила, что баня свободна, и мы можем идти. Она прихватила для нас обеих сменную одежду и гребни; сказала, что всё остальное найдётся на месте в изобилии. На входе действительно стоял слуга, который пропустил нас без единого слова, почтительно поклонившись. Баня состояла из трёх помещений. Первое — небольшое, с широкой скамьёй, — предназначалось для раздевания и одевания. Здесь было довольно-таки жарко. Второе, самое главное, в сущности, и являлось баней. Здесь было очень просторно, жарко и влажно. Каменные скамьи вдоль стен и круглое каменное возвышение в центре комнаты, на которое, как оказалось, тоже полагалось ложиться. Камень был очень тёплым, но не настолько горячим, чтобы вызывать неприятные ощущения. На скамьях стояло несколько сосудов. В них полагалось набирать холодную или горячую воду, чтобы впоследствии обливать себя, сидя или лёжа на тёплом камне. В дальнем конце помещения располагалось два небольших бассейна: один, опять же, с холодной водой, другой — с горячей. Полагалось прыгать то в один, то в другой. Но лично я проявила упрямство и лезть в холодную воду отказалась категорически, ограничившись горячей. Чувствуя себя чистой и разомлевшей, я даже не хотела идти проверять, что так в третьем помещении, но Бьянка уж больно настаивала. Что и неудивительно, ведь, как оказалось, именно там находилось то, что не имело аналога в бане для слуг. Здесь обнаружилось ещё несколько совсем маленьких бассейнов — в таких можно было только сидеть, но никак не плавать. Все они были горячими. В одном бурлила вода. В другом вода была странного оттенка и имела довольно неприятный запах, но Бьянка уговорила меня туда влезть, объяснив, что это за счёт каких-то чрезвычайно полезных для кожи веществ. Словом, каждый бассейн оказался особенным и непохожим на все остальные. Из бассейна с бурлящей водой я просто не хотела выходить. Кажется, хоть что-то начинало примирять меня с жизнью на юге.

Просмотров: 17

Мы ненадолго остановились, чтобы отдышаться, но, всё ещё опасаясь преследования, почти сразу же поскакали дальше. И лишь убедившись в том, что нам действительно удалось оторваться, позволили себе реальную передышку. Спешились, давая полноценный отдых лошадям. До города оставалось недалеко, в поле работали крестьяне, на дороге встречались конные и пешие путешественники, так что место казалось относительно безопасным. — Что произошло? — крикнул Данте, едва его ноги коснулись земли. Я прислонилась к древесному стволу, силясь отдышаться после скачки. Погладила свою кобылу, которой пришлось совсем тяжело. И что я сейчас скажу? И вызовет ли мой рассказ доверие? Я устало вздохнула. Скажу, как было. Лгать я не умею и не люблю. А поверит или не поверит… Что толку гадать? — Убить хотели тебя. Я закуталась в плащ. То ли было по-настоящему холодно, то ли меня просто начинало знобить. Ноги тоже грозились, что вот-вот откажутся меня держать, и я опустилась на траву. Данте вскоре последовал моему примеру. И я рассказала ему обо всём. Сначала в двух словах. Потом, следуя его просьбе, подробно. Не увиливая и не скрывая деталей. Рассказала о том, как стала случайной свидетельницей встречи Ренцо и хозяина близлежащих земель. Передала содержание их разговора. Призналась и в своих дальнейших действиях. К концу рассказа дрожь стала настолько сильной, что я была не в состоянии её сдерживать. Данте по-прежнему молчал, сжав губы и глядя в сторону. Я не могла прочитать по его лицу, как он отнёсся к моему рассказу. Успела только заметить: он понял, о ком идёт речь, когда я упомянула таинственного соседа. — Ты мне не веришь, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла я, — заглядывая ему в глаза. Данте нахмурился, моргнул. Ему как будто было сложно сфокусировать взгляд, переключиться с собственных мыслей на происходящее вокруг. Наконец, он посмотрел на меня более осмысленно. И снова нахмурился. — Не верю? Да нет, почему. Я верю тебе, Сандра. Не сомневаюсь, что ты сказала мне чистую правду. От этого она не становится более приятной, но это не твоя вина. — Ты веришь в то, что Ренцо тебя предал? — невольно удивилась я. Данте криво усмехнулся. — Почему, ты думаешь, я не рассказывал ему о некоторых своих планах? Нет, я не ожидал от него чего-то подобного, но… Не думаю, что ты поймёшь меня, Сандра. Ты слишком прямой человек, чтобы это понять. Так или иначе, я не доверяю людям. Я знаю, что такое предательство, и знаю не понаслышке. И понимаю, что предать может любой человек, даже самый близкий… Почти любой, — поправил сам себя он, глядя мне в глаза. — Год назад, — он снова отвёл взгляд, — вернее, несколько больше, меня предал тот, кто обладал безграничным моим доверием. С тех пор я готов к подобным поступкам. — А тогда не был готов? — спросила я. Ветер трепал исстрадавшиеся волосы. Мне вспомнился совсем другой ветер, тот, что свободно разгуливал над высокой квадратной площадкой, расположенной на самой вершине храма. И признание Данте в том, что он тоже однажды хотел свести счёты с жизнью. Тогда я думала, что он просто придумал это, заговаривая мне зубы. Но, может быть, я ошибалась. — Не был, — подтвердил он. — И позволить себе такую неготовность можно только один раз. — Данте тряхнул головой, будто отгоняя воспоминания. — Но речь сейчас должна быть не обо мне. Тебе гораздо тяжелее. Для тебя Ренцо действительно был близким человеком. И тем не менее ты пожертвовала им, чтобы спасти мне жизнь. В его устах вся ситуация принимала настолько искажённый смысл, что мне захотелось кричать. Данте пытался приписать мне самопожертвование, которого я не совершала. И всю систему наших взаимоотношений истолковывал настолько превратно, что я просто не смогла промолчать. Вдруг почувствовала, что страшно устала держать всё в себе. — Я встречалась с Ренцо только потому, что он похож на тебя! — выкрикнула я, с ужасом осознавая смысл собственных слов. Суть, которую всегда знала где-то глубоко внутри, но в которой никогда не решалась признаться самой себе. Данте резко вскинул голову. Он промолчал, но его взгляд буквально пригвоздил меня к стволу. — Что ты смотришь? — Я даже не понимала, кричу или говорю шёпотом. Я вообще не слышала себя. — Ты же всегда такой холодный и отстранённый. Ледяная скульптура, а не человек! Ты даже не замечал моего присутствия. Смотрел, но не видел. Вот я и стала искать другого. Если бы ты хоть словом мне намекнул, что не доверяешь Ренцо, я бы никогда в жизни не стала рассказывать ему то, о чём умолчал ты сам! — Мне плевать, что ты рассказывала Ренцо! — Данте резко тряхнул головой, не позволяя мне увести разговор в этом направлении. Схватил меня за руку и с силой сжал запястье. — Значит, это я холодный и отстранённый? А кто сжимался, будто от удара, всякий раз как я пробовал сделать шаг навстречу? Кто на каждое моё прикосновение реагировал, как на попытку изнасилования? Разве к тебе можно было подойти? Я думал: ладно, пройдёт время, ты привыкнешь, освоишься, и всё изменится. Но нет, куда там? Прошли месяцы, а ты так и не научилась мне доверять. И готова расценить любое неосторожное слово как стремление напомнить тебе о 'драконе'. — Я доверяю тебе! — возмутилась я. — Неужели? — Пальцы Данте сжались на моём запястье ещё сильнее. — А кто совсем недавно решил, что я разрываю наш договор? Нет, Сандра, ты не доверяешь мне вовсе. Ты всё время ожидаешь, что я подойду к тебе с позиции силы. Чёрт, да я голову сломал, как заставить тебя забыть это идиотское предубеждение! Даже втянул тебя во всю эту эпопею с невестами только потому, что понадеялся: вдруг ты хотя бы так увидишь во мне мужчину? Думаешь, иначе я стал бы впутывать тебя в историю с этой интриганкой Айгуль? Я был уверен, что отлично справлюсь с ситуацией и сам. Нет, потом выяснилось, что я ошибался. Но это уже потом. Да что там, я так отчаялся, что повёл себя и вовсе, как подросток, придумав сватовство к Эльноре! Подумал, что, может, хоть ревность заставит тебя перестать видеть во мне только хозяина, который в любой момент способен обидеть. — Что значит 'придумав'? — нахмурила брови я. Старые подозрения всколыхнулись, выбросив на побережье сознания вопросы, на которые так и не нашлось ответа. — Разве ты не передал ей письмо с предложением руки и сердца? — Передал, — пренебрежительно отозвался Данте. — Готов поспорить, Эльнора дико удивилась. Я отлично знал о её предпочтениях и её характере. Сочетание первого и второго давало полную гарантию того, что она откажет. Поэтому я мог со спокойной совестью сделать ей это предложение. И не опасаться последствий. — А зря. — Я вдруг невольно улыбнулась. — Как раз зная о её предпочтениях, мог бы и опасаться. — Почему? — нахмурился Данте. — Потому что отправил меня с письмом к возможному конкуренту, — пояснила я. Пару секунд Данте продолжал хмурить брови. — Чёрт! — выдохнул он затем. — Это как-то не пришло мне в голову. — Тебе много чего не приходит в голову. — Единожды улыбнувшись, я уже не могла вернуть себе серьёзное выражение лица. — Например, то, что ещё немного — и ты оторвёшь мне руку. Он непонимающе опустил глаза на собственные пальцы, сжимавшие моё запястье так, что ладонь начинала неметь. И поспешно отпустил мою руку. Я потрясла обескровленной кистью. Но Данте не собирался долго держаться от меня на расстоянии. Через секунду его ладони легли на мои пылающие щёки. А потом он наклонил голову и поцеловал меня. Этот поцелуй — мягкий, нежный, но одновременно таивший в себе страсть, которая вырвалась наружу лишь однажды, под действием арканзийского зелья, заставил меня зажмуриться и послать к чёрту все сомнения. Казалось, всё тело отзывается на него сладкой и мучительной болью. Но руки Данте опустились ниже, обхватили мои плечи — и тут я вскрикнула от боли совсем иного рода, когда он невольно задел свежую рану. — В чём дело? Данте успел заметить, как я схватилась за плечо, и поспешил снять укутавший меня плащ, не утруждаясь спросить моё мнение на этот счёт. — Ты ранена? — воскликнул он. — Какого же чёрта ты всё это время молчишь? — Это не рана, — поморщилась я, инстинктивно прикладывая руку туда, где под порванным рукавом алела длинная полоска. — Просто царапина. Болт только чуть-чуть меня задел. Я успела посмотреть…как могла. Ну да, осматривать себя саму не слишком удобно. Но это же всё-таки плечо, а не спина. — 'Как могла', - неодобрительно фыркнул Данте. Аккуратно, чтобы не задеть рану, взялся за мой рукав и рванул ткань. Оголив плечо в достаточной степени, внимательно осмотрел оставленный ножом след. — Действительно царапина, хоть и достаточно глубокая, — признал он, продолжая крепко держать мою руку холодными пальцами. — Повезло. Он заглянул мне в глаза, а потом неожиданно привлёк меня к себе. — Тебя ведь могли убить, — тихо произнесли его губы, почти касаясь моей макушки. — Убить из-за меня. — Возможно, сработал защитный камень. — Слова Данте заставили меня ощутить неловкость, и я попыталась спрятать это чувство за хладнокровными рассуждениями. — Я ношу его в мешочке на шее, вместе со вторым. Я его не активировала, времени не было, но, может быть, он отвёл стрелу в сторону. Ты ведь тоже носишь защитный камень в каком-нибудь амулете? — Ношу. Мою теорию, конечно, невозможно было проверить. Возможно, стрелявший убийца просто оказался недостаточно метким. Не так уж и легко попасть в быстро движущуюся мишень. А для того, чтобы перезарядить арбалет, пришлось бы слишком долго стоять на месте. Но камень мог сыграть свою роль. Конечно, красный камушек — это отнюдь не то же самое, что непробиваемая броня. Он не спасёт своего обладателя от прямого удара в грудь. Не испепелит нападающего на месте. Такой драматизм — для сказок и мифов. Наука же свидетельствует совсем о другом. Камень может отогнать змею, может предупредить об опасности — если правильно его использовать. Может немного сбить с курса пущенную в цель стрелу. Так же, как камень нападения может, напротив, подправить траекторию её полёта или усилить удар ножа. Но ни один камень не заменит ни верную руку, ни воинский профессионализм, ни стратегический склад ума. Я даже не поняла, для чего Данте скинул камзол, а он между тем с силой дёрнул собственную рубашку, отрывая от неё длинный лоскут. И туго перевязал мне плечо. — Вариант плохой, но за неимением лучшего сойдёт, — сказал он. — У тебя хватит сил добраться до армона? Осталось недалеко. — Конечно, хватит. Дорога в армон действительно заняла меньше получаса. Предполагаю, что наше появление вызвало фурор, но, к счастью, на тот момент я слишком устала и была слишком переполнена эмоциями, чтобы обратить на это внимание. Но помимо того, что мы оба прибыли далеко не в самом лучшем виде, у меня было разорвано платье, а у Данте — рубашка, и навряд ли слуги могли пропустить такую пикантность. Когда мы приехали, Данте сразу же отвёл меня в баню, 'чтобы не заболела'. Я уж было решила, что он собирается составить мне компанию, но Данте не пошёл дальше порога, где велел слуге позаботиться, чтобы меня не беспокоили. Он же распорядился, чтобы Бьянка спустилась сюда и принесла мне всё, что нужно. И отправился к себе, где, вероятнее всего, воспользовался собственной ванной комнатой. Во всяком случае, когда мы снова встретились полтора часа спустя, он был умыт, причёсан и одет с иголочки. Слуга, присланный, чтобы пригласить меня в покои Данте, проводил меня до входа, распахнул дверь и с поклоном удалился. Внутри, помимо хозяина покоев, я обнаружила его секретаря. — Сандра, проходи, садись. — Данте встретил меня у двери и провёл к дивану. — Пожалуйста, перечисли как можно более подробно приметы человека, которого застала разговаривающим с Ренцо. А также содержание их беседы. Я кивнула и принялась рассказывать. Секретарь записывал. Думаю, что Данте всё помнил и без меня, но происходившее здесь сейчас являлось полуофициальной дачей показаний. Закончив писать, секретарь коротко пересмотрел текст, ещё немного над ним поколдовал и сосредоточенно сообщил Данте, что закончит работу у себя. После чего ушёл, так и продолжая проглядывать на ходу исписанные страницы. Когда за секретарём закрылась дверь, Данте посмотрел на меня в упор и неодобрительно покачал головой. — У тебя на плече нет повязки. Его взгляд упал на левый рукав моего платья. Если бы под ним была повязка, это, конечно, было бы заметно. — Это не нужно, — пожала плечами я. — Там действительно простая царапина. Она уже не кровоточит. — Снимай платье, — со вздохом распорядился Данте. Я даже не поняла, что смутило меня сильнее — само распоряжение или сопровождавший его вздох. — Снимай что? — переспросила я. — Платье, — всё тем же тоном повторил Данте. Кивком головы он указал мне на столик. Тот стоял чуть позади дивана, поэтому я раньше не обратила на него особого внимания. Теперь же выяснилось, что там были приготовлены чистые тряпицы для перевязки и миска, в которой тёплая вода была смешана с каким-то целебным раствором. В лекарствах я не разбиралась, но ощутила приятный травяной запах. — Обещаю, что не буду тебя разглядывать, — фыркнул Данте, кажется, позабавленный моим замешательством. — Но раной заняться нужно. Потом снова оденешься. — Хорошо. Я развязала шнуровку, которая, к счастью, располагалась не на спине, а на груди, и выбралась из надетого в предбаннике платья. Теперь на мне оставалась только тонкая обтягивающая рубашка без рукавов, доходившая до середины голени. Обернувшись к Данте, я обнаружила, что он застыл, чуть расширив глаза, полностью погружённый в созерцание. Причём разглядывал отнюдь не лицо. — Ты же обещал не смотреть! — напомнила я, не столько рассерженная, сколько позабавленная таким поворотом. Данте с видимым трудом отлепил взгляд от того участка моей рубашки, где она облегала упругую грудь. Но продержался совсем недолго, и снова возобновил созерцание. — Давай просто считать, что я солгал, — предложил он. Однако, предложив мне сесть, всё-таки приступил к перевязке. Впрочем, его взгляд по-прежнему регулярно возвращался к точкам, не имевшим к моей ране ни малейшего отношения. — Зато я видела тебя в бане, — мстительно сообщила я, в то время как он промывал царапину вымоченной в растворе тряпкой. Было больно, но лишь самую малость. — Я тебя тоже, — парировал Данте. — Это не считается, — выкрутилась я. — Я стояла к тебе спиной. — Считается, — возразил он. — Я говорю о другом случае. — Каком же? Я в недоумении нахмурила брови. — Таком, — насмешливо отозвался он. — В Арканзии, на самом первом постоялом дворе. Ты заснула в ванне. Думаешь, я тогда пропустил это зрелище? Своего Данте добился: вот теперь я всё-таки покраснела от смущения. — Мог бы меня разбудить, — упрекнула я. — Ни в коем случае, — не согласился он. — Во-первых, зачем? А во-вторых, представь себе сама, как бы ты в тот момент отреагировала, если бы проснулась от негромкого покашливания и обнаружила в ванной комнате меня? Я сглотнула. Да, на тот момент я бы отреагировала очень плохо. Трудно даже представить, как именно. Данте отложил на стол первую тряпицу и взял вторую, на этот раз чтобы перевязать плечо. От его прикосновений по коже бежали мурашки, хоть он и не делал пока ни одного лишнего движения. Когда он склонялся над раной, я полуобнажённым телом ощущала жар, исходивший от его лица. — Не слишком туго? — спросил Данте, закончив накладывать повязку. Я покачала головой. — У тебя горячий лоб. Потянулась к столу, окунула в тёплую по-прежнему воду ещё одну тряпицу. Отжав, поднесла к лицу Данте и медленно провела ею по лбу. Он шумно втянул носом воздух. Я вернула руку обратно, пройдясь по его лбу в другую сторону, а затем медленно спустилась по щеке. Он схватил меня за руку, отбросил тряпицу в сторону и схватился за подол нижней рубашки. Такую роскошь, как в случае с платьем, — право снять её самостоятельно — он мне не предоставил. Рванул рубашку через голову, в момент растрепав уложенные после мытья волосы. Потом поцеловал меня — горячо, страстно, настойчиво, совсем не так, как в прошлый раз. Вдруг многозначительно усмехнулся и потянулся к оставленной на диване тряпице. Медленно провёл сверху вниз по моей шее, после чего припал к ней губами, повторяя ими путь влажной материи. Отстранился и снова обмакнул тряпицу в миску. С плавной неспешностью, от которой мурашки волнами пробегали по телу, стал спускаться от шеи всё ниже и ниже к груди. Крупная капля, сорвавшись, заскользила по коже. Данте слизнул её языком, предварительно обжигая влажную кожу своим горячим дыханием. Снова отстранился и снова продолжил работать тряпицей. Спустился вниз по левой груди и медленно провёл влажной тканью вокруг соска. Потом проделал то же самое с правой грудью. Я поняла, что с меня довольно. С силой, почти со злостью, отшвырнула тряпку и вцепилась в пуговицы его рубашки. Он был настолько идеально одет, что это начинало раздражать, чтобы не сказать больше. Рубашку чуть было не постигла участь предыдущей, разорванной недалеко от армона. Но обошлось. Данте помог мне избавиться от этого предмета одежды, а потом и от брюк, после чего подхватил меня на руки и отнёс в соседнюю комнату на кровать. Ту самую, где я однажды уже спала, но только в гордом одиночестве. Сбросить обувь было делом нескольких секунд. Лёжа на постели, я отвела в сторону упавшую на лицо прядь и обнаружила, что Данте снова внимательно рассматривает моё тело. Сколь ни глупо, я ощутила запоздалую неловкость. И даже скрестила руки, прикрывая грудь. Но Данте лишь покачал головой, давая понять, что вот теперь он уже не собирается меня спрашивать. Развёл мои руки и, вытянув их вверх, прижал к кровати. Я инстинктивно попыталась высвободиться, но не тут-то было. Держал Данте крепко. А в следующее мгновение его губы и язык заскользили по моей груди, заставляя волны дрожи пробегать по телу. Я приоткрыла рот, но звуки отказывались вылетать из пересохшей гортани, разве только едва различимые вздохи. Я заметалась на кровати, изгибаясь, насколько того позволяли руки и губы Данте. И тут его бёдра надавили на мои собственные, раздвигая их в стороны. Мысли окончательно спутались; ощущения были настолько упоительными, что заполнили всё моё сознание. Потом Данте укрыл нас обоих одеялом. Прижавшись к нему всем телом, я нащупала губами его грудь и одновременно почувствовала, как он поцеловал меня в макушку. Ощущение невероятной расслабленности уступило дорогу сонливости. Я приоткрыла глаза, повернула голову — и взгляд упал на кисть левой руки. Знак дракона равнодушно взирал на меня с моей собственной кожи. Возникло такое чувство, словно меня окатило волной холодной воды. В сущности ведь ничего не изменилось. Я по-прежнему рабыня и, видимо, останусь ей навсегда. Я по-прежнему принадлежу Данте. Я являюсь его собственностью, как вот эта вот подушка, как армон, как магические камни. Сегодня он просто-напросто взял то, что давно уже было ему положено. И если не делал этого до сих пор, то исключительно из собственной порядочности. Как же это невыносимо — осознавать, что ты — вещь… Нет, я ни в чём не винила Данте. Я не считала, что он привёл меня сюда как рабыню… Не привёл, подсказал противный внутренний голос. Он не приводил тебя. Он прислал за тобой слугу. Я закатила глаза, сердясь на этот голос, а, следовательно, на себя саму. Но это не помогало не слышать. Я поймала себя на том, что ожесточённо кутаюсь в одеяло. — Данте… — проговорила я, не поворачивая к нему лица. — Что? — Ты не будешь возражать, если я пойду на ночь к себе? — Не буду. — В его голосе присутствовали нотки разочарования. — Если тебе так лучше, иди. — Хорошо. Спасибо. Нет, я не собиралась в очередной раз идти на попятный, разрывая наши отношения. Но мне было важно сохранить за собой хотя бы кусочек самостоятельности. Иллюзию собственной жизни в виде собственной комнаты. Своих покоев, где меня никто не увидит. Где я смогу отгородиться от всех и спокойно всё обдумать. Или просто полежать, обхватив руками колени. За этими мыслями я оделась и, по-прежнему стараясь не встречаться с Данте взглядом, подошла к двери. Не той, через которую меня привёл в покои слуга, а более близкой. Из спальни Данте можно было выйти прямиком в коридор. Осторожно её приоткрыла… и тут же закрыла снова. Мимо как раз проходил лакей. Прикусив губу, я подождала несколько секунд, после чего повторила попытку. Лакей быстро удалялся по коридору, но ему навстречу шагала цветочница. Пришлось снова оставить лишь узкую щёлку. Да что ж такое? Прямо проходной двор! — В чём дело? Я вздрогнула от неожиданности, поскольку голос Данте прозвучал над самым моим ухом. Не заметила, как он подошёл. — Ни в чём, — откликнулась я, чувствуя, как зачастило разволновавшееся сердце. — Просто…Там всё время кто-то бродит, — наябедничала я, оборачиваясь. — И что с того? Не понимает? Или отказывается понимать? — Не хочу, чтобы видели, как я отсюда выхожу. — Почему? Когда ты сюда входила, тебя это не смущало. — Просто не хочу, чтобы они думали, будто… — Будто что? Помогать мне изъясняться Данте явно не планировал. Более того, теперь его голос звучал более жёстко, чем вначале. Я поджала губы и промолчала. Но это его не устроило. — Так что же? — Он легонько тряхнул меня за плечи. — Что они подумают? Опять всё то же самое, да? Хозяин и рабыня? Из любой другой комнаты ты вышла бы спокойно, но только не из моей? Я отвернулась, сжав губы ещё плотнее. Да, он угадал верно. Неужели мои мысли написаны у меня на лице? Мне действительно казалось, что любой, видя, как я выходу из покоев Данте, интерпретирует это именно так. Хозяин наконец-то затащил в постель зарвавшуюся рабыню. Ну, так ей и надо. Нечего строить из себя недотрогу, если носишь на руке знак дракона. — Значит, хозяин, да? — снова словно прочитал мои мысли Данте. Захлопнул дверь и потянул меня обратно к кровати. Я даже вскрикнула от того, насколько неожиданными и резкими оказались его действия. Сейчас он не был ни мягким, ни нежным, и каждым своим движением транслировал, что не собирается спрашивать моё мнение о происходящем. Опрокинул меня на постель. Теперь моё туловище лежало на кровати, а ноги всё ещё свешивались на пол. Когда Данте резким движением задрал моё платье и нижнюю рубашку, я ничуть не удивилась. Сейчас мне всё-таки покажут моё место. Наверное, давно пора. Но того, что последовало за этим, я не ожидала вовсе. Данте опустился передо мной на колени. Очень нежно, даже бережно погладил внутреннюю сторону бедра. Настойчиво, но совсем неагрессивно надавил на ноги, заставляя их раздвинуться пошире. А затем просунул голову между колен. Я судорожно вдохнула воздух и ещё долго не могла выдохнуть. Пальцы запрокинувшихся рук с силой вцепились в одеяло. Голова металась из стороны в сторону. Сначала я тихо стонала, кусая губы, потом начала кричать, и мне было совершенно всё равно, услышит ли меня кто-нибудь из коридора и что об этом подумают. Прикосновения Данте были то уверенными и настойчивыми, не дававшими ни малейшей передышки, то, напротив, короткими и едва ощутимыми, и эти перепады окончательно сводили с ума. Зрение, слух, обоняние и способность мыслить разом отключились; им просто не было места рядом с этими всепоглощающими, невероятными ощущениями. Наконец, я закричала совсем громко, подалась ему навстречу, а потом обессиленно застыла. Данте остановился не сразу, удостоверяясь, что действительно довёл дело до конца. И лишь потом его голова появилась над кроватью. Нет, так точно не занимаются любовью с рабыней, мелькнула в пробуждающемся с трудом мозгу первая мысль. Потом мозг решил, что пробуждаться не желает, и снова застыл на грани беспамятства. Я слышала, как Данте лёг рядом, но оказалась неспособна даже повернуть голову, чтобы в этом убедиться. Просто продолжила лежать, чуть приоткрыв рот, чтобы легче было справиться с учащённым дыханием, и глядя перед собой остекленевшим взглядом. — Ну как, хочешь пойти к себе? Вряд ли мне только почудилась язвительная интонация в вопросе Данте. — Даже если захочу, мне слишком лень шевелиться, — призналась я, с трудом заставив себя покачать головой. — То-то же. — Ты специально этого добивался? Я попыталась добавить в голос капельку упрёка, но, по-моему, получилось плохо. — Естественно. Да, укоризна точно не сработала: тон Данте был исключительно самодовольным. — Ладно, сдаюсь. Последние силы ушли на то, чтобы окончательно избавиться от одежды: спать в ней не хотелось. Оказавшись под одеялом, я всё-таки перекатилась набок, коснулась губами плеча Данте, и после этого уснула практически сразу. Проснулась я, когда сквозь занавески в спальню уже проникло утро, и сразу же почувствовала необыкновенно вкусный запах. Должно быть, именно он меня и разбудил. Немного полежала, затем приподнялась на локтях. Должно быть, в тот момент я походила на слепого щенка: глаза спросонья ещё не разлепила, но уже потянулась на запах. — Доброе утро! Я открыла глаза. Данте, в брюках, но с обнажённым торсом, выглянул из соседней комнаты. Значит, он успел встать и выйти из спальни, а я ничего не слышала? Крепко же я спала… — Доброе! — улыбнулась я. И не справилась с искушением сразу перейти к главному. — А что это так вкусно пахнет? — Марито заходил, приносил завтрак. Выходи. Я спешно села, спустила ноги с кровати и нащупала оставленные с вечера туфли. Хм. Обувь — это хорошо, но по традиции к ней должна бы прилагаться хоть какая-то одежда. Надеть вчерашнее платье, конечно же, можно, но это достаточно долгий процесс, а есть хотелось очень сильно. А вот и оно — решение! Рубашка Данте, лежавшая на краю кровати, пришлась очень кстати. Я надела её, застегнула на несколько пуговиц, подвернула слишком длинные рукава и посмотрела вниз. Самые интимные места прикрывает — во всяком случае, пока я стою. Видимо, я что-то сделала не так, поскольку, стоило мне выйти в соседнюю комнату, как Данте застыл, глядя на меня как-то очень подозрительно. — В чём дело? — невинно спросила я. Может, ему не нравится, когда кто-нибудь посягает на его одежду? — Сандра, ты очень хочешь есть? — медленно произнёс Данте. — Очень, — энергично кивнула я. — Ладно, — нехотя сказал он, не сводя с меня пристального взгляда. — Но постарайся делать это недолго. — Почему? Я села за стол и схватила ближайшую ароматную булочку (при этом рубашка, разумеется, приподнялась, обнажая далеко не только ноги). Привычно разрезала её ножом и намазала один из местных салатов. Помидор, сладкий и острый перец, зелень, специи. Всё мелко нарезано и потушено на мелком огне. Капелька густой красной массы попала на палец, и я с удовольствием её слизнула. И, вытаскивая палец изо рта, встретила немигающий взгляд Данте. — Ты очень неудачно проголодалась, — сообщил он. И всё-таки мы позавтракали. Точнее, я, поскольку сам Данте, кажется, лишь без аппетита пожевал немного хлеба. Стоило мне отставить тарелку в сторону, как он понёс меня в спальню, перекинув через плечо. — Больше не надевай её, если захочешь держать меня на расстоянии дольше десяти секунд, — предупредил он, срывая с меня рубашку. Некоторое время спустя мы сидели на кровати, опираясь на прислонённые к изголовью подушки. Моя голова покоилась на плече Данте. Но полной умиротворённости препятствовало некое воспоминание, раз за разом заставлявшее зубастую совесть вгрызаться в беспомощное сознание. — Данте… — Наконец решившись, я подняла голову и устремила на него виноватый взгляд. — Если говорить откровенно, то, что случилось вчера… В общем, это произошло с нами не впервые. Он ни капли не удивился, что, в свою очередь, не могла не изумить меня. — Тогда, после приезда Айгуль? Я кивнула. — Стало быть, это всё-таки был не сон. Почему ты сразу мне не сказала? — со вздохом спросил он, привлекая меня к себе. Я опустила глаза, хоть он и не видел в этот момент моего лица. — Мне было стыдно за свой поступок. — Кровь прилила к щекам, наверняка заставив их сильно покраснеть. — Ты сердишься? — Сержусь, — безапелляционно подтвердил Данте. — На то, что ты сразу не сказала всё, как есть. Ты хоть представляешь, насколько всё могло быть проще, если бы ты просто сразу сказала правду? Он говорил не сердито, лишь укоризненно. Я подняла голову, встретила губами его губы. — Больше так не делай, — улыбнулся он затем. — Больше не ложиться с тобой в постель, когда ты нетрезв или что-то в этом роде? — уточнила я. — Ложиться обязательно, — возразил он. — Но потом рассказывать мне обо всём и во всех подробностях. А можно не рассказывать. Можно демонстрировать более наглядно. Я тихонько рассмеялась. Ласково провела рукой по его плечу и груди. — Что это? — Рука остановилась возле короткого шрама, который я замечала и раньше. — Тебя ранили? Арканзийцы на границе? Улыбка разом сбежала с его лица. — Нет. Не арканзийцы. Данте прикрыл глаза. Он не шевелился, не считая груди, которая вздымалась и опускалась в ритме дыхания. Могло бы даже показаться, что он уснул, но я была уверена в обратном. — Ты помнишь, я говорил, что полтора года назад меня предал близкий человек? — спросил он, глядя прямо перед собой. — И я на время сорвался, совершая не свойственные для себя поступки? — Помню, — кивнула я. — И даже думал о том, чтобы покончить с собой, но тебя остановило чувство ответственности. Он коротко усмехнулся, отдавая дань моей хорошей памяти. — Ну, мысли — это только мысли. Но да, я говорю о том самом случае. Я встретил одну девушку, Сандра. Очень красивую… — Он слабо улыбнулся. — Совсем не похожую на тебя. Конечно же, она была брюнеткой. Она отвечала мне взаимностью, мы быстро стали любовниками. Сказать по правде, я совершенно потерял от неё голову, чего не случалось со мной прежде. Я даже начал подумывать о том, чтобы сделать ей предложение, но не успел… Я отлично помню, что в ту ночь было необычно ветрено. Я даже велел растопить камин. Она впервые осталась у меня до утра. Нам долгое время было не до сна. Потом я всё-таки погрузился в дрёму. Последняя мысль была о том, что на свете нет более счастливого человека, чем я. — Губы Данте снова искривила улыбка, словно он насмехался над собственной глупостью. — Эта мысль действительно вполне могла оказаться последней, — продолжил он. — Но я отчего-то проснулся вовремя. Даже не знаю, что меня разбудило. То ли она была недостаточно осторожна, то ли сработало чутьё на опасность, то ли бог решил меня спасти. Так или иначе, избежать удара я не смог, но успел отвести её руку. Видимо, она долго примерялась, чтобы попасть прямо в сердце. Я слушала, не перебивая, но с силой сжав его запястье. Да, после того, что ему пришлось пережить, предательство Ренцо — это и правда не самый страшный поступок… — Рана вышла неопасной, хотя кровоточила сильно, — продолжал Данте таким знакомым мне отстранённым тоном. — Она хотела ударить вновь, но я перехватил её руку и началась борьба. Дралась она изо всех сил, как хищный зверь, понимая, что это её единственный шанс на спасение. Но был сильнее, невзирая на рану. Так что я быстро скрутил её, а дальше на шум сбежались и слуги. Данте замолчал и снова посидел, прикрыв глаза. — Зачем она это сделала? — тихо спросила я. Его губы дрогнули, но в улыбке так и не растянулись. — У меня был двоюродный брат, — буднично объяснил он. — Который был не прочь завладеть моим состоянием. А именно он наследовал армон и все земли в случае моей смерти. Как выяснилось, именно он её и подослал. С самого начала. Сперва хотел, чтобы она втёрлась ко мне в доверие, приблизилась, насколько это возможно, кое-что разведала. А потом дал приказ убить. — Она была наёмницей? — И его любовницей тоже. Думаю, он обещал, что женится на ней, и она станет хозяйкой всего. Думаю также, что он не собирался выполнять это обещание. — И что было дальше? — Дальше произошёл неожиданный оборот. Дебора — так её звали, Дебора Гласелло, — стала умолять меня защитить её и не выдавать моему кузену. Дескать, сейчас, когда попытка покушения провалилась, и его планы по её милости вышли наружу, он её убьёт. Просила спасти её от этой участи, твердила, что не хотела меня убивать, что именно поэтому так медлила с ударом, в результате чего я и остался жив. Взывала к нашей любви, к моему мужскому достоинству и к чисто человеческому состраданию. — И ты? — Я знал, что она говорит правду. В том, что касается кузена. Что он обязательно избавится от неё, а руки у него были длинные. И тем не менее я вышвырнул её на улицу. Практически сдал ему с рук на руки. — И?.. Я поёжилась, уже понимая, каким будет продолжение. — И он её убил. — Данте говорил нарочито спокойно, но при этих словах его лицо всё-таки исказила болезненная гримаса. — Три дня спустя её тело нашли в реке. Тишина повисла в воздухе камнем, готовым в любое мгновение рухнуть с высоты вниз. — Она это заслужила, — прервала молчание я. — Возможно. Данте снова смотрел мимо меня невидящим взглядом. Мне оставалось лишь опустить глаза. Он чувствует свою вину за смерть этой женщины и продолжит испытывать это чувство. Так же, как я ощущаю вину за гибель Ренцо. Хотя, казалось бы, всё правильно и логично. Злоумышляли они, а не мы. Если бы я не подставила Ренцо, погиб бы Данте. Если бы Данте дал в своё время слабину и уступил Деборе, наверняка вскоре был бы убит. И всё равно. Совести не объяснишь. Она не всегда умеет быть объективной. Поэтому я больше не стала ничего говорить. Просто обняла Данте и прижала к себе. Говоря языком тела: я буду с тобой, что бы ни случилось. Постараюсь встать щитом между тобой и любым врагом. Даже если этот враг — твоя собственная совесть. Данте тоже прижал меня к себе, так сильно, что на какой-то момент у меня зашлось сердце. — Может быть, поэтому я не смог пройти мимо тогда, в Остане, — тихо проговорил он. — Ты была настолько другой. Если ненавидела, значит, говорила это в лицо. Она готова была убить, не испытывая при этом ненависти. Ты же была честна, даже когда желала мне смерти. Я не знал, станешь ли ты когда-нибудь мне другом, но точно знал, что ты не предашь. Никогда.

Просмотров: 17