Цитата #19 из книги «Горький ветер свободы»

Я неспешно прогуливалась по укромным закуткам прилегавшего к армону сада. Хоть наступивший сентябрь и считался здесь месяцем летним, невыносимая августовская жара всё же спала, что позволяло гулять не только вечером, но и днём. Особенно в тени, которой на здешних дорожках было в избытке. Я в очередной раз окинула взглядом окружающую зелень. Красиво, ничего не скажешь. Очень красиво. Огромные кусты, напоминающие папоротники, разные виды пальм, высокие треугольники кипарисов, фруктовые деревья (апельсинов, лимонов и мандаринов здесь было вдоволь). Словом, всё, что способно расти и зеленеть в жарком галлиндийском климате. Красиво. Да только теперь я знала цену экзотике. Это путешественнику, ненадолго прибывающему в далёкие края с тем, чтобы в дальнейшем возвратиться к прежней жизни, экзотика кажется невероятно притягательной. Но человек, вынужденный сменить на неё свой дом, понимает: в первую очередь экзотика — это чуждость. Будь то пальма для северянина или голубые сосны для южан. Прошёл целый месяц с тех пор, как я поселилась в армоне Данте. И я по-своему привыкла. Привыкла и к жаркому климату, и к странной одежде, и даже к изображению дракона на руке. Привыкла к библиотеке рода Эльванди и к обязанностям Архивариуса. (Обязанности библиотекаря мне, не считая первого рабочего дня, приходилось исполнять крайне редко). Данте был прав: люди действительно относились ко мне в основном без предвзятости. Сколь ни удивительно, но здесь, внутри стен армона, мой дракон и вправду не играл большой роли. Меня воспринимали как Архивариуса, как донью и — конечно, не без этого — как диковинку. Тоже своего рода экзотику. Дальнейшее, как Данте верно заметил в самом начале, зависело от меня. Поведение человека во многом определяет отношение к нему окружающих. Я держалась с достоинством, но без высокомерия и, кажется, сумела вызвать к себе уважение. С Данте и Ренцо мы и вовсе общались очень часто. Нередко трапезничали вместе, а иногда даже и завтракали. Шутливые дискуссии вроде той, когда мы дружно составляли объявление об ищущем мужа гареме, стали частью повседневной жизни. Кроме того, Ренцо, похоже, пробовал за мной ухаживать. Абсолютной уверенности у меня не было: в принципе все его поступки можно было расценить и как дружеские жесты. Однажды он подарил мне срезанную в саду розу. В другой раз всучил какие-то экзотические фрукты, название которых я так и не запомнила. Сказал, что прислала какая-то родственница прислала ему целый мешок, так что один он не справится. А однажды принёс мне прямо в библиотеку горсть южных сладостей, заявив, что на мою худобу и бледность боязно смотреть. Дальше этих жестов кастелян не заходил, и это меня радовало. Даже не потому, что я имела что-то против Ренцо. Он был по-своему симпатичен и привлекателен. Но больше всего на свете я стала ценить спокойствие. Было, однако же, и кое-что ещё. Одно "но", стоявшее как между мной и Ренцо, так и между мной и полноценным спокойствием. Это препятствие звалось "Данте". Дон Эльванди сдержал своё слово и ни разу со времени нашего памятного разговора не пересёк границы установленных мною рамок. Он не пытался ни домогаться, ни ухаживать, и вообще, похоже, начисто игнорировал меня как женщину. Казалось, тут бы мне и обрадоваться, но — увы. Что-то внутри меня отказывалось мириться с таким положением дел. И этому чему-то всякий раз становилось обидно, когда особенно красивое платье или удачно уложенные волосы замечали все вокруг — но только не он. Лишь однажды, когда я сделала совершенно новую, непривычную для здешних жителей причёску — заплела волосы в косу и уложила наподобие короны на голове, — он на мгновение остановился и сказал: — Раньше ты так не ходила. Тебе идёт. Но это было сказано холодным, бесстрастным тоном. Не комплимент, а констатация факта. Нет, не могу сказать, что Данте был со мной особенно холоден. Он проявлял ко мне вполне дружеское отношение — в рамках своего темперамента, который, конечно, радикально отличался от темперамента того же Ренцо. Последние было по-своему удивительно, поскольку чисто внешне эти двое были довольно-таки похожи. Оба — классические южане — смуглые, черноволосые, кареглазые. У обоих — чётко очерченный подбородок, прямой нос, и специфический разрез глаз, опять-таки характерный для жителей юга. И при всём при этом энергичный, неунывающий Ренцо, хоть и отнюдь не был мне противен, не вызывал во мне столь сильных эмоций, как его друг. Хотя, сложись всё наоборот, жизнь могла бы оказаться значительно проще. Я много раз повторяла себе, что всё дело — в чувстве благодарности, которое не следует путать с чем-то большим. Что проявлять чисто женский интерес к Данте с моей стороны как минимум глупо. Ведь даже если что-то и могло между нами произойти, это оказались бы не более, чем кратковременные и необременительные отношения хозяина и его рабыни, что являлось в южных землях нормой жизни, не стоящей даже мимолётного упоминания. Что цена таких отношений была бы грошовая, а вот расплата с точки зрения моих душевных сил окажется несоразмерно высокой. Но мысли пока оставались мыслями и на эмоции не слишком влияли. Погружённая в себя, я вздрогнула и чуть не соскользнула со скамейки, когда, перескочив через широколистный "папоротник", в моё убежище не вторгся предмет моих размышлений. — Данте? — удивлённо выдохнула я. — Что ты здесь делаешь? — Этот вопрос прозвучал с перепугу укоризненно. — Ты удивишься, Сандра, но я тоже иногда прогуливаюсь по своему саду, — насмешливо сообщил он. — В таких удалённых его уголках? Что-то не замечала, — пробурчала я, всё больше из принципа. — Ладно, можешь считать, что я прячусь, — не стал настаивать Данте. — Прячешься? — заинтересовалась я. — От кого? — От людей, — доверительно, словно раскрывал страшную тайну, сообщил он. С моих губ сорвался смешок. Вообще-то это была моя прерогатива. — Чем они так тебя допекли? — полюбопытствовала я. Данте тяжело вздохнул. — У меня намечаются большие проблемы, — признался он. — Ты обратила внимание, какое сегодня столпотворение в армоне? Прикусив губу, я вынужденно покачала головой. Да, я слышала, как кто-то прискакал в армону. А потом по двору процокали копыта ещё чьей-то лошади. Но, погружённая в свои размышления, я не придала этому особого значения, а потом и вовсе ушла вглубь сада, откуда не слышно подъезжающих к армону визитёров. — Арканзийцы вторглись в Галлиндию? — чрезвычайно встревоженно спросила я о первом, что пришло мне в голову. — Что? По удивлённому взгляду Данте я сразу же поняла, что сморозила глупость, и потупилась, ожидая соответствующей реакции. И тут почувствовала, как его ладонь накрыла мою сжимающую скамейку руку. Это было первое прикосновение после того разговора в библиотеке. Но стоило мне поднять глаза в стремлении понять, значит ли оно хоть что-то помимо стремления успокоить, как он сразу же отдёрнул руку. — Сандра, сюда не ворвутся никакие арканзийцы, — мягко сказал он секунду спустя. — У нас подписан договор с Селим-пашой. И даже если бы — я подчёркиваю "если бы" — на границе произошло вторжение, до армона они бы добраться не успели. Мы бы остановили их гораздо раньше, как делали всегда. Тебе ровным счётом нечего бояться. Его ладонь снова приблизилась к моей, но замерла на полпути. Настала моя очередь вздохнуть. Я отвела взгляд. Легко сказать "нечего бояться". При любом упоминании Арканзии и её уроженцах мои внутренности сводило от гремучей смеси эмоций, из которых не последней являлся страх. Я ненавидела арканзийцев — до дрожи, до судорог, до зубовного скрежета, — но и постыдно боялась тоже. Даже не знаю, что страшило меня сильнее — судьба, уготованная в случае вторжения лично мне, учитывая моего "дракона", или возможность того, что эти люди во второй раз разрушат до основания мой дом. Дом? Я подумала так об армоне Данте? Надо сказать, что время от времени жители Арканзии наведывались к Данте по делам. В этих случаях я всегда заботилась о том, чтобы нигде с ними не пересечься, благо ни малейшей необходимости в моём присутствии на таких встречах не было. — Так что же произошло? — повышенно бодрым голосом спросила я. Данте не стал томить меня в ожидании ответа. — Искатели, наконец, нашли месторождение, — ответил он. Я впечатлённо присвистнула. Это действительно было важным событием. На данный момент я уже знала, что искатели — это специалисты, ищущие месторождения магических камней. Профессионалы определили (по таким косвенным признакам, как свойства почвы и энергетические колебания), что на принадлежащей Данте территории находится одно из магических месторождений. Но где конкретно оно находится, сказать не могли, равно как и не могли определить, залежи каких именно камней спрятаны под землёй. Поиски начались уже давно, за несколько месяцев до моего приезда в армон, но до сих пор велись безрезультатно. И вот теперь, как оказалось, результата всё же удалось добиться. Тут следует кое-что прояснить. Основным источником магии в нашем мире являются магические камни. Сами по себе люди не обладают магическими способностями, но они могут использовать те ресурсы, которые нам щедро даёт природа. Камни существуют разных видов. У каждого вида своя направленность, как правило, общая и абстрактная; придать камню более конкретное узкое предназначение — задача обрабатывающих его людей. Уже знакомые нам красные камни имеют защитную функцию, синие — напротив, поддерживают агрессию и потому нередко используются при изготовлении оружия. Есть камни с целительными свойствами, их используют в своей работе лекари. А всевозможным амулетам, содержащим осколки таких камней, я и посвятила свою диссертацию. Некоторые камни были редкими; залежи других встречались достаточно часто. От этого зависела и ценность того или иного вида. К примеру, красных оборонительных камней было сравнительно много, а вот синих, способствующих удачному нападению, — раз-два и обчёлся. Именно такой камень украшал рукоять кинжала, которым Данте убил в Дезерре змею. — И что это оказалось за месторождение? Естественно, мне было чрезвычайно интересно. Во-первых, разные камни — это действительно совершенно разная история. А во-вторых, как-никак, эта тема имела некоторое отношение к моей научной работе. Данте выдержал соответствующую случаю паузу, после чего многозначительно произнёс: — Смешанное. Тут я и вовсе опешила. Смешанное? Но этого просто не может быть! Смешанные месторождения встречались чрезвычайно редко. Там можно было найти самые разные виды магических камней. В том числе и такие, каких в других залежах вообще не сыщешь. К тому же продолжительная близость камней разных видов друг к другу, взаимное воздействие, продолжавшееся на протяжении многих веков, придавало камням особые свойства. Словом, если на землях Данте отыскали именно такие залежи, то это была редкая удача. — Чем же в таком случае ты недоволен?! — воскликнула я, вскакивая со скамьи. — Это же практически невероятное везение! — Угу. То-то и оно, что слишком невероятное, — насмешливо хмыкнул Данте, напротив, устраиваясь на скамейке поудобнее. — Подозреваю, что и стоить оно мне будет невероятно дорого. — В каком смысле дорого? — удивилась я. — Наоборот, ты сможешь заработать на нём целое состояние. — Сандра, у меня уже есть целое состояние, — усмехнулся моей неискушённости Данте. — И поверь, мне его вполне достаточно. Оно обеспечивает всё, что мне нужно… и многое, что мне НЕ нужно, тоже. А это месторождение принесёт с собой очень много головной боли. Я снова уселась рядом с ним на скамью. — Давай подробнее. — Ну, во-первых, как ты правильно заметила, камни придётся теперь продавать. Не заполнять же ими теперь сундуки, — пожал плечами Данте. — А поскольку товар, мягко говоря, непростой, со своей спецификой, продавать его кому попало нельзя. Придётся тщательно проверять потенциальных покупателей, решать, поставлять ли камни за границу… В общем, не буду загружать тебя лишними деталями, но дел достаточно, чтобы держать в тонусе пол армона, я уж не говорю о специалистах, которых придётся поселить здесь на постоянной основе. Я согласно кивнула. Да, если задуматься, головной боли здесь, конечно, порядочно. Лично я представления не имела, как подступаться к такому делу и с чего начинать. Но это явно было не всё. В конце концов, для таких целей можно нанять достаточно специалистов — хотя окончательные решения по поводу сбыта на них, разумеется, не перекинешь. — Но есть ещё во-вторых, — произнесла я вслух, внимательно глядя на Данте. — И, полагаю, это "во-вторых" касается тех, кому захочется прибрать месторождение к рукам? — Ты совершенно права, — с нарочито беззаботным видом произнёс Данте. — Такое месторождение точно не останется без внимания, и любители чужой собственности непременно найдутся. — Но ведь земля, на которой находятся залежи, принадлежит тебе, — нахмурилась я. — Есть кто-то, кто может претендовать на неё по вашим законам? — Строго говоря, нет, — ухмыльнулся Данте. — А если нестрого? — А если нестрого, — он принялся загибать пальцы, — то хозяина желаемого имущества можно убить, чтобы его земля перешла к наследникам. Можно оклеветать перед королём, чтобы землю у него отобрали и передали человеку "более достойному". Можно раскопать родословную, согласно которой земля эта принадлежала прапрапрапрадеду истца задолго до того, как стала собственностью представителей рода Эльванди. А можно самостоятельно затесаться в род Эльванди, женив его наследника на своей дочери. — У тебя есть конкретные опасения? — хмурясь, спросила я. — Нет. Пока нет, — покачал головой Данте. — Всё это — стандартные схемы, которые нередко задействуют, когда речь идёт о солидном куше. — И что ты станешь делать? Моя тревога всё возрастала с каждым словом. Данте небрежно передёрнул плечами. — То, что должен. Прослежу за тем, как начнут разрабатывать месторождение. Королю я уже написал. Ну, а заодно имеет смысл более серьёзно отнестись к системе охраны. Сандра, не волнуйся, — добавил он, увидев, как я с силой сцепила руки. — Похоже, я тебя запугал. А в сущности я просто брюзжу оттого, что мне лень заниматься кучей новых дел, ставших неизбежными после находки искателей. Запомни: тебе ничто не угрожает. У меня хорошие отношения с королём — настолько, насколько такое вообще возможно. А уж арканзийцам он эти залежи никогда не отдаст. Сейчас, когда в Галлиндии обнаружилось настолько значимое месторождение магических камней, король ни за что не уступит его другому государству. — Данте, — сердито проговорила я, распрямив плечи, — а тебе не приходит в голову, что я могу беспокоиться не за себя, а, например, за тебя? Он посмотрел на меня вопросительно, я бы даже сказала, испытывающе, и, кажется, собирался что-то сказать, но в этот момент через многострадальный куст перескочил Ренцо. — Вот ты где! — воскликнул он, обращаясь к Данте, но одновременно приветственно подмигивая мне. — Отдохнул? Тогда давай, вперёд, к тебе собралась целая очередь из пяти человек. Все жаждут тебя лицезреть и — главное — обсудить дальнейшую судьбу камней. А также ту выгоду, которую они с этого получат. — Меня не было всего ничего, — проворчал Данте, поднимаясь, однако же, со скамьи. — Когда их успело собраться так много? Ренцо с усмешкой развёл руками. — Некоторые камушки, знаешь ли, заставляют двуногих удивительнейшим образом развивать скорость. Притом заметь, без помощи магии. — Ладно, пойду, — проворчал Данте. — Ты ведь всё равно не оставишь меня в покое, раз уже нашёл. И он, перескочив через всё тот же куст в обратную сторону, зашагал по дорожке. Мы с Ренцо последовали за ним. При этом кастелян повторил манёвр Данте, я же предпочла куст обойти. — Вообще-то наш дон Эльванди вовсе не лентяй, — отчего-то счёл нужным оправдать передо мной Данте Ренцо. — Он так раскапризничался, потому что ненавидит общаться с большим числом людей. Данте предпочитает общение с себе подобными в строго выверенных дозах. — Дело не только в этом, — возразила я. — Обладание новым месторождением может таить для него угрозу, и он хорошо это осознаёт. — Ты полагаешь? — задумчиво спросил Ренцо. — Что ж, полагаю, он прав… Да, надо будет немного подкорректировать работу стражи. — Данте говорил точно о том же, — невольно улыбнулась я. — Что ж, логично. Я обязательно этим займусь. Добравшись до армона, мы с мужчинами разошлись: они направились в левое крыло, заниматься вопросом залежей, а я — в правое, в библиотеку. Решила, что коли уж за компанию вернулась в армон, имеет смысл заглянуть на своё рабочее место. Не успела я сесть за свой рабочий стол и открыть ящик с документами, как в библиотеку, предварительно постучавшись, зашли двое посетителей. Это были Марито и брюнетка с живым взглядом и румяным лицом, в которой я без труда узнала его сестру Рианну. Эти двое ни разу ко мне сюда не заходили, не считая того случая месяц назад, когда дворецкий отправил камердинера Данте, равно как и многих других слуг, за совершенно не нужными им книгами. К тому же, насколько мне было известно, брат и сестра нередко цапались, пусть и полушутя, поэтому было тем более любопытно узнать, что заставило их совместно посетить библиотеку. — Дону Эльванди понадобились какие-то бумаги из архива? — высказала предположение я. Хоть и была почти уверена, что оно неверно. — Нет, — покачала головой Рианна. Девушка держалась несколько робко, что в целом было ей несвойственно. Видимо, атмосфера библиотеки была ей непривычна и внушала некоторое благоговение. — Нам нужна книга, — собравшись с мыслями, сказала она. — Что-нибудь по психологии мужчин и женщин. Вы не могли бы нам помочь? — То есть просто по психологии? — уточнила я. — Нет, — упрямо повторила девушка. — По психологии мужчин и женщин. Я хмыкнула, мысленно сделав себе заметку оставить в стороне книги по психологии лошадей, енотов и, на всякий случай, игуан. — А всё-таки вы не могли бы поточнее сказать, что именно вас интересует в психологи? — осведомилась я. — Тема ведь обширная. — Мы поспорили, — призналась Рианна. — О том, кто из нас лучше разбирается в психологии другого пола. Я сказала брату, что он ничего не понимает в женщинах. И по-прежнему стою на своём. Последние слова она твёрдо произнесла, глядя Марито прямо в глаза. — А я, со своей стороны, заявил, — насмешливо ответил тот, не отводя взгляда, — что разбираюсь в женщинах совсем неплохо, зато сестра ничего не смыслит в психологии мужчин. — Словом, мы поспорили, — подытожила Рианна. — А кто может нас рассудить? Женщины будут на моей стороне, мужчины — на стороне Марито. Вот мы и решили обратиться к книге. Вы можете нам что-нибудь порекомендовать? Я бы могла, конечно, порекомендовать обоим не заниматься глупостями. Но мне отчего-то захотелось им посодействовать. Возможно, оттого, что именно подобные перепалки придавали армону жизни, превращая его из резиденции в дом. Как минимум мне они позволяли на время почувствовать себя именно дома, а не в чужой стране посреди столь же чуждых мне людей. И чуть-чуть приобщиться к тому, чего сама я была лишена, причём как сейчас, так и прежде, в Астароли, — а именно, к теплу семьи. Поэтому я встала со стула, прошла между стеллажами и принялась просматривать корешки. — Думаю, раз так, то вам нужны тесты, — определилась я, вытаскивая несколько книг. — Тесты? — непонимающе переспросила Рианна. Переглянулась с Марито, но ему, похоже, нечего было сказать. Я нахмурилась. Слово "тесты" казалось мне международным, но, быть может, на местном наречии существует свой аналог этого термина? Увы, даже если и так, я его не знала. А может, ребятам просто чуждо это понятие? — Это такие вопросы для проверки знаний, — объяснила я. — На каждый вопрос даётся несколько вариантов ответа, и вы должны выбрать правильный. — О, это даже ты, Марито, сумеешь сделать! — язвительно заявила Рианна. И на менее оптимистичной ноте добавила: — Может быть. Не дожидаясь продолжения дискуссии, я выбрала из нескольких книг одну, вернула остальные на место и прошла обратно к столу. — Думаю, вот это вам подойдёт, — сказала я. — Здесь как раз пишется про мужскую и женскую психологию, а в конце приведены тесты. Хотите попробовать? — Давайте! — воодушевилась Рианна. — Прямо сейчас поставим этого зазнавшегося женоненавистника на место. — Это я-то женоненавистник? — захлопал глазами Марито. — Ты что-то перепутала. Однако возражений на предмет проверки знаний он не высказал. Пролистав книгу, я нашла ту её часть, где начинались вопросы. — Ну что ж, готовы? — осведомилась я. Оба энергично закивали. — Хорошо. Вопрос первый. По женской психологии, то есть адресован тебе, Марито. — И я стала зачитывать. — "Если женщина говорит "Нет", это означает…" Варианты ответов: "(а) Да; (б) Нет; (в) Может быть; (г) Может быть, да; (д) Может быть, нет; (е) Может быть, да, а может быть, нет". — Я подняла глаза и выжидательно посмотрела на камердинера. — Выбирай. Марито задумался. Рианна тоже сосредоточенно насупила брови. — Вариант (в), "может быть", — почти уверенно объявил Марито. Я отыскала страницу, на которой приводились ответы. — Неверно! — со злорадством непонятной природы (видимо, именуемой женской солидарностью) сообщила я. — Правильный ответ: "Ни один из приведённых ответов не верен". — А какой же верен на самом деле? — заинтересовалась Рианна. — Здесь не указано, — развела руками я. — Продолжим? — Давайте продолжим, — согласилась девушка. — Следующий вопрос — про психологию мужчин, то есть для женщин, — проинформировала я. — Сейчас мы посмотрим на тебя в деле, — потёр руки Марито. — "Если мужчина говорит "Нет", это означает…" — Нет, — уверенно ответил камердинер, забыв, что вопрос предназначается его сестре. — Такой вариант отсутствует, — усмехнулась я. Рианна довольно рассмеялась. — Какие же варианты там есть? — удивился Марито. — Зачитываю. Итак, "Если мужчина говорит "Нет", это означает: (а) Я не слышал вопроса; (б) Не мешайте мне спокойно пить эль; (в) вообще ничего не означает". Мы в задумчивости помолчали. — М-да, похоже, у женщин диапазон всё-таки как-то шире, — констатировала я, подсчитав количество ответов. — Я выбираю вариант (в), — решила Рианна. Брат и сестра посмотрели на меня, ожидая вердикта. Я заглянула в конец книги. — Увы, — разочаровала девушку я. — Правильный ответ: "Все приведённые ответы верны". Идём дальше? Марито, опять твоя очередь. Вопрос: "Если женщина о чём-то просит, это следует сделать, потому что…" Варианты ответов: "(а)…женщина — существо ранимое; (б)…женщина — существо возвышенное; (в)…не сделать себе дороже". Какой выбираешь вариант? — Ну, тут уж точно третий! — воскликнул Марито. Я проверила и, отчего-то почувствовав себя немного виноватой, пробормотала: — Здесь написано: "Автор книги и сам не знает ответа". — Давайте ещё какой-нибудь вопрос посмотрим, — предложила, стремясь замять неловкую паузу, Рианна. — Давайте, — воодушевилась я и приступила к следующему пункту. Вопрос про мужчин. "Если мужчина сделал женщине дорогой подарок, это значит, что…" Варианты ответов: "(а)…он хочет с ней обручиться; (б)…он хочет на ней жениться; (в)…он просто хочет". — Думаю, что (а), — подумав, ответила Рианна. — Если бы (в), он мог и подарком подешевле обойтись. — Зришь в корень, дорогая сестра! — подхватил Марито. — Наконец-то ты хоть что-то начала понимать в мужчинах! Усомнившись в верности их рассуждений, я заглянула в раздел ответов… и обречённо зачитала: — "Мужчина и сам не знает, чего он хочет". Брат и сестра растерянно переглянулись. — И что нам делать-то? — озвучила общую растерянность Рианна. — Предлагаю объявить ничью, — посоветовала я. — Пожалуй, годится, — решил Марито. — Похоже, сестрица, мы с тобой оба провалились. И они хлопнули друг друга по рукам. — Если хотите, возьмите книгу с собой, полистайте, вдруг что-нибудь интересное найдёте, — предложила я. — А можно? — неуверенно спросила Рианна. — Конечно, можно, — отозвалась я. Выдавать слугам книги не возбранялось. Кроме того, мне было крайне трудно представить себе Данте увлечённо листающим это пособие и сосредоточенно выбирающим между вариантами ответов (б) и (в). А вот выбрасывающим данную книгу в окошко — очень легко.

Просмотров: 18

— Нет, я не собираюсь так просто сдаваться. — Данте, но, право слово, что ты можешь сделать? Эльнора совершенно уверена в своём ответе, у неё не было никаких сомнений. Она приняла решение. Сначала мне было ужасно тяжело сообщать Данте неприятную новость об отказе Эльноры. Я очень ему сочувствовала и надеялась хоть как-то поддержать. Однако постепенно его неготовность принимать её отказ как данность начинала раздражать. — Ничего страшного, — в очередной раз возразил Данте. — Приняла одно решение, примет и другое. — Данте, она производит впечатление умного, взвешенного человека, — устало откликнулась я. — А не капризной девчонки, меняющей своё мнение по пять раз на дню. — По пять — не по пять, но она может изменить решение, если я попытаюсь добиться её расположения. — Каким именно образом? — тоскливо спросила я. Не знаю, что раздражало больше — его упрямство или тот факт, что оно направлено на завоевание отнюдь не моего сердца. — Я что-нибудь придумаю, — заверил Данте. — Должен же быть способ поухаживать за ней так, чтобы она это оценила. — У тебя навязчивая идея, — округлила глаза я. — Если женщина говорит 'Нет', это значит 'Нет'. Назойливые ухаживания со стороны человека, который нам не нравится, только раздражают. — А если нравится? — парировал Данте. — Тогда не отказывают изначально. — Так-таки всегда? — изогнул бровь он. Я невольно вздрогнула, таким проницательным вдруг показался мне его взгляд. Словно он намекает на мои собственные чувства. Но нет, этого не может быть. Он влюблён в другую женщину и, следовательно, слеп ко всему остальному. Если бы он понимал, как я к нему отношусь, и собирался при этом жениться на Эльноре, не стал бы мучить меня подобными разговорами. — Бывают ведь случаи, когда мужчина женщине в целом нравится, но её останавливают другие причины. Я снова покосилась на Данте. Тон вроде бы был нейтральным, взгляд уже скользил по комнате. — Бывают, — признала я, стараясь говорить как можно более равнодушно. — Вот и подскажи мне, как можно в таких случаях добиться вашего расположения! — Что, я?! — Ну не могу же я спросить саму Эльнору! Ну же, Сандра, помоги мне! Скажи как женщина, какие ухаживания ты не смогла бы проигнорировать? Какой поступок обязательно запал бы тебе в сердце? Я сглотнула, полнимая на него страдальческий взгляд. — Ну, подари ей что-нибудь, — проворчала, сдаваясь, я. — Цветы там, или ваши южные сладости. Или травку какую-нибудь. — Травку? — непонимающе нахмурился Данте. — Сандра, она вроде бы как не корова. — Да я не про эту травку, а про ту, из которой чай заваривают, — огрызнулась я. — Она чаи разные любит ароматные. Арканзийские. — Это всё не то! — воскликнул Данте. — Слишком банально, примитивно, если на то пошло. Такое может сделать абсолютно любой. Допускаю, что женщине приятны такие подарки, но покорить её этим нельзя. — Данте, ты что, хочешь, чтобы я вот прямо сейчас на этом месте сообщила тебе, чем можно покорить почти незнакомую мне Эльнору Рокка?! — взвилась я, окончательно теряя самоконтроль. — Не Эльнору Рокка. Тебя, — спокойно сказал Данте. И снова тот же прямой взгляд, заставивший моё сердце ненадолго остановиться. — Скажи, что могло бы покорить тебя. Уверен, это поможет и с Эльнорой. Я громко застонала, схватившись руками за голову. — Не знаю, Данте! Не знаю! Теоретически можно было бы попробовать совершить какой-нибудь безумный и одновременно романтический поступок. Спеть серенаду. Пробраться к ней в армон через забор и влезть по плющу в окно. Но это же всё не твоё, Данте! Это не ты. Ренцо, наверное, мог бы сделать что-то подобное. А ты не станешь. — Значит, не стану? — Он резко развернулся. — Ты так в этом уверена, да? Считаешь, что Ренцо способен на безумство ради женщины, а я неспособен. — Он откровенно злился, и я пожала плечами, опуская глаза и задаваясь вопросом: случайно я его разозлила или всё-таки намеренно? — Потому что я более серьёзный, да? — припомнил он мою собственную фразу. — Другими словами, скучный, сухой и невзрачный? Верно? Так вот, — продолжил он, не давая мне вставить слово, — я докажу, что это не так! Как ты сказала? Пробраться в армон через забор и влезть в окно? Отлично, вот так я и поступлю! И ты будешь свидетельницей! Я принялась шарить рукой у себя за спиной, нащупала стул и опустилась на сиденье. Слово 'свидетельница' звучало в таком контексте подозрительно похоже на 'соучастница'. — А я-то тут причём? — простонала я, однако разжалобить Данте не удалось. — Притом, — отрезал он, не снисходя до объяснений. — Завтра отправляемся верхом. Вот так и случилось, что на следующий день мы вместе выехали из города. Добрались верхом до постоялого двора, располагавшегося неподалёку от армона Эльноры, и там оставили лошадей, а сами якобы отправились прогуляться. Погода была осенняя, но осенняя по-галлиндийски, а, следовательно, достаточно тёплая, хоть и с прохладным ветерком. По небу рассыпались совершенно безобидные облака — белые, хрупкие, далёкие; словом, неспособные пролиться дождём. — До армона полчаса пути, — рассказывал Данте. Он как будто забыл о своём недавнем запале. Вёл себя совершенно спокойно, будто совершенно не планировал вытворять никаких нехарактерных для себя глупостей. И на меня как будто уже не сердился; наоборот, вёл себя более чем обходительно, поддерживая по дороге, следя, чтобы я лишний раз не наступила на камень и не шагнула в рытвину. — Сначала пройдём через рощу, потом перейдём через узкий ручей, а дальше будет рукой подать до боковой ограды. Я хорошо знаю эти места. — Выражение его лица стало задумчивым и менее холодным, чем обычно. — Много гулял здесь в детстве. В скором времени выяснилось, что с детства Данте кое-что изменилось. В частности, редкая роща успела превратиться в трудно проходимый лес. Нет, это, конечно же, не был один из тех густых лесов, которые росли у нас на севере и по которым можно долго-долго брести, не видя из-за крон неба. Расстояния между деревьями здесь были как раз порядочными, сосны казались чахлыми, по-настоящему широкие стволы можно было посчитать на пальцах. Зато здесь росло много-много колючих кустарников. И вот продраться через эти заросли казалось порой практически нереальным. Даже не знаю, как именно назывались эти кусты. Впрочем, здесь, на юге, очень многие растения обладали такой неприятной особенностью — были утыканы колючками. Причём это было свойственно не только сугубо южной растительности, но также кустам и цветам, знакомым мне по северной природе. Всё то же самое, во всяком случае, выглядит очень похоже. Но щерится колючками. Даже одуванчики — и те колючие! То-то мне ни разу не приходилось видеть, как местные дети срывают их, чтобы подуть. В придачу ко всему прочему, местность здесь была неровная, то подъём, то спуск, и иногда достаточно резкий. Вот так протиснешься с трудом между колючими ветками, а нога уже начинает съезжать по податливой земле куда-то вниз. Словом, из леса мы выбрались исцарапанные, перепачканные, взъерошенные, усталые и выглядящие совершенно неромантично. Данте ругался сквозь зубы и уже успел дважды попросить у меня прощения за то, что потащил в такую чащу. Я заверила, что не сержусь, особенно учитывая, что он как минимум пять раз спасал меня от падения. Далее мы вышли к воде. — Это и есть тот самый тонкий ручеёк? — осведомилась я, оглядывая растекшуюся впереди ленту воды. Не полноводная река, конечно, но ярдов пятнадцать вширь, наверное, будет. Глаза Данте округлились, и он выругался несколько громче, чем во время нашей 'увеселительной прогулки' по лесу. Посмотрел назад, на возвышавшийся за спиной лесистый холм. Потом вперёд, на негостеприимно бегущую мимо воду. Видимо, решил, что пересечь это препятствие будет всё же легче, чем возвращаться назад прежней дорогой. И принялся стягивать с себя камзол. — Перейдём на ту сторону, — решительно заявил он. — Точнее, я перенесу тебя на руках. Не возражай, — добавил он, поняв по моему лицу, что собираюсь сделать именно это. — Я сам втянул тебя в эту авантюру, так что мне и расхлёбывать. — Хорошо бы не в буквальном смысле, — заметила я. — В буквальном смысле не будет. Чёрт бы побрал эти обильные дожди, на которые мы все так не могли нарадоваться! Но всё равно здесь неглубоко. Так что я перенесу тебя на ту сторону, и ты не промокнешь. Подержишь? Он протянул мне камзол. Я взяла. Подняв меня на руки, Данте шагнул в воду. Поначалу казалось, что мы действительно отделаемся достаточно легко. Всё-таки Данте был в сапогах для верховой езды, и они не промокали. Но вот беда: любые сапоги промокают, если вода протекает за голенище. А уровень воды быстро стал для этого достаточно высоким. Данте, конечно, не жаловался, но я всё видела и сама. Вскоре стало ещё глубже. Вода дошла ему до пояса. Данте перехватил меня, поднимая повыше. Однако ещё пара шагов — и стало очевидно, что это не поможет. В итоге мы оба как следует вымокли прежде, чем выбраться на противоположный берег. Отряхнувшись и, насколько возможно, отжав юбку, я огляделась. До армона действительно оставалось всего ничего. В очередной раз дунул ветерок, казалось бы, лёгкий, но я всё равно поёжилась от холода. Обхватила себя руками за плечи. — Ну как, ты всё ещё собираешься залезть к Эльноре в окно в таком виде? — осведомилась я. — Не знаю, покоришь ли ты её в таком случае, но ошеломишь так точно! — Какое окно, какая Эльнора? — Данте произнёс эти слова на удивление пренебрежительно. — Нам надо срочно оказаться в тепле и переодеть тебя в сухую одежду, чтобы ты не простудилась! Надевай! — Он вручил мне свой камзол, который я благополучно сохранила сухим, держа в вытянутых кверху руках, и успела возвратить всего минутой ранее. Убедившись в том, что я послушалась, он продолжил излагать свой новый план. — Добираемся до ограды и идём вдоль неё, надеюсь, что здесь отыщется какой-нибудь боковой вход. Боковой вход не отыскался. Мы шли и шли, а ограда всё тянулась и тянулась. Ни ворот, ни самой крохотной калитки, ни людей, у которых можно было бы спросить, далеко ли ближайший вход. После очередного порыва ветра я громко чихнула и поплотнее завернулась в камзол. — Так, мне это надоело, — объявил Данте, имея в виду, конечно, не моё чихание, а отсутствие ворот. — Ну, вот что. — Он окинул меня извиняющимся и одновременно оценивающим взглядом. — Придётся перелезть через ограду. Это единственный способ быстро доставить тебя в тёплое место. От неожиданности я снова чихнула. По изначальному плану через ограду должен был перелезать только Данте. Предполагалось, что я спокойно понаблюдаю за его действиями через прутья. Теперь же выходило, что подвиг придётся совершать на пару. — Вообще-то я не умею лазить по заборам, — честно предупредила я. — Ничего, я помогу, — обнадёжил Данте. — Это несложно. В целом, абстрактно говоря, я была с ним согласна. Изгородь не высокая, а, главное, это не сплошной забор, а переплетение перекладин, по которым, строго говоря, лазить должно быть одно удовольствие. Даже странно, что архитектор и хозяева армона так беспечно отнеслись к вопросу безопасности. Но вот если говорить конкретно… О том, что лично я и вот прямо сейчас должна через эту ограду перебраться… Вот тут-то она сразу начинала казаться мне высокой и неприступной. Впрочем, долго раздумывать и сомневаться я не стала. А куда, собственно говоря, деваться? Не назад же, через 'ручеёк' и по 'рощице' к постоялому двору? Перебраться на другую сторону действительно оказалось не так уж сложно. Главным образом, конечно, благодаря помощи Данте. Соскочив на землю, я вздохнула с облегчением. Мы с Данте зашагали в сторону армона. Наша 'прогулка' заняла намного больше времени, чем предполагалось, и уже успело стемнеть, но здание приветливо светилось яркими окнами. И тут я поняла, что хозяева вовсе не проявили беспечность, окружив здание столь удобной для воров изгородью. Поскольку в нашем направлении с громким лаем бежала целая свора крупных собак… Сама бы я, наверное, растерялась. Но Данте, оценив расстояние до изгороди и до армона, рявкнул мне в ухо: 'Быстро!' и, не дожидаясь, пока я выйду из состояния оцепенения, потянул к стене здания. К счастью, плющ действительно имелся здесь в изобилии и оказался крепким. Никогда не подозревала в себе способностей к лазанью, но, как оказалось, огромные и голодные на вид собаки отлично стимулируют. Должно быть, мы с Данте поднялись на уровень второго этажа, прежде чем, наконец, замереть и передохнуть, попутно убеждаясь в том, что опасность миновала. — Что будем делать? Посмотрев вниз, я запоздало испугалась и с новой силой вцепилась в плющ. — Придётся лезть в окно! — ответил Данте. В целом, именно такой поступок на сегодняшний день и планировался, но при совершенно иных обстоятельствах. Так или иначе, я была с ним согласна, поскольку иного варианта попросту не видела. Ближайшее окно оказалось наглухо закрытым. Пришлось подняться ещё на один этаж. Теперь, когда собаки остались достаточно далеко, лазанье стало даваться мне тяжелее, но с помощью Данте я сумела взобраться выше. Данте первым постучал в окно. Горевшие в комнате свечи давали надежду на то, что на сей раз мы будем услышаны. Действительно, окно распахнулось почти сразу. К счастью, Данте вовремя успел пригнуться, поскольку открывалось оно наружу. — Данте?! Ну что ж, можно сказать, что цель была достигнута. Ошеломить Эльнору моему спутнику без сомнения удалось. — Добрый вечер, Эльнора. — Данте постарался изобразить на лице светскую улыбку. — Я надеюсь, что не слишком шокировал тебя таким поздним визитом. — Как ты здесь оказался? — проморгавшись, проговорила хозяйка. — Да вот, шёл мимо и решил заскочить, — небрежно откликнулся Данте. — Подумал, что пора бы немного подкрепиться? — понимающе спросила Эльнора. — Вообще-то гостиная этажом ниже. — Э… Ты не будешь возражать, если я войду здесь и спущусь по лестнице? — Ну, если ты действительно так предпочитаешь… Эльнора посторонилась, пропуская его в помещение, оказавшееся спальней. — Вообще-то я не один, — сообщил Данте, залезая на подоконник. И протянул мне руку, помогая забраться следом. Эльнора наблюдала за процессом, разинув рот. Возможно, видеть влюблённых мужчин, влезающих в окна спальни, ей приходилось. Или как минимум слышать об их существовании. Но чтобы мужчина забрался в опочивальню к даме сердца через окно, прихватив с собой ещё одну бабу — то ли на всякий случай, вдруг хозяйки дома не окажется, то ли чтобы вдвоём не заскучали, — такого ей ни видеть, ни слышать точно не приходилось. — Донья Сандра?! — Опомнившись от шока, она бросилась к окну, чтобы мне помочь. В итоге меня втянули внутрь за обе руки. — Господи, да вы насквозь промокли! Это…Это просто ужасно! Данте, как ты мог?! — Данте тоже промок насквозь, — поспешила заметить я, видя, что сам он заступаться за себя не спешит. Упрёк Эльноры представлялся мне не вполне справедливым, учитывая, что Данте сделал всё, что мог, лишь бы я не промокла в ручье. — Да пусть делает всё, что его душе угодно! — фыркнула хозяйка армона, скользнув по одежде Данте нарочито равнодушным взглядом. — Но втягивать в свои дурачества вас?! Это просто верх эгоизма! — Эльнора, вообще-то не так чтобы это вышло умышленно, — язвительно заметил Данте, видимо, всё же уставший молча сносить упрёки. — Так, сейчас не время для выяснения этих вопросов, — отмахнулась Эльнора. — Первым делом надо вас согреть. Может быть, вам стоит спуститься в баню? Этот вопрос был адресован мне. — Нет-нет, спасибо, — замотала головой я, чувствуя, что это было бы совсем неудобно. — Всё совсем не так плохо. Если бы я могла переодеться в сухую одежду… Этого было бы более чем достаточно. Эльнора поджала губы, явно так не считая. Но, видимо, решила, что спорить со мной и давить не станет. — Хорошо. Сейчас я распоряжусь, чтобы вам принесли всё необходимое. Она позвонила в колокольчик, вызывая служанку. Двадцать минут спустя мы с Данте сидели на диване, опустив ноги в тазы с горячей водой. На пододвинутом к дивану столике стояли чашки с не менее горячим чаем. К этому времени мы оба успели облачиться в сухую одежду. На мне было одно из платьев Эльноры, Данте же получил, за неимением лучшего варианта, одежду кого-то из старших слуг. — Как вы себя чувствуете, донья Сандра? — спросила Эльнора, самолично укрывая мои колени тёплым пледом. — Чудесно. Право слово, я уже в полном порядке, вам не следовало так утруждаться… Я не успела как следует зажать переносицу и громко чихнула. — Нет, вы всё-таки простудились! — В тоне Эльноры снова послышалось возмущение, предназначенное, как быстро выяснилось, отнюдь не мне. — Данте, у меня просто нет слов! Как ты мог довести девушку до такого состояния?! — Донья Эльнора, Данте ни в чём не виноват! — вновь заступилась за своего спутника я. Отчего-то упрёки Эльноры задевали меня сильнее, чем того, кому, собственно говоря, и были адресованы. — Это потрясающе! — покачала головой она, усаживаясь в кресло. — Данте, как тебе это удаётся? Ты не только втянул девушку в передрягу, но ещё и добился, чтобы она при этом стояла за тебя горой. Хотела бы я знать, чем ты заслужил такое отношение. — Донья Эльнора, он действительно его заслужил. — Я понимала, что поступаю глупо, так активно защищая Данте при женщине, которая в известном смысле являлась моей соперницей. Но поступить по-другому не могла, особенно учитывая, насколько важным человеком она была для Данте. — К тому же в моём состоянии нет ничего серьёзного. Не более чем лёгкая простуда. Поверьте, бывают вещи значительно более страшные. И именно в этих вещах Данте помог мне как никто. Так что моё отношение он бесспорно заслужил. Ну вот, кажется, я начала выполнять вторую часть просьбы Данте, а именно расписывать при Эльноре его достоинства. Однако, что интересно, на этот аспект ни он, ни она особого внимания не обратили. Вместо этого оба опустили взгляд на изображение дракона у меня на руке. — Вам не повезло встретить на пути очень плохих людей, — проговорила Эльнора, и теперь её тон был куда более серьёзным, чем когда она отчитывала Данте. — Полагаете, не повезло? — мрачно хмыкнула я. — Таких людей настолько много, что вряд ли это можно назвать простым стечением обстоятельств. Перед глазами пронеслись лица и вереница событий. Чёрный Пират, Илкер-бей, Юркмез с Берком, самодовольный Карталь. То, что творили хозяева. То, на что были способны рабы. По меньшей мере Арканзия была в моём представлении заполнена людьми, которых язык никак бы не повернулся назвать хорошими. — Наверное, вы правы, — грустно кивнула Эльнора. — Тем не менее, то, что случилось с вами, в высшей степени несправедливо. И, думаю, ни один человек не застрахован от подобного. В последнем я сильно сомневалась. Очень трудно было представить в моём положении саму Эльнору. Да и Данте тоже. Думаю, он бы просто не сдался в плен живым. Но в целом для людей такого статуса, как у этих двоих, подобный риск если и существует, то по определению сведён к минимуму. Чего не скажешь о таких, как я. Тем более удивительным, и не скажу, чтобы неприятным, стало для меня сопереживание со стороны Эльноры. — Были люди, которым не повезло значительно сильнее, чем мне, — пробормотала я. На глаза неожиданно навернулись слёзы. Этот факт застал меня врасплох. Надо же, прошли месяцы, а воспоминания до сих пор настолько ярки. Я погрузилась в новую жизнь, моим вниманием завладела работа, интриги охотниц за состоянием Данте, книги и камни. Но на секунду отринь всю мишуру, отодвинь её в сторону, словно занавеску, и увидишь всё те же картины, терпеливо дожидающиеся своего часа. Девушка, которую бросили за борт. Её взгляд. Её крик. Я прикрыла глаза, стараясь выровнять разом сбившееся дыхание. — Донья Сандра! Сандра! Вам плохо? Я с трудом сфокусировала взгляд. Эльнора уже не сидела в кресле, а стояла, склонившись надо мной. — Нет. — Я слабо улыбнулась. — Всё в порядке. — Было очень глупо с моей стороны завести разговор на такую тему, — злясь на саму себя, воскликнула Эльнора. — Простите. — Не извиняйтесь. Строго говоря, я сама перешла на эту тему. — В любом случае с этого момента мы будем говорить о другом. И Эльнора сдержала слово. К теме рабства разговор действительно больше не возвращался. Даже ни одного взгляда не было брошено на моё запястье — а я привыкла замечать такие вещи. Только светская болтовня о вещах забавных, а порой заставляющих задуматься, но не переживательных. Поддерживать лёгкий и одновременно нескучный разговор хозяйка армона умела блестяще. А ещё через час нас, обсохших и согретых, отправили в карете домой. Данте к теме своих взаимоотношений с Эльнорой больше не возвращался, возможно, потому, что испытывал передо мной явную неловкость за этот случай. А вот саму Эльнору я в скором времени повстречала. Мы столкнулись в моей любимой чайной. Точнее сказать, я сидела за столиком, а Эльнора подошла, меня увидев. Долго мы в тот раз не общались. Присоединившись ко мне на пару минут и поинтересовавшись мои самочувствием, она спросила: — Донья Сандра, вы не могли бы как-нибудь заехать ко мне в армон? Я бы хотела кое о чём с вами поговорить, но этот разговор не для чайной. — Она огляделась, намекая на немаленькое число посетителей. — Думаю, я не отниму много вашего времени. Я пообещала заехать на следующий день и слово сдержала. К моему удивлению, на этот раз, в отличие от наших предыдущих встреч, она выглядела несколько нервозной. Неспокойно ходила по комнате, пару раз сцепила руки, неоднократно выглядывала в окно, хотя вряд ли рассчитывала увидеть там что-либо интересное. — Присаживайтесь, донья Сандра, — рассеянно промолвила она, в очередной раз бросая взгляд на облачное небо. — Как вы себя чувствуете? Простуда прошла? — Да, большое спасибо, — кивнула я, удивляясь всё больше. О том, что последствия нашей с Данте прогулки остались в прошлом, я уведомила её ещё вчера в чайной. Эльнора постояла ещё немного, а затем решительно подошла к креслу и села напротив меня. — Я хотела кое-что рассказать вам, донья Сандра, — произнесла она. И нервно улыбнулась. — И, говоря откровенно, немного боюсь. Я тоже улыбнулась, стремясь её подбодрить, и одновременно недоумевая, что такое важное она могла бы мне сообщить. — Мне казалось, что вы совсем ничего не боитесь, — призналась я. — В самом деле? Я произвожу такое впечатление? Похоже, мои слова ей польстили. — Да, — искренне кивнула я. — Вы производите впечатление очень уверенного в себе человека. Твёрдого, самодостаточного и не знающего сомнений. Улыбка на лице Эльноры стала более весёлой. — Я действительно уверена в себе — в большинстве случаев, — подтвердила она. — Но это не означает, что я не знаю сомнений. Я ведь всё-таки живой человек, хотя и самодостаточный. Тут мне нечего было возразить, да она и не ждала от меня возражений. — Словом, донья Сандра, если вы помните, несколько дней назад я отказала дону Данте, щедро предложившему мне стать его женой. — Я утвердительно кивнула. — Вы спросили тогда, в чём заключается причина такого решения. Я прочитала вам целую лекцию, — Эльнора усмехнулась, — и по-прежнему готова настаивать на каждом своём слове. Но дело в том, что я рассказала тогда не всё. Я продолжила внимательно и вежливо слушать. Не скрою, её слова разжигали любопытство; с другой стороны, она имела полное право держать свои причины при себе. Ничто не обязывало Эльнору делиться ими со мной, и мне казалось неприличным призывать её к откровенности. Однако в призыве она и не нуждалась. — Словом, главная причина, донья Сандра, заключается в том, что я не интересуюсь мужчинами. — Простите? — Я не сразу поняла, к чему она клонит. Эльнора улыбнулась. — Я не интересуюсь мужчинами, — неспешно повторила она. — Меня гораздо больше привлекают представительницы моего собственного пола. — А… Теперь до меня дошёл смысл её фразы, но собственных слов я не находила. — Да, мне нравятся женщины, — подтвердила Эльнора, прочитав понимание в моих глазах. Кажется, моё замешательство слегка её позабавило, хоть и не стало неожиданностью. — И, признаюсь, в частности в данный момент мне нравится одна определённая женщина. Эта женщина — вы. И она обезоруживающе улыбнулась. Дар речи не вернулся, скорее, наоборот, на прощанье помахал мне рукой. Я приоткрыла рот и снова закрыла его, так и не издав ни звука. Нет, конечно же, я знала о существовании таких женщин, как Эльнора. Больше того, в Астароли их было больше, чем на юге, или, правильнее сказать, в более свободном северном обществе они реже скрывали свою особенность. В частности, в университете их было не так уж и мало. Но, во-первых, я никогда не общалась с ними близко. Во-вторых, мне всегда казалось, что подобные предпочтения характерны для женщин, внешне невзрачных и не слишком привлекательных для мужчин. Во всяком случае, я никак не ожидала подобного от такой роскошной женщины, как Эльнора, у ног которой с лёгкостью могли оказаться все холостяки Галлиндии. А в-третьих, сама я никогда не становилась объектом интереса таких женщин. Или, во всяком случае, об этом не подозревала. — Я вижу, что вы удивлены, — понимающе улыбнулась Эльнора. — Вы помните, как в первый раз приехали сюда с письмом от Данте? Я собиралась сразу же дать вам ответ, но передумала. Мне незачем было раздумывать целых два дня, донья Сандра, — призналась она. — Я с самого начала точно знала, что откажу Данте, по теперь понятным вам причинам. Но вы вызвали мой искренний интерес, и мне захотелось ещё раз вас увидеть. Именно поэтому я солгала, будто хочу немного подумать. Чтобы появился повод повторно пригласить вас к себе. Теперь я уже не просто не знала, что сказать, я даже не пыталась думать в этом направлении. Единственное, на что меня хватало, — это поддерживать свой рот в закрытом состоянии, дабы не сидеть с откровенно отвисшей челюстью. — Потом вы появились здесь вместе с Данте. Таким способом и в таком виде, что я даже не знала, как реагировать, — рассмеялась Эльнора. — То ли восхищаться, то ли удивляться, то ли сочувствовать. Впрочем, одно несомненно: вы вызвали во мне желание вас защитить. — Она немного помолчала; во взгляде появилось мечтательное выражение. — Я отлично понимаю, донья Сандра, что вы не такая, как я, — улыбнулась она. — Но и вы должны меня понять. Вами просто невозможно было не увлечься. В устремлённом на меня в этот момент взгляде было столько восхищения, что мне стало страшно неловко и захотелось поскорее залезть под стул. А в то же время кольнула мысль: вот если бы Данте хоть посмотрел на меня так же! Я никак не могла ответить на чувства Эльноры, и тем не менее, восхищения в моих глазах было сейчас, наверное, не меньше, чем в её собственных. — Ваши удивительные волосы, — произнесла между тем Эльнора, наклонив голову набок. — И глаза. И удивительно нежный цвет кожи. Но дело даже не во внешности. Вы — другая. Вы так разительно отличаетесь от всех южных женщин, с которыми мне когда-либо доводилось общаться. У вас иной темперамент, вы более сдержанны — и одновременно более свободны, поскольку не зависите от тех условностей, что навязываются южанкам в процессе воспитания. Вы по-своему бескомпромиссны, это видно по вашим глазам. Вы умны и горды, но не тщеславны. Вы умеете быть преданной. И вас ужасно хочется защищать! Она виновато развела руками — дескать, что я могу тут поделать? Я заставила свои мозги шевелиться, невзирая на состояние шока. Надо было что-то сказать; не могу же я вечно сидеть здесь каменным изваянием! Однако Эльнора, угадав мои мысли, вытянула вперёд руку, давая понять, что она ещё не договорила. — Я хотела, чтобы вы всё это знали, донья Сандра. Но вам не стоит беспокоиться. Да, на каком-то этапе я действительно собиралась предложить вам более тесные взаимоотношения. Но не теперь. Не после того, как увидела вас вместе с Данте. Тут всё было слишком очевидно. Ваша преданность, ваша забота, готовность простить ему всё, что угодно, да просто то, как вы на него смотрели, — всё это говорит само за себя. Я понимаю, что ваше сердце занято, и не стану вмешиваться там, где всё равно опоздала. Хотя, скажу прямо: при иных обстоятельствах я бы поборолась с Данте за вашу симпатию. Вот теперь она дала понять, что договорила. — Донья Эльнора, — выдохнула я. — Мне в самом деле очень неловко, но я буду честна. Как вы справедливо заметили, мои предпочтения в делах любви отличаются от ваших. И я почти готова сказать 'к сожалению'. Поскольку, честное слово, во многом вы могли бы дать фору всем знакомым мне мужчинам. Вы действительно внушаете восхищение. И, право, хоть вы и дали объяснение своему ко мне отношению, я по-прежнему считаю его совершенно незаслуженным. Я — обычный человек, не представляющий из себя ничего особенно интересного. — Было бы странно, если бы вы сказали иначе, — проницательно улыбнулась Эльнора. — Что ж, благодарю вас за комплимент. И простите, если я вас ненароком шокировала. Если когда-нибудь вам понадобится помощь, знайте, что у вас есть здесь надёжный друг. Я искренне поблагодарила её, хотя даже не предполагала, что помощь действительно однажды понадобится. Рассказывать о состоявшемся разговоре Данте я сочла не целесообразным.

Просмотров: 17

Я вскоре поняла, почему встреча Данте и Илкера состоялась именно в этой таверне. Как выяснилось, постоялый двор, на котором остановились галлиндийцы, располагался совсем неподалёку. По дороге Ренцо немало удивил меня, незаметно сунув в руку нечто зелёное, покрытое белыми точками и шершавое на ощупь. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это — восточная сладость, видимо, одна из тех, что лежали в установленной перед посетителями вазе. При этом Ренцо действовал осторожно, будто опасался, что его поступок кто-нибудь заметит. Не могу сказать, чтобы я растаяла от такой заботы. Она казалась мне больше похожей на подачку, как когда голодной собаке кидают кость с барского стола. Или угощают куском сахара, стремясь таким образом приручить. Но я — не собака, и со мной этот номер не пройдёт. Поэтому поначалу я даже не стала есть подаренный продукт, невзирая на острое чувство голода. Но и выбрасывать его не собиралась: всё же я не настолько глупа. Кто знает, собираются ли меня кормить вообще и уж во всяком случае, с какой частотой. В комнаты Ренцо и Данте меня вести не стали. Немного посовещавшись, оставили во внутреннем дворике. Это был совсем небольшой участок земли, огороженный со всех сторон высокой стеной. Так что почти тюрьма под открытым небом. Зато со скамейкой, на которую я и селя, едва эти двое исчезли в здании. Какая же на меня накатила усталость! Именно в этот момент, когда я получила возможность ненадолго расслабиться. Сразу же выяснилось, что ноги нещадно болят. Да что там ноги, болела и спина, и вообще всё тело. Я напряглась, увидев, как в мою сторону устремилась девушка, работавшая на постоялом дворе. Небогатая, довольно скромно одетая, но и не рабыня: я не увидела у неё знака дракона, да и вообще, кажется, начинала отличать рабов от свободных людей по внешнему виду и манере поведения. И чего она от меня хочет? Скажет, что нечего рабыням рассиживаться? Или и вовсе приспособит к какому-нибудь делу, чтобы рабочая сила не пропадала, пока хозяину я всё равно не нужна? Но вопреки моим ожиданиям девушка, сочувственно на меня посмотрев — кажется, я впервые увидела в чьих-то глазах сочувствие с того момента, как моя нога коснулась земли Арканзии, — вручила большой кусок хлеба и кувшин с молоком. Поблагодарив её кивком головы, я с жадностью вцепилась зубами в хлеб. Ела совершенно неприлично, но сил на то, чтобы остановиться и скорректировать своё поведение, уже не осталось. Девушка сразу же ушла, я же поглотила всю свою порцию в считанные секунды и стала столь же жадно запивать её молоком. По подбородку потекла струйка, я вытерла её резким движением, и продолжила пить. Хорошо, но мало. Угощение закончилось, а я бы, кажется, съела ещё несколько раз по столько же. Я даже подумывала о том, чтобы подойти к девушке и попросить у неё ещё. Но, во-первых, мне было не вполне удобно это делать: я ведь и за первую порцию заплатить не могла. А во-вторых, по легенде я не знала арканзийского языка и, следовательно, ничего не смогла бы ей объяснить. И тут я вспомнила про припрятанный в платок подарок Ренцо! Извлекла его на свет и тут же съела. Я даже не успела почувствовать вкус, хотя местные сладости считались чрезвычайно изысканным яством. Но во всяком случае мой желудок стал хоть немного более полным. И хорошо, что я не съела эту зелёную штуку сразу. Думаю, на голодный желудок от сладкого мне стало бы нехорошо. В путь отправились на джамалях — это животные, весьма похожие на верблюдов, и даже считающиеся одной их разновидностью. Тоже горбатые, притом двугорбые, покрытые густым коричневым мехом. Идеально приспособленные к суровому климату пустыни. От остальных представителей семейства верблюдовых они отличаются главным образом тем, что, во-первых, способны развивать бОльшую скорость (хотя как правило передвигаются, наоборот, неторопливо, экономя силы и ресурсы), а во-вторых, их ноги покрыты до колен очень толстой шкурой. Как я узнала позднее, это качество развилось у арканзийских джамалей как необходимое условие для выживания в здешних пустынях, таких, как Дезерра. Суть заключалась в том, что эти места кишмя кишели ядовитыми змеями, а прочная шкура предохраняла верблюдов от укусов. Наш отряд, в скором времени собравшийся на улице за стенами постоялого двора, состоял из восьми человек. Все, кроме меня, мужчины. Главным образом, свиту собрал вокруг себя Илкер. При нём был давешний телохранитель, двое рабов (включая того, которого я видела в таверне) и надсмотрщик, призванный следить собственно за рабами, равно как и прислуживать своему господину. Данте и Ренцо, со своей стороны, путешествовали вдвоём (если не считать меня). Сперва я даже слегка удивилась тому, что рабы, как и все прочие, отправлялись в путь верхом. Даже я, для которой джамаль наверняка изначально предусмотрен не был. Это уже потом выяснилось, что путешествовать по Дезерре по-другому просто нереально. Оседлать животное оказалось легко: джамаль опустился на колени, и его туловище оказалось таким образом очень низко. Гораздо легче, чем вскочить на лошадь. Зато потом, когда я оказалась в седле, а он начал подниматься, мне резко стало не по себе. Я раскачивалась, будто на штормящем судне и, ощущая, что вот-вот упаду, судорожно вцепилась обеими руками в деревянную ручку, приделанную к седлу спереди и, видимо, предназначавшуюся специально для того, чтобы в случае необходимости помочь всаднику удержать равновесие. Рабы Илкеры наблюдали за моим ужасом с усмешкой, телохранитель на всякий случай приблизился, чтобы помочь, если возникнет такая потребность; остальные просто не обращали внимания на рабыню. Мне всё же удалось удержаться самостоятельно. Было по-прежнему страшновато: сидеть на джамале оказалось более высоко, чем на лошади, к тому же при движении по-прежнему создавалось лёгкое ощущение морской качки. В придачу и сидеть в седле (также принципиально отличавшемся от лошадиных и расположенным между двумя горбами животного) следовало не так, как я привыкла, а скрестив ноги, будто на циновке в таверне. Почему — было выше моего понимания, и поначалу я всё же настояла на том, что сидеть так, как привыкла. К счастью, моя юбка была достаточно широкой, да ещё и разорванной в нескольких местах, что позволяло проделать путешествие. Удивляло сперва и то, как тщательно одеты были мои спутники. Одежда была из лёгкой ткани, но практически не оставляла обнажённым ни одного дюйма тела. Арканзийцы были буквально-таки закутаны в странно выглядящие тёмные хламиды. Наряд галлиндийцев был более привычен глазу, но и у них головы были обмотаны тюрбанами, примерно такими же, как и у арканзийцев. Даже мне перекинули какой-то кусок светлой ткани, и я худо-бедно нацепила его на голову, чтобы избежать солнечного удара. Первый день путешествия, вернее, его остаток, прошёл относительно спокойно. К езде на джамале я быстро привыкла. Эти животные безропотно следовали за тем, которого считали вожаком. Мы неспешно ехали вереницей, и управлять джамалем было практически не нужно. Что и хорошо, ведь я этого делать не умела. Один сложный момент возник, когда мой джамаль сильно заинтересовался росшими слева от нашего пути колючками. Шагнул в сторону и медленно опусти длинную шею, чтобы пожевать это сомнительное лакомство. Я же почувствовала, что вот-вот скачусь с седла носом вперёд. К счастью, недисциплинированность верблюда была вовремя замечена, и телохранитель, соскочив с собственного джамаля, парой громких окликов и хлопком по боку призвал животное к порядку. Солнце зашло чрезвычайно быстро. Вроде бы только-только начался закат — и вот пустыня погрузилась в темноту. Но арканзийцы, видимо, знали об этой здешней особенности. Поэтому своевременно подобрали место для ночлега — собственно, здесь и выбирать-то было особенно нечего, куда ни кинь — огромный песочный ковёр да барханы. Спешиваться не спешили. Определив место, телохранитель медленно повёл джамаля по его периметру и принялся раскидывать по ходу маленькие красные камушки. Лишь после того, как работа была закончена, мы проехали на верблюдах внутрь отмеченной зоны, и уже там спешились. Такие приготовления нисколько меня не удивили, поскольку мне была известна природа этих красных камней. Они имели магическую природу и часто использовались при изготовлении оберегов. Такие камушки должны были защитить место нашей стоянки от подстерегающих в пустыне опасностей. К примеру, отогнали бы хищного зверя, и даже смягчали порывы не на шутку разошедшегося к ночи ветра. Теперь рабы Илкера стали устанавливать огромный шатёр, один на всех, из вещей, лежавших в крупной дорожной сумки. Высокие складные ножки из неизвестного мне материала, наверху — тряпичная 'крыша', и такие же тряпичные 'стены' по бокам. Внутри быстро покидали несколько маленьких ковриков. Всё, что возможно, для удобства господ. Затем один раб, Берк, занялся приготовлением еды, а второй, знакомый мне по таверне Юркмез, принялся расседлывать джамалей. Эти животные нуждались в отдыхе не только от наездников, но и от сёдел. Я села на песок, стараясь держаться как можно дальше ото всех, и обхватила руками колени. — Эй, ты! — крикнул Юркмез. В целом он был в курсе, что я не понимаю арканзийского, но не счёл нужным придавать этому особого значения. — Что расселась, как госпожа? Давай помогай с джамалями! Возможно, обратись он ко мне другим тоном, я бы встала и принялась помогать. Тем более что к животным я относилась хорошо. Но в этом окрике было столько презрительного высокомерия, словно передо мной был не раб, а по меньшей мере визирь. Вынужденный пресмыкаться перед Илкером, надсмотрщиком, да и многими другими, он решил, что сможет отыграться на мне. К тому же я дико устала, а говорить о моём настроении и вовсе бессмысленно. Я просто ненавидела весь мир. Тихо, но от того не менее сильно. Поэтому я сделала вид, что не понимаю его слов. Юркмез разозлился: смысл его приказа можно было понять и без знания языка, по жестам и по ситуации в целом. Но я лишь посмотрела ему в глаза, жёстко и выразительно, с молчаливым вызовом, и он отстал. Продолжил заниматься джамалями в одиночку, что-то невнятно бурча себе под нос. Изначально я собиралась бежать в эту ночь. Но усталость изменила мои планы. Кое-как прислонившись к ножке шатра, я просто уснула, даже не дождавшись, когда на костре дожарят мясо. Проснувшись, я обнаружила, что лежу на песке, укрытая чем-то вроде плаща; под головой обнаружился ещё один кусок ткани, сложенный в несколько раз, чтобы заменить подушку. Интересно, кто это так обо мне позаботился? Готова отдать голову на отсечение, что не Юркмез. Желудок моментально напомнил о том, что я уснула, не поев. Завтракали остатками вчерашнего мяса, кроме того, ели сыр и прихваченный с собой хлеб. Запивали водой, которую, однако, использовали очень экономно. С самого начала пути каждому из нас выделили по фляге, но фляги рабов были значительно меньше, чем те, что предназначались господам, равно как и свободным слугам — надсмотрщику и телохранителю. Еда рабов тоже отличалась от еды хозяев. Фактически нам были щедро предоставлены объедки. Те куски мяса, что подгорели или просто были слишком жёсткими. Кусок сыра с той стороны, что успела слегка заплесневеть. Впрочем, мой желудок не так чтобы был настроен привередничать, тем более что во время путешествия на пиратском судне нас тоже не так чтобы шикарно кормили. Тем не менее, когда время завтрака закончилось, а рабы и слуги занялись верблюдами и шатром, ко мне подошёл Ренцо и безмолвно протянул мне кусок мяса и флягу с водой. Мясо выглядело совсем не так, как наше; оно было сочным и мягким. Фляга тоже была большой — видимо, принадлежала самому Ренцо. Я приняла мясо, кивнув головой в знак благодарности, и быстро его съела, а вот отпивать из фляги не спешила. Указала на свою собственную, дескать, у меня ещё есть вода. Ренцо покачал головой и настойчиво вложил большую флягу мне в руки. Что ж, если он такой нежадный, не стану отказываться и сэкономлю немного собственной воды. В пустыне это может оказаться весьма полезным. Сделала несколько больших глотков и вернула флягу её владельцу. И краем глаза успела заметить, с какой неприязнью и завистью глядит на меня Юркмез. Что ж, по-своему его можно понять. Хотя, с другой стороны, я не спешила придавать слишком большое значение произошедшему. Это хорошо, что я получила больше еды и воды. Но с точки зрения целей, которые преследовал при этом Ренцо… Я по-прежнему не сомневалась: он просто пытается приручить меня, как дикого зверька. Знала и другое: ему это не удастся. Весь день, не считая непродолжительных привалов, мы провели в путешествии по пустыне. Выехали, когда солнечный диск только-только начал подниматься над барханами. Первые часы не останавливались вовсе, стараясь по максимуму использовать не слишком жаркое раннее утро. Постепенно солнце поднималось всё выше, и жара становилась нестерпимой. И это притом, что небо сегодня было подёрнуто странной белёсой дымкой, казалось бы, ослабляющей солнечные лучи. Даже само солнце было странным: совершенно белый круг, как будто луна, но только более яркая, на которую трудно смотреть. Тем не менее, жара была невыносимой. Пот стекал с лица струями, тем более что я всё-таки не снимала с головы белую тряпицу, предохраняющую от удара. Но максимально закатала рукава и раскрыла ворот платья, за что вскоре и поплатилась. Кожа на лице и столь неблагоразумно открытых солнцу местах покраснела и по ощущениям горела огнём, до неё больно было дотронуться. Особенно сильно пострадали руки, нос и щёки. Во время привала, сделанного уже после того, как солнце стало постепенно спускать вниз, двигаясь к западу, Юркмез обратился к надсмотрщику, ответственному за запасы воды, с просьбой заново наполнить его флягу. — С какой это стати? — возмутился тот. — Вы получили ровно столько воды, сколько необходимо до конца дня. Я гадливо поморщилась. Конечно, терять рабов они не хотели, а потому наверняка очень точно просчитали, сколько воды необходимо, чтобы не потерять сознание обезвоживания. И при этом не предоставили ни одной лишней капли. — Но моя вода уже закончилась! Юркмез демонстративно перевернул свою флягу горлышком вниз; из неё и правда не вытекло ни капли. — Стало быть, ты неэкономно её использовал, — и бровью не повёл надсмотрщик. — До вечера ничего не получишь. А наперёд будешь знать, как правильно пользоваться запасами. Юркмез был очень зол, но больше ничего не сказал. Я подумала было, не поделиться ли с ним собственной водой. Путешествовать по пустыне, не имея возможности сделать глоток, очень мучительно. Я и сама как следует настрадалась, постоянно отказывая себе в питье из соображений экономии. Но, встряхнув собственную флягу и поняв, что там воды тоже осталось на донышке, проявлять самопожертвование не стала. Немного перекусив тем, что перепало от щедрот хозяев, я уже привычно села с краю, прислонившись к ножке шатра, стараясь максимально спрятаться от солнца в откидываемой им тени. Лицо, руки и шею нещадно жгло. Должно быть, кожа как следует раскраснелась, во всяком случае рабы поглядывали на меня с усмешкой и пару раз тихонько обменялись язвительными судя по всему репликами. Я чувствовала себя так, будто у меня поднялась высокая температура. Желания жить это не прибавляло. Тёплых чувств к хозяевам — тоже. Я вообще ненавидела сейчас всё тёплое. И как никогда хорошо понимала, почему у арканзийцев принято желать собеседнику тени и прохлады, а не света и тепла, как у нас на севере. Человеческая тень упала внезапно на горячий золотой песок. Я вздрогнула и инстинктивно отпрянула, резко поднимая голову. Ренцо. Почему-то это заставила меня слегка успокоиться. Пожалуй, от этого человека я ожидала гадостей меньше всего. На втором месте, как ни странно, был холодный и немногословный Данте, а вот арканзийцев я боялась и ненавидела сильнее всего. Странно с чего бы так? Ведь именно галлиндийцам я теперь принадлежу. Неужели стремление Ренцо меня приручить даёт свои плоды? Но если так, чем я и правда лучше маленького дикого зверька? Я вскочила на ноги и резко оттолкнула Ренцо, едва его рука коснулась моей щеки, предварительно опустившись в какую-то миску. — Тсс… Тише, тише. — Ренцо примирительно выставил вперёд руку, пока я пялилась на него ничего не понимающим взглядом. — Это для твоей кожи. Он указал на миску, в которой обнаружилась какая-то густая желтоватая смесь, потом на моё лицо. Я начала понимать. Видимо, это какое-то средство для обгоревшей кожи. — Что тут случилось? — Голос Данте заставил меня повторно вздрогнуть. Кажется, мой резкий скачок привлёк его внимание. — Ничего, — откликнулся Ренцо. — Пытаюсь обработать ей лицо, а она боится. Данте неодобрительно покачал головой, переведя взгляд с моего носа на шею, а затем руки. — Она не местная, не знает, что в одежду надо как следует закутаться, — заметил Ренцо. — Надо было ей объяснить, но как? — Всё равно не помогло бы, — заметил Данте. — У неё слишком белая кожа, не такая, как у нас. Лицо всё равно бы сгорело. Ладно, попытайся объяснить ей, что она должна пользоваться мазью регулярно. Он сам шагнул ко мне, указал на миску с жёлтой смесью и заглянул в глаза. От страха у меня мороз пробежал по коже. — Это, — Данте почти коснулся пальцем мази, — надо наносить на тело. — Он показательно провёл пальцем по своему лицу. Ещё раз посмотрел мне в глаза, словно хотел достучаться до самых глубин сознания, и вернулся в шатёр. Я вздохнула с облегчением. — Давай. — Теперь ко мне снова подошёл Ренцо. — Я покажу в первый раз, как это делать. Я позволила ему приблизиться и, напряжённо следя за каждым движением, предоставила возможность помазать обгоревшие участки кожи. Ренцо набирал мазь щедро, толстым слоем. Она была жирной и прохладной, отчего по настрадавшейся коже сразу же распространялось приятное ощущение. И, сколь это ни странно, мягкое прикосновение смуглых пальцев галлиндийца не так чтобы было мне неприятно. Мазь осталась при мне и на удивление быстро помогла. Кожа начала немного шелушиться, но к вечеру боли и ощущения жара почти не осталось. За день я снова смертельно устала, но на сей раз это не могло изменить моих планов. Этой ночью я была намерена бежать. Куда? Что я собиралась делать дальше? Эти вопросы волновали меня в последнюю очередь. Бежать. Перестать быть рабыней. Никогда больше не увидеть человека, считающего себя вправе называться моим хозяином. Никому не позволить совершить надо мной насилие — в каком бы то ни было значении этого слова. Всё остальное — побоку. Если ради этого придётся умереть — а вероятнее всего, так оно и было, — значит, я готова умереть. Я сделала вид, будто легла спать, как и прошлой ночью. Дождалась, пока стихнут все разговоры, пока все улягутся. Выждала ещё некоторое время. Возможно, спят не все. Вполне вероятно, что надсмотрщик и телохранитель по очереди бдят, ненавязчиво следя, чтобы всё было в порядке. Всё, что мне оставалось, — это пойти на риск. И понадеяться, что ночная темнота окажется на моей стороне. Правда, ночь стояла звёздная. Белёсая дымка рассеялась, и теперь от неба трудно было оторвать взгляд. Говорят, самое звёздное небо можно увидеть либо в пустыне, либо в открытом море. В открытом море я побывала лишь однажды, но тогда нас держали в трюме, да и погода стояла неидеальная. Словом, было не до звёзд. А сейчас, невзирая на всю сложность, даже обречённость моей ситуации, я с трудом опустила глаза, переключаясь с усыпанных яркими точками небес на грешную землю. Большую флягу, полную воды, я выкрала заранее. На какое-то время хватит, а дальше… Я не думала так далеко. Главное — вырваться отсюда, уйти достаточно далеко, чтобы меня не смогли найти. Ну, а потом… Оставалось надеяться, что я сумею встретить более лёгкий конец, чем смерть от жажды. К слову, кинжал я тоже украла. Наконец решившись, я очень медленно поднялась на ноги. Сделала несколько осторожных шагов по, увы, шуршащему под ногами песку. Никто не пошевелился. Я перескочила через условное ограждение, созданное красными камнями, и бросилась бежать. Сперва неуклюже — уж больно непривычно было бегать по песку, — но затем всё быстрее и быстрее. Не оглядываясь, чтобы не сбавлять темпа. Направляясь к барханам, за которыми меня стало бы не видно. А сильный ветер (неожиданно сильный, всё-таки магические камни основательно сдерживали его порывы) вскоре занесёт мои следы новым песком. Увы, хоть я и не оглядывалась, но очень быстро услышала позади, как скрипит песок под чьими-то ногами. — Стой! — услышала я затем. Я и не думала подчиняться. Наоборот, собрала в кулак всю волю, все силы, и рванула так, словно мне вовсе не нужно было дышать. Если сейчас меня поймают — даже думать не хочу, что случить затем. Не говоря уж о том, что второго шанса бежать может не представиться. Тем не менее, несмотря на все мои отчаянные старания, расстояние между мной и моим преследователем неумолимо сокращалось. И в какой-то момент я почувствовала, как его рука грубо вцепилась в моё плечо. Я вырвалась. Он снова меня схватил. Я продолжила отчаянно вырываться, сейчас как никогда чувствуя себя загнанным зверем. Мне почти удалось освободиться, и я побежала было дальше, но преследователь снова меня перехватил. На сей раз я не удержалась на ногах, он тоже потерял равновесие, и мы оба упали на остывший за тёмное время суток песок. — Идиотка! — эмоционально крикнул Данте. Поднявшись сам, он буквально вздёрнул меня на ноги, словно я была тряпичной куклой. — Чего ты хотела этим добиться?! Тяжело дыша, я подняла голову, но отвечать или нет, решить так и не успела. Данте резко сжал моё запястье, глядя куда-то в сторону. — Ш-ш. Я повернула голову, проследив за его взглядом. Её нетрудно было разглядеть, несмотря на ночное время. И дело тут даже не в обилии звёзд. Карахские гадюки слабо светятся в темноте. Уж не знаю, отчего; быть может, природа позаботилась таким образом об их потенциальных жертвах. Такая гадюка находилась сейчас в паре ярдов от нас. То есть очень близко. Я застыла, позабыв о руке Данте, всё ещё сжимающей моё запястье. О карахских гадюках, как и о многом другом, мне доводилось читать, но, право слово, лучше бы я была менее образованна. И почему только я не учла, что они водятся именно в здешних пустынях? Зато я точно знала, что передвигаются они стремительно, укус наносят мгновенно, а их яд смертелен. Казалось бы, это вполне соответствовало моим недавним планам. Но смерть от укуса такой гадюки не только смертельно, но и чрезвычайно мучительна. Человек умирает не сразу. Сначала его парализует, причём постепенно, частями. Сперва отказывают ноги, затем действие распространяется дальше по телу. Ещё какое-то время человек живёт, неспособный ни двигаться, ни говорить. И лишь потом паралич дыхательных путей приводит к смерти. Наши спутники, сбежавшиеся на недавний шум, резко останавливались, едва завидев синеватый силуэт на песке. Нас отделяло от них по меньшей мере ярдов десять. Приближаться никто не спешил, и тут они были правы. Им всё равно не успеть на помощь. Зато подвергнутся риску сами. — Тише, — одними губами произнёс Данте. — Не шевелись. Я и не собиралась. Карахские гадюки не нападают на людей без причины. Но вот любое неосторожное движение на близком расстоянии могут воспринять как угрозу собственной безопасности, и тогда от них практически нет спасения. И как теперь быть? Я осторожно покосилась на Данте. На самом деле для него существовал единственно правильный вариант действий. Толкнуть меня в сторону змеи, а самому воспользоваться моментом и отскочить на безопасное расстояние. Пока гадюка будет занята мной, позволит ему уйти. Змеи неспособны сосредоточиться на нескольких вещах сразу. Обоим всё равно живыми из этой передряги не выйти. И, конечно же, он предпочтёт пожертвовать рабыней, тем более такой непокорной. Тем более что именно из-за неё он сам и оказался в этой ситуации. Я внутренне сжалась и лишь удивлялась, почему он медлит. Не так уж легко послать человека на верную смерть, даже если этот человек — раб? Или банальнейшим образом жалко шестидесяти динаров? Но жизнь всё равно дороже. — Готов поспорить, — Данте говорил едва слышным шёпотом, а губы скривились в слабой усмешке, — что ты сейчас очень хотела бы толкнуть меня этой твари навстречу. Он говорил, не глядя в мою сторону и не рассчитывая, что я хоть что-то пойму. У меня же расширились глаза от удивления. Надо же, до чего похоже мы мыслим. И насколько разную картину происходящего при этом выстраиваем. Мне даже в голову не пришло толкать к змее Данте. Я лишь ожидала такого поступка от него. Меж тем я неожиданно поняла, что его пальцы больше не касаются моей руки. От этого почему-то стало страшнее. То ли я решила, что он вот-вот бросит меня змее, то ли просто это прикосновение придавало уверенности. Не знаю. Я даже не заметила, как Данте поднёс руку к поясу. Просто внезапно совсем рядом мелькнул клинок, а спустя секунду брошенный нож отсёк гадюке голову. Тишина ночной пустыни сразу же нарушилась громкими возгласами и хрустящим под ногами песком. Зрители бросились к нам. Я в изумлении взирала на своего спутника. Да, я видела, что нож непростой. В рукояти — синий магический камень, из очень редких, усиливающий смертоносное действие оружия. Но что с того? Данте всё равно должен был действовать стремительно и при этом метнуть нож идеально выверенным движением. Впрочем, возможности долго раздумывать у меня не было. Данте практически сразу же схватил меня за плечо и поволок обратно к шатру. Остальные шли кто рядом, кто позади. Остановились лишь после того, как вновь оказались в спасительном окружении красных камней. — Я уважаю твою смелость и меткость, дон Эльванте, — лишь теперь заговорил Илкер, — и всё же неразумно было так рисковать. Тебе следовало пожертвовать рабыней, чтобы спастись самому. Неужели ты настолько её пожалел? В его словах слышалось нескрываемое неодобрение. — Пожалел? — с удивлением переспросил Данте. — В моей стране, почтеннейший Илкер-бек, с ходу иные представления о том, как следует себя вести мужчине. Воин не должен намеренно искать неприятности, ибо это неразумно, а воину следует быть разумным. Однако если неприятности сами нашли его, отступать и тем более прятаться за женскую спину негоже. Мужчина должен быть в состоянии самостоятельно решить проблему, в противном случае его перестанут уважать. — Что ж, понимаю, — медленно кивнул Илкер. — Такое понятие о чести всё ещё представляется мне не вполне благоразумным, однако не нам менять то, что установлено в веках. — Вот именно, — холодно подтвердил Данте. — У тебя есть наручники или верёвка? — повелительно обратился к надсмотрщику он. — Позаботься о том, чтобы она опять не сбежала. Я зло усмехнулась. Теперь всё снова встало на свои места. Мы вернулись к системе взаимоотношений 'хозяин — раб'. Прежде, чем надсмотрщик оттащил меня в сторону, приготовив верёвку, я вздёрнула подбородок и посмотрела Данте прямо в глаза, так, как не имела права делать рабыня. Демонстрируя тем самым, что всё равно не собираюсь принимать свою судьбу. Эта выходка не укрылась от внимания Илкера. — Твоя рабыня слишком непокорна, — заметил он. — Не только потому, что попыталась бежать. Она вообще позволяет себе слишком многое. Тебе следует её усмирить. Я могу дать несколько советов, которые позволят сделать это быстро и с гарантированным результатом. — Благодарю тебя, Илкер-бей, — без особой благодарности в голосе откликнулся Данте. — Я сам сумею укротить собственную рабыню. Но я намерен заняться этим после того, как возвращусь в свой армон. Там у меня будут для этого все средства. *армон — нечто среднее между особняком и дворцом, фактически малогабаритный дворец* Значит, мне ни в коем случае нельзя добраться до его армона, заключила я, пока надсмотрщик, вывернув мне запястья, грубо связал их за спиной. Затем он взял вторую верёвку и с её помощью привязал первую к ножке шатра. Так меня и оставили, словно сидящую на цепи собаку. Впрочем, туда мне и дорога. Раз не смогла сбежать и умереть тоже не решилась, значит, всё вполне заслуженно. Во всяком случае, закономерно. Все разошлись. Господа ушли спать в шатёр, рабы устроились снаружи. Я не ложилась, лишь сидела, кое-как прислонившись спиной к узкой опоре, и задремала, откинув голову назад. Руки быстро затекли, голова то и дело скатывалась набок, вырывая меня из дрёмы. Постепенно я погрузилась в более глубокий сон. А, пробудившись, почувствовала, как сердце от ужаса подскочило к горлу. Незаметно подкравшийся сзади Берк зажал мне обеими руками рот. Отчаянно мыча и задрав голову, инстинктивно пытаясь высвободиться, я увидела над собой его лицо. А тем временем спереди ко мне подошёл Юркмез. Склонившись так близко к моему лицу, что в нос ударил запах его пота, он тихо, но очень жёстко сказал: — Теперь ты узнаешь, где твоё место. И навсегда запомнишь урок. Не будешь больше строить из себя недотрогу. Он задрал мне юбку и принялся раздвигать сведённые ноги. Несмотря на весь охвативший меня ужас, я сделала один неожиданный ход. Вместо того, чтобы бороться с Юркмезом или просто сопротивляться без конкретной цели, сосредоточилась на Берке. Мне удалось с силой укусить его за палец. Он отдёрнул руку, а я громко закричала. Спустя секунду он исправил свою ошибку, но было поздно. Стенки шатра зашевелились. Даже не знаю, зачем я стала кричать. На что рассчитывала? После всего, что произошло этой ночью, вполне логично было ожидать, что господа лишь с усмешкой понаблюдают за развлечением рабов. Или на худой конец, разгонят последних и примутся за дело сами. Надо же и вправду показать рабыне, где её место. Должно быть, я кричала просто от безысходности. А может быть, и нет. В конце концов, кто-то ведь всё-таки укрыл меня тогда одеялом и подложил под голову импровизированную подушку. Первыми из шатра выскочили галлиндийцы. Берк не успел сориентироваться, и Ренцо ударил его, кажется, по лицу, и так сильно, что раб не удержался на ногах. Я глубоко вдохнула воздух: руки раба, помимо того, что зажимали рот, периодически прикрывали и ноздри, отчего становилось трудно дышать. Юркмез оказался более проворным и быстро отскочил от меня на порядочное расстояние, но это ему не помогло. Данте с лёгкостью повалил его на землю, после чего наступил рабу на шею. Тот отчаянно захрипел, потянувшись руками к горлу. Но Данте даже не подумал сдвинуть ногу, обутую в крепкий дорожный башмак. Я ненадолго зажмурилась: казалось, что во все стороны вот-вот брызнет кровь. Меж тем свободные арканзийцы тоже выбежали из шатра. Данте повернулся к Илкеру и холодно произнёс: — Высокочтимый Илкер-бей, твой раб посягнул на мою собственность. Собственность, которой даже я сам ещё не успел воспользоваться. Я не убил его только из уважения к тебе. Но если подобное повторится, я буду считать себя вправе убить его, не спрашивая на то твоего позволения. Договорив, Данте всё-таки убрал ногу, и Юркмез со сдавленным хрипом отполз в сторону. — Ты совершенно прав, дон Эльванте, — хмуро произнёс Илкер, успевший быстро оценить ситуацию. — Поверь, такое больше не повторится, а мой раб будет сурово наказан. — Очень на это надеюсь. — Данте полуотвернулся, демонстрируя, что считает инцидент исчерпанным, после чего приказал надсмотрщику снять меня верёвки. А затем знаком велел мне следовать за ним в шатёр. После всего, что успело произойти за эту ночь, я чувствовала себя настолько потерявшей ориентиры, что просто послушно пошла следом, даже не задумываясь о том, для чего это нужно. Пожалуй, и хорошо, что не задумывалась, поскольку ничего особенного не произошло. Мне просто велели ложиться на краю шатра. Устланное циновками пространство было условно поделено на галлиндийский и арканзийский участок. Меня определили в угол первого. При этом Данте поручил надсмотрщику и телохранителю присматривать за мной; видимо, остаток ночи им в любом случае предстояло поочерёдно бдеть. Сколь ни удивительно, я быстро уснула. Поскольку ночь выдалась короткой, путешественники позволили себе поспать утром чуть дольше. Поэтому встали не затемно, а уже после рассвета. Солнечные лучи с лёгкостью проникали сквозь крышу шатра. Внутри было тепло и душно. Куда только делся ночной порывистый ветер? Я протёрла глаза спросонья, и только теперь поняла, что меня разбудило. Доносящиеся снаружи крики. Крики, следовавшие за свистом рассекаемого плетью воздуха. Илкер исполнил данное Данте обещание наказать виновных и сделал это показательно.

Просмотров: 18

На невольничьем рынке в Остане, как и всегда по четвергам, было не протолкнуться. Поскольку этот мало чем примечательный в остальном городок находился на морском побережье, именно сюда корабли работорговцев привозили похищенных в далёких странах рабов, и именно здесь пираты как правило заключали сделки с покупателями. Происходило это на главной городской площади, которая, впрочем, выглядела значительно менее внушительно, чем в иных населённых пунктах. Здесь было грязно, шумно и до неприличия многолюдно, а также пахло гниющей рыбой (сказывалась близость порта) и нечистотами, которые по местным обычаям было принято выливать из окон прямо на улицу. При этом площадь, невзирая на свою функцию, была не слишком широкой, а имела скорее вытянутую форму. Дома даже здесь жались друг другу, отвергая такое чуждое здешним местам понятие как личное пространство. Всё дело в том, что хотя территория Арканзийского государства и была огромна, она по большей части состояла из пустынных земель, совершенно непригодных для жизни в силу фактического отсутствия источников воды. Напиться здесь можно было лишь из редких колодцев, местонахождение которых было известно разве что немногочисленным племенам кочевников. В сочетании с невыносимой жарой под палящим солнцем и промозглым ночным ветром, а также ядовитыми змеями, прекрасно маскирующимися в жёлтых песках, пустыня становилась не более чем цифрой, которую можно было с гордостью вписать в документ о размерах занимаемой Арканзией территории. Реально же здесь существовало не так уж много городов, располагавшихся на берегах редких ручьев и речушек. Все эти города были густо населены, чтобы не сказать 'основательно перенаселены'. Рожать детей в Арканзии было принято много, не слишком задумываясь о том, за счёт чего их впоследствии содержать. Перенаселение в сочетании с погодными условиями способствовало нищете, легко распространяющимся эпидемиям и окутывающему улицы смраду, давно уже превратившемуся в норму жизни для местных жителей. Специфика нехватки места также способствовала тому, что улочки бывали порой неимоверно узкими — такими, что местные нередко полные дамы передвигались по ним бочком. Дома же всё больше превращались из традиционно низких в трёх- и даже четырёхэтажные. Когда выросший в семьи сын женился и обзаводился собственной семьёй, найти место для нового дома было непросто, и с некоторых пор вместо этого к семейному жилищу стали пристраивать новый этаж. Разительный контраст с этой не слишком привлекательной картиной представляли армоны и дворцы неслыханных размеров, каждый из которых являлся торжеством красоты, чистоты и роскоши. Истинные произведения архитекторского искусства с многочисленными башнями, длинными аркадами, балконами, выходящими на морской берег или цветущие сады с фонтанами, а также бани с бассейнами, содержание которых становилось возможным благодаря системе водопровода, специально прорытым тоннелям, по которым вода перемещалась из местных речек прямиком во дворец. Казалось бы, при таком вопиющем неравенстве богачам следовало бы бояться мятежей. Но, во-первых, стража бдела, а во-вторых, народ, для которого рабство являлось нормой жизни, принимал как должное и резкие контрасты в социальной иерархии. На то и эмиры, чтобы жить по-королевски. И вот сейчас все сошлись к центру площади, чтобы поглазеть на 'улов', доставленный из далёких северный земель командой 'Зелёной русалки', знаменитого судна работорговцев. Богачи, желавшие приобрести живой товар, бедняки, случайно проходившие мимо, жильцы домов, окна которых выходили на площадь, — все приготовились наблюдать за очередным зрелищем. Отнюдь не из ряда вон выходящим, но всё равно любопытным. Девушек пираты с 'Зелёной русалки' всегда отбирали что надо. Их было семеро — молодых женщин, все в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, которых загнали на каменное возвышение. Лесов в Арканзии росло мало, и древесина ценилась дорого, а вот камня было в избытке. Теперь девушки — измотанные, испуганные и окончательно дезориентированные — жались друг к другу на самом углу возвышения. Молодой мужчина с обветренным лицом и модными среди моряков короткими волосами — боцман 'Зелёной руслаки' прохаживался по возвышению взад и вперёд, подобно дрессировщику, зорко следящему за поведением вверенных ему животных. Некоторые из зевак качали головами. Не из жалости. Просто вид у девушек был, мягко говоря, не самый лучший. Не товарный. Грязные, нечёсаные, в перепачканной, местами порванной одежде, некоторые — босоногие, смотрелись они, прямо скажем, не самым лучшим образом. Конечно, работорговцы могли бы немного постараться, чтобы показать товар лицом. Однако специфика их работы заключалась именно в том, чтобы распродать рабов как можно быстрее, нередко — с уценкой, и снова как можно быстрее отчалить за новой партией товара. Поэтому зачастую их покупателями оказывались работорговца классов повыше, предпочитавшие не заниматься разбоем, а просто привести рабов в надлежащий вид, и уж потом перепродать их по другой цене, порой куда более высокой. Я тоже была сейчас среди этих девушек, стоявших на возвышении, словно какие-то заморские диковинки, и не видящие вокруг ничего, кроме жадных до зрелищ глаз. Первую из нас, Илнору, боцман вызвал вперёд. Она не хотела идти, но не решилась сопротивляться его повторному, полному раздражения и угрозы жесту. Шагнула вперёд, а затем медленно пошла вдоль края каменной площадки, туда, а затем обратно, так, как обучал нас всех Злобный пират. Именно так мы называли на своём языке боцмана. Зрители внимательно наблюдали за перемещениями Илноры, разглядывали её так, будто она была не человеком, а в лучшем случае лошадью, и параллельно слушали комментарии боцмана. Говорил он по-арканзийски, поэтому сама Илнора не могла его понять — в отличие от меня, ибо в своё время я успела освоить этот язык. — Взгляните, какая ценная рабыня! — разглагольствовал пират. — Ей двадцать шесть лет, она хороша собой, как видите, блондинка. — Зрители довольно закивали: блондинки здесь, в южных землях, являлись большое редкостью. Потенциальные покупатели продвинулись вперёд, грубо оттесняя обычных зевак. — Она абсолютно здорова, не страдает никакими хворями. Способна работать в поле. Кроме того, хорошо умеет шить и вышивать. На протяжении семи лет занималась этим в своём родном городе. Прежние клиенты были очень ею довольны. 'Хорошо, что Илнора ничего не понимает', - думала я, с жалостью глядя на несчастную, запуганную девушку, послушно семенящую по возвышению. Вся эта речь была бы унизительной, даже если бы разговор шёл о продаже животного. — Хорошо шьёт, говоришь? — вступил в диалог полный мужчина лет сорока, подобравшийся совсем близко к помосту. — И халат может сшить? И рубашку? И женское платье? — Конечно же, может, мой господин, даже не сомневайтесь! — рассыпался в заверениях боцман, хоть и не мог знать этого наверняка: ведь он даже не удосужился проконсультироваться касательно ответа с самой портнихой. Впрочем, учитывая талант и опыт Илноры, полагаю, пират был не так уж неправ. Немного подучившись, она без особого труда освоит специфику здешней одежды. — В таком случае беру её, — постановил покупатель. — Я расширяю свою мастерскую, и мне как раз нужна новая портниха со свежим взглядом. — Цена стандартная — тридцать динаров, — объявил боцман. — По рукам. Вот так и заключили сделку, решим тем самым судьбу Илноры. Что ж, можно было бы сказать, что это далеко не самый худший вариант. Во всяком случае, мужчина явно покупал её не для плотских утех; ей предстояло заниматься любимым занятием, тем, что она делать умела и делала хорошо. В последние дни пути это стало основной темой обсуждений. Страдания по безвозвратно ушедшему прошлому отошли на второй план. Теперь девушек в первую очередь волновало — что же будет дальше? Хуже станет или лучше, чем сейчас? В какие руки они попадут? От кого станет зависеть их судьба? Станут ли они беззащитными наложницами похотливых эмиров? Или хотя бы горничными или поварихами в приличных домах? Попадут ли в армон или в бордель? К тому моменту я уже практически не принимала участия в этих обсуждениях. Меня, как несомненно и многих других, не устраивал ни один из обсуждаемых вариантов, пусть даже и самый что ни на есть 'удачный'. Я хорошо помнила, с чего всё началось. Помнила, как весь находившийся на городской окраине район, в котором я жила, в одночасье оказался выжжен дотла — ни домов, ни вишнёвых садов, ни фонарных столбов, ни клумб с благоухающими розовыми кустами. Помнила, как обвалился догорающими досками мост, гостеприимной дугой переводивший нас к центральной части города через реку. Помнила много трупов, в неестественных позах лежащих на мостовых. В том числе и тела хорошо знакомых мне людей. И девушек, некоторые из которых были моими соседками, которых вместе со мной согнали к отдалённой и неприметной бухте. Там нас поджидал корабль с чёрными парусами. Потом было долгое, утомительное и во всех отношениях премерзкое путешествие по морю. Нас большей частью держали в трюме, где было тесно, душно и дурно пахло. С этого момента мы превратились в не-людей, а вещи, и это транслировалось нам весьма доходчиво. Нет, на нашу честь никто не покушался. Товар нельзя портить, это первое правило работорговца. Если и били за ослушание — то так, чтобы не оставалось синяков. Зато могли ограничить в еде или на время лишить питья — страдание, когда кругом можно видеть неограниченное количество солёной морской воды, практически невыносимое. Многим из нас первое время было невыносимо плохо и без всяких наказаний, просто от непривычной морской качки. Настолько плохо, что даже о душевных страданиях, связанных с нашим нынешним незавидным положением, мы забывали начисто. На второй день большинству стало гораздо легче, но некоторые промучились и два дня, и три. Изредка нам разрешалось подниматься на палубу, чтобы вдохнуть свежего морского ветра. Всё это время за нами, конечно же, неусыпно следили. Помнила я и то, как у одной из нас, худенькой светловолосой девушки Рекки, обнаружилась глубокая рана на ноге, полученная несомненно в процессе похищения. Рана гноилась, и корабельный лекарь лишь пессимистично покачал головой. И, о да, я хорошо помнила, как обошлись с этой девушкой. Как поступают с негодным товаром? Её выбросили за борт. Сейчас, стоя на каменном возвышении, я помнила всё это как нельзя более хорошо. И не волновалась о своём будущем так, как остальные девушки. Для меня всё уже было решено и не подлежало ни малейшим сомнениям. И дело тут было не только в собственной моей судьбе. Не только в том, что я моя жизнь, установившаяся, размеренная и справедливая, изменилась в одночасье. Дело заключалось в том, что я просто было не готова жить в мире, в котором возможно подобное. Я отказывалась от этого мира. Совершенно осознанно, раз и навсегда. И теперь точно знала, как мне следует действовать, чтобы сорвать планы Чёрного пирата. И вот наступила моя очередь. — Эй, ты! — крикнул боцман. Он так и не удосужился выучить наши имена, хотя за те десять дней, что длилось путешествие, времени для этого было предостаточно. Но, право слово, не зовёт же рыбак по имени пойманных карпов! — Иди сюда, твой черёд. И юбку разгладь! Он говорил на нашем, северном, наречии, поскольку понятия не имел, что я понимаю арканзийский язык. А я не спешила восполнять этот пробел в его знаниях. И теперь, подняв голову и сделав лишь один шаг вперёд, выступая из ряда сбившихся в стороне женщин, громко сказала всё на том же северном наречии: — Не пойду. От такого резкого отказа боцман оторопел, даже ненадолго застыл на месте и молчал, словно его язык прирос к нёбу. Впрочем, от этого недуга он быстро избавился. — Иди сюда, шалава! Вообще-то он использовал несколько иное слово, значительно более грубое, но я, пожалуй, не стану его переводить. Зрители не понимали произносимых нами слов, не считая парочки вставленных боцманом ругательств, но смысл общей картины начал доходить до них достаточно быстро. Публика оживилась, толпа приблизилась к возвышению. — Не пойду, — снова спокойно повторила я, и только глаза мои смотрели дерзко, с вызовом, даже с ненавистью. — Ты немедленно сделаешь всё, что я тебе скажу, — с не меньшей ненавистью объявил Чёрный, — иначе я прямо сейчас возьму тебя за волосы и протащу по площади. — Попробуй! Я специально сделала ещё один шаг ему навстречу, показывая, что не боюсь и понимаю всю нелепость угрозы. Конечно, у него хватит сил, чтобы исполнить обещанное. Но что толку? Ведь таким образом он лишь продемонстрирует собственную неспособность заставить рабыню подчиниться. А значит — собственную несостоятельность. — Иди сюда! — рявкнул он, теперь уже по-арканзийски. И всё-таки схватил меня, правда, не за волосы, а всего лишь за руку. Я плюнула ему в лицо. Отвратительный поступок. Грязный, неэстетичный, недостойный. Но разве сейчас до таких мелочей? Проведя больше недели в раскачивающейся деревянной камере, пропахнув рыбой, потом и блевотиной, разом утратив всё, что было у тебя в этой жизни, станешь ли задумываться о таких мелочах, как эстетика? Даже не знаю, достиг ли мой плевок цели, но унизительности произошедшего было достаточно. Тем более что публика отчаянно заулюлюкала. Не думаю, что кто-нибудь из присутствующих всерьёз был на моей стороне, но посмеяться над пиратом многие были не прочь. Мои недавние подруги по несчастью отступили подальше, рискуя свалиться вниз, всем своим видом демонстрируя, что они вовсе не со мной, что это я одна сошла с ума, они же не имеют к происходящему ни малейшего отношения. — Ах ты тварь! — разозлившись не на шутку, боцман перешёл на своё родной, арканзийский, язык и выхватил из-за широкого кожаного пояса длинный нож. А я в очередной раз шагнула ему навстречу, ибо только этого и ждала. Существуют категории людей, которые не годятся на роль рабов. Любой пират-работорговец знает это наверняка. Одни тяжело больны и оттого неспособны выполнять даже самые элементарные задания. Другие сходят с ума от свалившегося на их долю несчастья. Третьих полностью парализует страх — настолько, что перекрывается даже инстинкт самосохранения. Четвёртые же просто оказываются не согласны мириться с новой действительностью. Не согласны до такой степени, что предпочитают пойти на смерть. Я относилась именно к их числу. Во всех этих — прямо скажем, достаточно редких случаях, — результат был один. Пираты не считали нужным возиться с негодным товаром. В любом улове попадается гнилая рыба. В любой партии товара находится брак. Рабов, проявивших свою негодность, незамедлительно убивали. Во-первых, для того, чтобы избавиться от ненужной долее обузы. А во-вторых, для устрашения остальных. При виде того, какая участь постигает непокорных, другие рабы лишний раз подумают, прежде чем проявить характер. — Гнусный недоношенный ублюдок, без сомнения ненавидимый даже собственной матерью, — сказала я, с лёгкостью выдерживая взгляд боцмана и почти улыбаясь. Преследуя разом две цели — окончательно доказать свою непригодность и довести Чёрного Пирата до белого каления. Мне удалось и то, и другое. — Ах так? Сама выбрала свою судьбу! И он отвёл назад руку, замахиваясь ножом. Да, выбрала, и именно сама. И ты не смог отнять у меня этого права. Потому что я не раб, а всё-таки человек, пусть даже знак красного дракона навеки оплетает теперь мою ладонь. *Внимание! Знак перекочевал с щеки на ладонь, авторская правка* Я не испугалась и даже ни капли не отстранилась, когда лезвие с размаху приблизилось к моей груди. Ещё мгновение — и вожделенная сталь коснётся, наконец, моего сердца. И остановит его — остановит в тот момент, когда оно билось в ритме, заложенном свободным человеком. Но в этот самый момент с площади неожиданно раздался мужской голос. — Стой! Я её покупаю. Остриё ножа остановилось, уже готовое пропороть ткань моего платья. Мы с боцманом замерли приблизительно в равной степени удивления, одновременно уставившись на покупателя, который проявил столь своеобразный вкус. Нож боцмана по-прежнему оставался вытянут в мою сторону, лишь немного отдалился. Обуревавшие каждого из нас чувства были весьма неоднозначными, и удивление занимало в этой неразберихе отнюдь не единственное место. В пирате жажда наживы боролась с уязвлённой гордостью и злобой, которые диктовали ему немедленно и несмотря ни на что расправиться с обнаглевшей девчонкой. Меня слова покупателя и вовсе выбили из колеи. Мгновение назад я точно знала, чего хочу, и была готова это получить. Теперь же запоздало пришёл и страх, и сомнения, и ненависть к сорвавшему мои планы мужчине, и благодарность ему же за предоставленную возможность ещё хотя бы недолго задержаться на этом свете. Я не могла понять сама себя и, как и боцман, продолжала стоять, тупо пялясь на неожиданно появившегося покупателя. Он сильно выделялся на фоне окружившей возвышение толпы. Иностранец, это видно невооружённым глазом, даже такому чужаку, как я. Одет совершенно иначе, чем местные. Они — в каких-то странных на мой вкус халатах светлых оттенков, застёгнутых на многочисленные пуговицы. (У меня-то на родине халат — одеяние сугубо домашнее и в первую очередь женское, а здесь это явно мужская верхняя одежда. Женщины — те носят платья, хоть и совершенно иного кроя, чем у нас на севере). А у этого одежда более… нормальная, что ли? — опять же на мой взгляд. Тёмные брюки, сапоги для верховой езды, белая рубашка, расстёгнутая настолько, насколько того позволяли приличия, учитывая здешнюю жару, меч в дорогих ножнах висит на кожаном поясе. Камзол, снятый по-видимому из-за всё той же жары, он держит в руке. Не местный, да. И тем не менее это и не мой соотечественник. Южанин. Это видно и по пепельно-чёрным волосам, немного не доходящим до плеч, и по тёмным глазам — отсюда цвет точно не разобрать, — и по смуглой относительно коже. Относительно — потому что она безусловно смуглая для северянина, но вот для арканзийца, наверное, даже несколько бледноватая. Мужчина — чужеземец, но это не заставляет его вести себя смущённо или растерянно, даже в самой малейшей степени. Наоборот, осанка — идеальная, движения уверенные, взгляд — ледяной и высокомерный. И на меня не устремлён вообще. Только на боцмана. А тот, кажется, принял решение. — Шестьдесят динаров, — заявил он, по-прежнему направляя на меня нож и развернувшись к предполагаемому покупателю лишь вполоборота. — Что?! Покупатель и бровью не повёл, а вот его спутник, гневно нахмурив брови, шагнул поближе к возвышению. Видимо, соплеменник покупателя. Та же масть, вообще тип внешности примерно похожий. Этот пошире в плечах, тоже темноволосый, правда, глаза светлее, кажется, зелёные; говорят, у южан это не такая уж редкость. Движения тоже уверенные, но менее сдержанные; сейчас он и не думает скрывать своего возмущения. — Ты только что говорил, что тридцать динаров — стандартная цена! — заявил он, с лёгкостью запрыгивая на возвышение. — А эта рабыня — явно не самая послушная. С какой же стати теперь шестьдесят? — А с такой, — ничуть не смущённо и откровенно зло ответствовал боцман, — что мне было нанесено оскорбление и, если я продам вам эту рабыню, мне придётся оставить его безнаказанным. А это нанесёт большой урон моей тонкой душевной организации. — Иронию, возможно, и оценили, однако не засмеялся ни один человек. — Но я готов, так и быть, пойти на сделку со своей честью, при условии, что вы заплатите мне штраф в тридцать динаров, в качестве компенсации за поведение этой девчонки. Уж если она вам так приглянулась. Плюс тридцать динаров — её стоимость. Итого шестьдесят. Я покраснела, как рак, до того унизителен был этот разговор, хоть ведшие торг и не подозревали, что я понимаю их речь. Лучше бы этот ублюдок всё-таки зарезал меня минуту назад… — Компенсация? Ты в своём уме? Да это грабёж среди бела дня! — настаивал спутник покупателя. — Да если бы не мы, ты не получил бы за неё ни ролла! *ролл — денежная единица, сто роллов = один динар* — Зато получил бы моральное удовлетворение, — отрезал боцман. — И потом, здесь, в Остане, правила устанавливаем мы, арканзийцы, а не какие-то чужаки из Галлиндии. Словно в подтверждение его слов, двое пиратов, до сих пор державшихся в стороне, вскочили на возвышение. Спутник покупателя недобро прищурился. — Неужто? — вкрадчиво осведомился он, кажется, не особо испугавшись этого подкрепления. — Скажи-ка, мне только кажется, или по установленным в вашей же Арканзии законам запрещено прилюдно убивать не то что женщину, но даже собаку? Чёрного пирата, не слишком уважавшего любые законы, в том числе и арканзийские, данное заявление не слишком смутило, и этот унизительный торг мог бы продолжаться ещё долго, а не исключено, что перерос бы в драку, если бы не оклик покупателя: — Ренцо, просто заплати ему столько, сколько он просит. Голос прозвучал спокойно, но жёстко, и споров не подразумевал. Спутник покупателя, не скрывая собственного недовольства, отсчитал шестьдесят динаров, вернул их в кошель, а оставшиеся монеты скинул себе в карман. После чего перебросил кошель боцману. Тот, со своей стороны, вручил мужчине конец верёвки, которой было обмотано моё запястье. Будто собачий поводок или лошадиные поводья. Не знаю, в который раз за последнее время меня буквально-таки перемкнуло от чувства унижения и стыда, всепоглощающего, накрывающего с головой. Ну что ж, теперь этот брюнет вправе повести меня хоть на край света…хоть гораздо ближе — например, к себе в койку. Конечно, можно было устроить шумную сцену. Вырываться, кричать, кататься по земле. Но что толку? Боцмана я успела узнать за время морского перехода и потому могла предсказать его реакцию. И предугадала её совершенно правильно; всё бы случилось так, как я хотела, если бы не неожиданное вмешательство покупателя. Но вот чего ждать от этого Ренцо и уж тем более от его немногословного и похожего на глыбу льда спутника, я понятия не имела. Не стоило дразнить их сейчас, играя в бессмысленные, да и противные мне самой игры. Следовало внешне смириться и немного подождать. Я всё равно сумею исполнить задуманное. Я бросила последний взгляд на собравшихся на противоположном краю возвышения девушек. Тех, с кем мы вместе провели последние, прямо скажем не самые приятные десять дней жизни. С некоторыми из них мы были знакомы и прежде, по жизни гораздо более светлой. Сердце сжалось от чувства ностальгии. Непродолжительного. Это были завершающие ноты. Впереди — ненависть и туман. Впрочем, следует отдать мужчине должное: тянуть меня за собой, как скотину, он не стал. Верёвку из руки не выпустил, но в остальном вёл себя вполне пристойно. Сказал 'Идём', но, думая, что я не понимаю арканзийского, знаком предложил мне следовать за ним. Первым спрыгнул с возвышения и затем помог спуститься мне. От прикосновения его рук я почувствовала себя премерзко, хотелось закричать и оттолкнуть брюнета, хотя, повторюсь, говоря объективно, ничего непристойного или похотливого в его движениях не было. Он просто помог мне спуститься. Так или иначе, я сдержалась, разве что вдох сделала особенно резкий, но кто же это заметит? Мой новый хозяин (меня буквально передёрнуло от такой мысленной формулировки, но ведь она соответствовала действительности!) убедился в том, что всё прошло, как надо, после чего молча развернулся и зашагал в одному ему ведомом направлении. Впрочем, Ренцо, наверное, тоже знал, куда мы идём; я же пребывала в полнейшем неведении, и, ясное дело, просвещать меня на сей счёт не собирались. Впрочем, они всё ещё не знали, что я понимаю их язык, а я вовсе не намеревалась снабжать их такой информацией. — Идём, — снова повторил Ренцо (видимо, вести себя со мной совсем уж молча было для него трудновато, в отличие от его спутника) и указал мне направление. Собственно, оно было предсказуемым, ибо указывал он в спину удалявшемуся с площади иностранцу. — Как тебя зовут? — спросил по пути ведший меня мужчина. Верёвку он, к слову, продолжал держать, хотя ни разу не потянул меня с силой и вообще старался вести себя аккуратно. Я не отреагировала, продолжая поддерживать легенду о том, что арканзийский для меня — не более чем череда бессмысленных звуков. — Я — Ренцо, — произнёс мой надсмотрщик, приостанавливаясь, прикладывая руку к груди и чётко выговаривая слова. — Ренцо Аглари. А это, — он указала на моего хозяина, — дон Данте Эльванди. Последний, как ни странно, тоже приостановился и не без любопытства наблюдал за попыткой знакомства. Я слушала, сохраняя безразличное выражение лица. Стало быть, дон. В сущности это мало о чём говорило. И так понятно, что не пастух и не подмастерье. А в остальном право называться доном получали очень многие. Все аристократы — само собой, по праву рождения. Но и не только. В сущности, дон — это уважаемый член общества. Военный офицер — хотя эти как правило являлись и аристократами. Высококвалифицированный специалист. Лекарь, скульптор, учёный. Даже торговец — правда, только высшей категории. Иногда титул дона даровался и по более абстрактным причинам, за те или иные заслуги перед страной или её правителями. К слову, наверняка и сам Ренцо тоже дон, просто не счёл нужным выпячивать свой статус при знакомстве. Гораздо важнее тут было другое. Дон — это не местный титул, не арканзийский. И не северный, не из моих краёв. Такой титул использовался в Галлиндии, государстве, граничившем с Арканзией. Я знала об этом исключительно в силу общего образования. Сказать, что мне было так уж много известно о Галлиндии, не могу, но, судя по обрывочным сведениям из энциклопедий и случайно прочитанных книг, она была более цивилизованна, чем Арканзия. Более цивилизованная в нашем, северном, представлении. С точки зрения самих арканзийцев это скорее мы являемся безнадёжными варварами. Но точка зрения арканзийцев мало меня волновала. Некоторым образом Галлиндию можно было считать самой южной из северного блока стран. Место, где южная природа смешалась с северным мировоззрением. Пальмы — с аккуратностью северных садов, смуглость кожи со строгими нарядами, знаменитые арканзийские бани — со светскими балами. Смешение культур, переплетение ментальностей. Но вряд ли всё это будет иметь для меня хоть какое-то значение. — Сандра. Я всё-таки решила ответить на вопрос Ренцо. Не раскрывая при этом знание его языка. Ответила — и тут же почувствовала презрение к самой себе. Словно поддалась, пошла навстречу, начала смиряться с тем, с чем мириться не могла и не имела права. Ренцо молча кивнул. Никаких 'очень приятно' говорить не стал: наверняка при общении с рабыней это неуместно, к тому же всё равно он считал, что я его слов не пойму. Данте тоже коротко кивнул, давая понять, что принимает информацию к сведению. — Если с лирическим отступлением ты закончил, нам пора поторопиться, — обратился он к Ренцо. — Близится время встречи, и мы не заинтересованы в том, чтобы оскорбить этих людей. Особенно на их территории. — Вовсе они не оскорбятся, — поморщился Ренцо, но шагу вслед за Данте прибавил. Я подстроилась под их темп. Ничего сложного в этом не было: они быстро шли, но отнюдь не бежали. — Это же арканзийцы. Для них здесь прийти вовремя — это всё равно, что проявить слабость. Чем больше человек позволяет себе опоздать, тем он респектабельнее. — Где ты успел поднахвататься таких познаний? — усмехнулся Данте. — Я всё-таки здесь далеко не в первый раз, — откликнулся Ренцо. — И не во второй, как ты. Да и вообще, редко что ли нам приходится иметь с ними дело? Я слушала и выхватывала потенциально важную для себя информацию. Первое: мои спутники явно недолюбливали арканзийцев. Второе: у них были с местными какие-то дела. И третье: по-видимому, статус Ренцо немного ниже, чем у Данте, однако их отношения представляются достаточно близкими. Решения принимает Данте, но Ренцо с ним на ты и позволяет себе вступать в споры. Да и вообще в их общении ощущается лёгкость, как между друзьями. — То-то и оно, что нередко, — отозвался между тем Данте, умудряясь пробираться между толпой местных бездельников, почти не замедляя шага. — И я предпочитаю лишний раз не рисковать. Нам с ними ещё путешествовать без малого неделю. Путешествовать? К тому же не только с этими двумя, а ещё и какими-то арканзийцами? Час от часу не легче. Как будто мне и так было мало приключений. Я со всей возможной жёсткостью подавила на корню приступ жалости к себе. Давай, Сандра, давай, ещё разревись тут у них на глазах. Им точно понравится. И вообще, для чего они меня купили? Это оставалось полнейшей загадкой. Ренцо — тот хотя бы пытался торговаться, но Данте с лёгкостью заплатил баснословные деньги за рабыню, проявившую высшую степень непокорства. Почему? Пока я видела только один ответ: он из тех господ, которым нравится ломать людей. Им доставляет удовольствие давить на человека со свободной волей, бить, унижать, издеваться и в конечном счёте превращать в жалкое, окончательно сломленное пресмыкающееся. Внешне, конечно, южанин был совсем не похож на такого человека; напротив, вид он имел вполне приличный, я бы даже сказала благородный… Но такие люди почти всегда выглядят со стороны именно так. И полноценно раскрываются лишь при близком знакомстве, каковому не приведите боги состояться. Впрочем, бояться не стоит. Опасаться — да, но не бояться. Я сумею разрешить ситуацию прежде, чем у них появится возможность причинить мне вред. Во всяком случае, мне оставалось лишь на это надеяться. — Почему ты решил купить эту рабыню? — Похоже, данный вопрос беспокоил не только меня, но и Ренцо. — Ты ведь понимаешь, момент сейчас не самый удачный. Данте, однако, особой разговорчивости не проявил. — Решил купить — и купил, — лаконично ответил он, пожав на ходу плечами. — Я могу тебя понять, — немного погодя продолжил Ренцо, — но ты ведь осознаёшь, что впереди у нас путешествие через пустыню? Сможет ли она его осилить? Посмотри на неё. — К слову, этого Данте не сделал. — Она явно измотана путешествием на пиратском судне. И ты собираешься прямо сегодня взять её с собой в Дезерру? — Дезеррой называлась пустыня, располагавшаяся в северной части Арканзии. Дорога из Останы в Галлиндию лежала именно через неё. Стало быть, эти двое уже сегодня планировали пуститься в обратную дорогу. — Не лучше ли оставить её здесь? Что, если она просто не выдержит дорогу? Однако Данте было не пронять. — А у неё не будет выбора, — откликнулся он. — Выдержала плавание на корабле пиратов — выдержит и пустыню. Не такое уж долгое это путешествие. Да и не такое уж изнурительное. Развивать тему не стали, да у них и не было такой возможности. В этот момент мы, по-видимому, достигли цели нашего путешествия: располагавшейся в нескольких кварталах от центра города таверны. Арочный вход оказался настолько низким, что даже мне пришлось, заходя, пригнуть голову, что уж говорить о моих спутниках. Ощущение было такое, будто впереди — не таверна, а пещера, каких великое множество в здешних горах. Внутри картина оказалась совсем иной. Здесь всё выглядело ухоженно, роскошно и даже, наверное, уютно. Наверное — потому что моё представление об уюте и о том, как должна выглядеть таверна, радикально отличалось от увиденного. Здесь не было ни столов, ни стульев, ни скамей. Ни свечей, ни канделябров, ни картин на стенах. Вместо этого — полы, устланные коврами и циновками. Места, предназначенные для посетителей и соответствующие нашим столикам, были условно обозначены на полу при помощи дополнительных мягких ковриков и многочисленных подушек разного размера и разных цветов. Подушки были разбросаны — а точнее сказать, тщательно разложены — в художественном беспорядке, создавая атмосферу беззаботности и одновременно делая пребывание на полу комфортным… Комфортным — это опять же в понимании местных, а не моём. Вместо столов — просто дополнительные тростниковые циновки, вокруг которых, собственно, и располагались подушки. На этих циновках были расставлены подносы с кушаньями, кувшины с узкими горлышками, кубки и прочее. Посетители либо сидели, по-восточному скрестив ноги, либо полулежали (я бы даже сказала 'возлежали'), опираясь на подушки. Некоторые курили кальян. Узкие окна были умышленно задёрнуты цветными занавесками; помещение наполняли светом низко висящие лампы. Стены были увешены узорчатыми коврами. От переливов красного, жёлтого, чёрного, коричневого и оранжевого рябило в глазах. Едва мы вошли, к нам сразу же подбежал слуга, одетый в широкие штаны, рубашку и жилет, и поклонился настолько низко, что практически согнулся пополам. Я ожидала, что у него хрустнет позвоночник, но парень распрямился с привычной лёгкостью и что-то шепнул Данте. Тот утвердительно кивнул, и слуга повёл нас к одному из 'столиков'. На ковре с немалым комфортом устроился полный мужчина невысокого роста, с загорелым лицом круглой формы и типично арканзийскими чертами, одетый в белые брюки и длинный белый халат, украшенный пуговицами из чистого золота. О последнем можно было догадаться даже невзирая на скудное освещение. Вообще этот мужчина выглядел холёным, богатым и полным чувства собственной значимости, коего нисколько не стеснялся. За спиной у посетителя стоял ещё один мужчина, вооружённый до зубов, судя по всему, телохранитель. А ещё дальше, прислонившись к самой стене, расположился раб. Это было видно по одежде, по манерам и даже по тому, как виртуозно игнорировали его не только посетители, но и слуги. — День добрый, высокочтимый дон Эльванди. — Посетитель обратился к Данте очень радушно, но с подушек не встал. Видимо, здесь это не было принято. — Да подарит он тебе множество хороших новостей, да будет полон тени и прохлады, и да будут благословенны все твои начинания. — Благодарю тебя, высокочтимый Илкер-бей, — вежливо ответил Данте. На этом его приветствие было окончено. — Присаживайся. — Если Илкер и был обижен лаконичностью гостя, то не подал виду. Его слова сопровождались гостеприимным жестом. — Отведай всего, чего пожелаешь: нигде во всей Арканзии ты не найдёшь заведения, в котором готовили бы вкуснее, чем в этой таверне. Данте снова вежливо кивнул и, на мгновение взглянув на Ренцо, сел, по-местному скрестив ноги без малейшего труда. Ренцо же отвёл меня к стене, туда, где стоял раб Илкера, тихо сказал 'оставайся здесь' (не ожидая, что я пойму его слова, но суть была ясна и по ситуации), после чего сел подле Данте. Это немного меня удивило; признаться, я ожидала, что он останется стоять наподобие телохранителя. Мне даже кажется, что и самого Илкера несколько сбила с толку данная вольность. Но Данте отреагировал на действия своего спутника как на нечто само собой разумеющееся, и это всё решало. Должно быть, эти двое действительно были очень близки друг к другу по статусу. Илкер меж тем подозвал слугу, и тот вновь склонился перед посетителями, хотя на сей раз и не так низко, как при приветствии. — Чего ты желаешь отведать, дон Эльванте? — спросил вместо слуги Илкер, явно принявший на себя роль гостеприимного хозяина. — Я буду рад угостить тебя и твоего спутника. Быть может, вам придётся по вкусу здешняя говядина? — Благодарю, но мы уже отобедали, — откликнулся Данте. — Так что я ограничусь напитком. — Что желает пить господин? — спросил слуга. — Кофе, — ответил Данте. — О, вы знаете толк в арканзийских напитках, — просиял в белозубой улыбке Илкер. — Лучше нашего кофе нигде не сыскать, тут вы совершенно правы. — А вы, господин? — обратился слуга к Ренцо. — Тоже кофе, — немного помявшись, ответил тот. По-моему, пить кофе Ренцо совершенно не хотел; возможно, он вообще терпеть не мог этот напиток. Но счёл, что после предшествовавшего диалога заказать что-то другое было бы невежливо; такой поступок могли бы оценить почти как неуважительное отношение к хозяевам или во всяком случае бесцеремонность. — Арканзийский кофе — действительно лучший в мире, — прежним ровным голосом проговорил Данте. — И, что самое неприятное, ваши сограждане тщательно блюдут секрет его приготовления. Казалось бы, несложно достать все нужные ингредиенты — и всё равно ничего похожего на ваш напиток не получается. Поручал своим людям эту задачу тысячу раз. И результат всё равно нулевой. Я присматривалась к Данте и пыталась понять, правду он говорит или просто лжёт, чтобы доставить удовольствие собеседнику. Понять не смогла. Голос был равнодушным, выражение лица — бесстрастным. Я повернула голову в сторону выхода. Нет, бежать невозможно. Нет смысла рисковать. Слишком много народу, и не так уж они расслаблены, как может показаться. Да и снаружи весьма людно. Если эти поднимут шум, меня схватят моментально. Потому-то меня так спокойно и оставили в стороне, даже не привязали, хотя верёвка на руке оставалась. Уловив какое-то движение краем глаза, я поняла, что меня с любопытством разглядывает раб Илкера. Я ответила ему ничего не выражающим взглядом. Быть может, это странно, но ни симпатии, ни чувства солидарности я по отношению к нему не испытывала. Даже наоборот. Наверное, это было нелогично и даже несправедливо, но я ощущала по отношению к рабу почти что ненависть. Для меня он был частью той системы, которая выхватила меня из русла привычной жизни, поглотила и теперь стремилась раздавить. Этот человек — типичный арканзиец, стало быть, он не пленник, а потомственный раб. Он родился и рос рабом и, следовательно, в его представлении здешний уклад в общем-то является нормой. Он не испытывает того чувства протеста, которое с головой поглощает меня. Мне казалось, что такие, как он, и такие, как Илкер, в равной степени несут ответственность за то, что рабство является нормой жизни в этой стране. Они оба с одинаковой готовность играют ту роль, которая отведена для каждого в этой бытовой и политической игре. — Наши специалисты действительно ревностно хранят свои секреты, — с довольным видом подтвердил Илкер, в то время как расторопный слуга возвратился с кухни, неся в руке заставленный поднос. — Однако дело не только в этом. Настоящий арканзийский кофе может быть сварен исключительно на арканзийской земле. Попытайтесь сварить его за границей по тому же самому рецепту, пригласите для этой цели местного профессионального повара — и вкус всё равно выйдет другим. Возможно, такое рассуждение и могло показаться со стороны немного странным, но мне приходилось кое-что читать на эту тему. Арканзия была известна своего рода культом земли. Родная земля, почва собственного участка, города и, наконец, страны, имела в представлении этих людей огромное значение, почти что обожествлялась. Именно поэтому с арканзийцами было настолько сложно разрешать территориальные конфликты: любой из них, даже самый незначительный, мог с лёгкостью обернуться кровопролитной войной. Земля считалась порой большей ценностью, чем человеческие жизни. Слуга опустил поднос на циновку, вокруг которой сидели собеседники. Расставил чашки, разлил по ним кофе из изящного кофейника, украшенного изображениями каких-то животных. Оттенок напитка был для меня неожиданно тёмным, а чашечки — непривычно маленькими. У нас кофе всегда подавали в чашках того же размера, что и чай. Эти же были, должно быть, меньше на две трети. По помещению мгновенно распространился вкусный запах кофе. Нам с рабом и телохранителем напиток, ясное дело, никто предлагать не собирался, но это — последнее, что меня огорчало. Помимо кофе на подносе также стояла ваза, над которой возвышалась горка восточных сладостей разного цвета и формы. — Селим-паша подписал бумаги, — неспешно произнёс Илкер, когда кофе был практически допит. Произнёс как бы между прочим, таким тоном, словно речь шла о погоде. Но Данте вскинул голову, впервые за то время, что я за ним наблюдала, проявив какое-то подобие эмоций. — Стало быть, договор заключён? — уточнил он. Илкер неспешно кивнул. — Селим-паша согласился с твоими условиями, — сообщил бей. — Он считает, что такая договорённость справедлива. Мы обязуемся отныне и в течение десяти лет уважать участок вашей границы протяжённостью в пятьсот миль, за которым в частности лежат и твои личные земли. И получаем взамен свободный и беспошлинный доступ к нужным нам торговым путям. Однако договор вступит в силу лишь после того, как будет подписан вторично. Данте понимающе кивнул. Я, кажется, тоже догадывалась, о чём идёт речь. Учитывая ту роль, которую играла в представлении арканзийцев земля, договор между двумя странами должен был подписываться на территории обеих. В противном случае он не был освящён землёй одной из сторон и, следовательно, не считался полноценным. — Полагаю, сам Селим-паша слишком занят, чтобы отправиться со мной на территорию Галлиндии? — произнёс Данте. Тон его вопроса лишний раз укрепил меня в подозрении, что беседа, при которой я присутствую, — не более чем ритуал. В действительности же всё уже решено и планы на ближайшее будущее всем известны. — Ты совершенно прав, высокочтимый дон Эльванди, — подтвердил Илкер. — Однако я наделён всеми полномочиями, необходимыми для подписания второй копии договора на твоей земле. — Мне это известно, — кивнул Данте. — Стало быть, мы с тобой, Илкер-бей, отправляемся в Галлиндию, дабы окончательно скрепить заключённый союз? — Именно так, высокочтимый дон Эльванди, да оценят боги по достоинству твою проницательность и мудрость. — Когда же мы выезжаем? Данте благоразумно проигнорировал воспевание собственных достоинств, кое являлось не более чем данью принятой на востоке манере речи. — Чем скорее, тем лучше, — ответствовал Илкер. — Мы с доном Аглари готовы отправиться в путь в самое ближайшее время, — заверил Данте. Наши вещи собраны и стоят наготове на постоялом дворе. Мы можем выехать через полчаса. — Чудесно, — кивнул Илкер. — Я тоже успел подготовиться к путешествию. Если мы отправимся в путь в ближайшее время, успеем проехать несколько часов прежде, чем солнце опустится в свою священную колыбель. Это самое лучшее время для путешествия по пустыне. Раннее утро и последние часы перед закатом. Продвигаться по ночам тяжело и опасно, в дневное же время — слишком жарко, хотя этого нам в любом случае не избежать. Мои люди позаботятся об условиях для привалов и ночлега. Данте благодарно кивнул. Впрочем, по-видимому, и эта деталь тоже подразумевалась изначально. — В таком случае я предлагаю встретиться через полчаса возле лавки стекольщика, напротив входа в бани, — сказал он. Илкер согласно склонил голову. — Ты хорошо успел изучить нашу часть города, это весьма похвально, — заметил он. И неожиданно посмотрел на меня в упор. — Я вижу, ты приобрёл рабыню. Хороший выбор. Её, конечно, надо отмыть и почистить, но после этого она будет вполне хороша. Я старательно смотрела в пол, делая вид, будто не понимаю ни слова, лишь догадываюсь, что речь идёт обо мне. Очень хотелось броситься на Илкера с кулаками, расцарапать ему лицо, нанести столько увечий, сколько успею прежде, чем меня сумеют остановить. В моей стране даже служанка, даже последняя распутная девка имела бы полное право влепить пощёчину за подобные высказывания в свой адрес. Но мы находились очень далеко от моей страны. — Для чего ты купил её? — продолжил расспросы Илкер. — В качестве наложницы? Или для работы по дому? Насчёт работы не знаю, но в постели она должна быть неплоха, в ней чувствуется темперамент. Правда, это может создать и проблемы. Но две-три порки без сомнения их решат. Или у тебя какие-то другие планы на её счёт? Я усиленно боролась с собой, стараясь, чтобы ненависть не проявилась в устремлённом на ковёр взгляде, но это не помешало мне расслышать, как усмехнулся рядом раб Илкера. Это заставило меня лишний раз почувствовать, что местные рабы и рабовладельцы по-своему заодно, и укрепиться во мнении, что мне не следует отождествляться с арканзийскими невольниками и водить с ними дружбу. Меж тем Данте равнодушно пожал плечами. — Я пока не решил, для чего буду её использовать, — ответил он. — Но для чего-то ведь ты её купил? — удивился Илкер. — Для чего люди обычно покупают иностранные диковинки? — отозвался Данте. — В поездке мы все покупаем то, что распространено там, где мы гостим, и является редкостью у нас. Из Галлиндии обычно везут жемчуга, фарфор и лекарственные травы. Из Арканзии — ковры, специи и рабов. — То есть ты приобрёл её в качестве сувенира? — понимающе спросил Илкер. — Что-то в этом роде, — подтвердил Данте. — Но не только. В моей стране рабы, как ты знаешь, редкость. Так что красивая рабыня в армоне — это показатель высокого статуса. — То есть это дело престижа, — покивал Илкер. — Что ж, одобряю. Бесспорно одобряю. Я грешным делом хотел предложить перекупить её у тебя: что-то в этой иноземке есть… Но раз такое дело… Твоя причина важней. — Увы, Илкер-бек, моя рабыня не продаётся, — покачал головой Данте, и в этом движении мне почудилась излишняя резкость. Излишняя, учитывая, что собеседник и так отступился уже от своей идеи. Впрочем, мне сейчас могло почудиться всё, что угодно. Услышанный разговор был настолько унизительным, что руки ощутимо задрожали, а перед глазами заплясали тёмные круги ярости. — Что ж, полагаю, что нам пора идти, — заметил Данте. — Время не ждёт. Чем скорее мы отправимся в путь, тем большее расстояние сумеем преодолеть за сегодня. Если не ошибаюсь, до Бертана нам добираться около двух дней. — Совершенно верно, дон Эльванди, — подтвердил Илкер. Я понятия не имела, что такое Бертан, но это не слишком меня интересовало. По едва заметному знаку Илкера раб подбежал к нему и помог подняться на ноги. Данте и Ренцо, к счастью, встали самостоятельно. Лишь после этого Ренцо подошёл ко мне, взялся, как и прежде, за конец верёвки и знаком предложил выйти из таверны. Я послушно зашагала к выходу, тщательно унимая всё ещё бьющую тело дрожь. Приближалось путешествие через пустыню, и я собиралась этим воспользоваться. Наступит момент, когда я перестану быть послушной.

Просмотров: 18

Наутро после свадьбы Агнессы я позволила себе поспать подольше, чем обычно. Вообще-то я планировала провести на церемонии бракосочетания четверть часа, а затем отправиться обратно в библиотеку. Но слово за слово, пообщавшись то с одним, то с другим гостем, я задержалась. Празднование переместилось из храма в располагавшийся на первом этаже армона зал, и в конечном итоге мы с Ренцо оставались там до самого конца вечера. Проходя мимо кабинета Данте, я услышала непривычно громкие голоса. Нет, кабинет был достаточно просторным, чтобы в случае необходимости вместить большое число людей, и здесь порой собирались вполне многолюдные совещания. Да и вообще, хоть Данте и предпочитал тишину, посетители не были такой уж большой редкостью. Но сейчас всё было не как обычно: в кабинете явно назревала ссора. Разговор вёлся на повышенных тонах, притом голоса Данте я не слышала. Зато другие, незнакомые мне люди, кажется, были готовы поругаться не на шутку. — Что происходит? — спросила я у подошедшего с противоположного конца коридора Ренцо. — Не знаю, — весело пожал плечами тот. — Пойдём вместе выясним. Я мешкала, сомневаясь, следует ли мне заходить в такой момент, но Ренцо подтолкнул меня в спину. В итоге мы оба прошли в кабинет. Помимо Данте, сидевшего за своим столом, здесь находилось ещё человек шесть, но спорили друг с другом двое. — У нас с вами была чёткая договорённость! — восклицал полный человек в тесноватом камзоле, который явно не без труда застёгивался на животе. — Вы поставляете мне пятьдесят розовых камней, я плачу двадцать пять тысяч. Но это, — он разжал ладонь и продемонстрировал два лежавших там камня, — не стандартный розовый велтист! Эти камни почти вдвое мельче обычных, да ещё и с прожилками, которых быть не должно! Это некачественный товар! — Что же я могу поделать, если вы хотите получить свой товар срочно! — эмоционально размахивая руками, ответил щуплый мужчина лет сорока. Мне доводилось видеть его прежде, и, кажется, он был управляющим по делам залежей. То есть в частности решал различные вопросы с покупателями. — Да, камни отличаются от стандарта, поэтому мы снизили цену на пятнадцать процентов! К тому же ещё и даём вам в подарок вот это! — И он продемонстрировал мешочек, наполненный тонкими прозрачными пластинами треугольной формы. — Не понимаю, что вас не устраивает! — Я не знаю, что это за осколки, и они меня не интересуют! — отрезал торговец. — Вы пытаетесь всучить мне мусор, который никому не нужен и задаром! Давайте мне камни нормального размера и цвета, о каких мы договаривались с самого начала! — Где я их вам сейчас возьму? Ну вот где??? — завопил управляющий, оглядываясь на остальных присутствующих в поисках поддержки. Я тихонько приблизилась к спорящим, вытянула шею, вглядываясь в содержимое мешочка. Потом посмотрела на камни, продемонстрированные торговцем. Несколько точно таких же камней лежали, раскатившись по столу Данте. Расширив глаза, я тихо отступила назад и потрясла Ренцо за руку. — Нам срочно надо поговорить! — шепнула я ему и потянула за собой в коридор. — Ренцо, в это необходимо вмешаться! — воскликнула я, едва мы оказались снаружи и закрыли за собой дверь. — То, что пытается предложить управляющий, это же не вписывается ни в какие рамки! Послушай меня, то, что торговец так пренебрежительно обозвал осколками, — это же ценнейший магический ресурс! Из них делают "слёзы русалки", которые впитывают солнечный свет, а потом используются вместо свечей! — Серьёзно? — удивился Ренцо. — А я думал, "слёзы русалки" — это камень овальной формы, и именно таким его добывают в залежах. — Это распространённая ошибка, — отмахнулась я. — На самом деле их добывают именно в виде таких "осколков". — А почему тогда они всегда бывают одной и той же формы? — не сдавался Ренцо. — Потому что овальная форма позволяет наиболее эффективно использовать их возможности, — объяснила я. — Но форму им придают уже при обработке. Ренцо, то, что ты этого не знаешь, — совершенно нормально, но вот управляющий обязан быть в курсе таких вещей! Он чуть было не отдал бесплатно, в качестве довеска, ценнейшую находку! — Понял, — сосредоточенно кивнул Ренцо. — И ещё. По поводу камней. Зеленоватые прожилки — это эффект, создающийся за счёт того, что месторождение смешанное. Если не вдаваться в детали, такие камни вдвое мощнее обычных. Возможно, кое-кто из торговцев и думает, что в любой сфере главное — размер, но они сильно ошибаются. Прокашлявшись после последнего заявления, Ренцо попросил меня немного подождать и никуда не уходить, после чего снова исчез в кабинете. Вскоре доносившийся оттуда шум спора стих. Потом голоса снова потихоньку зазвучали, а кастелян вернулся в коридор вместе с Данте. — Сандра, а теперь повтори, пожалуйста, всё, что несколько минут назад сказала мне, — попросил Ренцо. В кабинет мы вернулись уже втроём. — Насколько я понимаю, вас не устраивают условия заключённой между нами договорённости, — спросил у торговца Данте, снова сев за свой рабочий стол. Тишина восстановилась моментально. Мы с Ренцо остановились у Данте за спиной. — Вы совершенно правы, дон Эльванди, — с поклоном подтвердил торговец. — С учётом сложившейся ситуации это именно так. — Стало быть, вы не намерены заключать сделку на оговорённых ранее условиях? — ещё раз уточнил Данте. — На оговорённых ранее не стану, — вновь подтвердил торговец. — Отлично, — бесстрастно объявил Данте. — Сделка отменяется. Поскольку спор разрешился, господа, я вас оставлю, — произнёс он, вставая со стула и умышленно игнорируя отвисшую челюсть торговца. — У меня срочные дела. Дон Джаннини, я хочу побеседовать с вами здесь ровно через час. Управляющий кивнул, что-то растерянно пробормотав в ответ. Ближе к вечеру Данте зашёл ко мне в библиотеку. — Как твои дела? — спросил он, окидывая книжные полки равнодушным взглядом. Я уже знала, что это значит. Когда он так смотрит на книги, стало быть, пришёл ко мне с определённой целью, но по той или иной причине не торопится начать разговор. — Всё хорошо, — ответила я. — Нам надо кое-что обсудить, — заявил Данте, усаживаясь на стул. Всё тот же, для посетителей, но на этот раз я не пыталась возражать. — Что именно? — Когда ты приехала в армон, мы подписали соглашение касательно твоего статуса и твоих обязанностей. — Да. Я напряглась не на шутку. — Так вот, я хотел бы его пересмотреть. Я взволнованно сжала пальцами подлокотники. Интересно, мне сейчас задают вопрос или ставят перед фактом? — И какие же изменения ты хочешь внести? — Я всё обдумал и понял, что совершил большую глупость, определив тебя в библиотеку. Впрочем, возможно, для начала это было то, что нужно. Это помогло тебе акклиматизироваться в армоне и завести здесь знакомства. Но сейчас мне нужно от тебя совсем другое. — Что же? Мой голос источал лёд, при этом я инстинктивно вжалась в спинку стула. Случилось то, чего я, в общем-то, ожидала с самого начала? Данте решил, что благородство благородством, но, в конце-то концов, в его распоряжении — купленная на невольничьем рынке рабыня, и глупо этим не пользоваться. — Мы неправильно использовали твой потенциал, — ровным голосом продолжал Данте. — Ты обладаешь редкой квалификацией, в то время как исполнять обязанности архивариуса способны многие. Сегодня мы чуть было не совершили большую ошибку со сбытом камней, и всё потому, что по-настоящему хороших специалистов в этой области не сыщешь днём с огнём. Есть люди, разбирающиеся в одном конкретном виде камней. Но не во всех сразу. Ты же написала диссертацию по амулетам. Признаюсь, я не сразу связал одно с другим. Но ведь магические амулеты — это, по сути, магические камни в действии. То есть фактически ты — специалист по камням? — Некоторым образом, — осторожно сказала я. — Не по всем в равной степени, конечно же. Но разные главы моей диссертации действительно посвящены свойствам и применению разных камней; кроме того, в своё время нас возили на практику на разные месторождения… по большей части в качестве бесплатной рабочей силы, конечно, но кое-какая польза для нас тоже была… Я говорила больше, чем нужно, и не вполне отдавала себе отчёт, зачем это делаю. — Вот именно поэтому я делаю тебе новое предложение, — заявил Данте, воспользовавшись паузой в моём рассказе. — Я хочу, чтобы ты оставила должность архивариуса и вместо этого сосредоточилась на камнях. Мне необходимо высококвалифицированный специалист, который сумеет правильно классифицировать найденные рабочими камни. Определит, к какому виду они относятся и как их можно использовать. Ведь такая работа подходит тебе гораздо лучше, чем нынешняя, разве не так? — заметил он, окидывая беглым взглядом библиотеку. — Камни — это твоя прямая специальность. — Можно сказать, что да, — подтвердила я. — Будешь работать в паре с человеком, разбирающимся в ценах и вообще цифрах, — продолжал Данте. — Одна из твоих задач — определить степень ценности камня, но забивать голову вычислениями тебе не придётся. Кроме того, ты будешь сотрудничать с управляющим. Новым, которого сейчас мне подыскивают. Старого я уволил. Ну, так как? Переписываем договор? Я сосредоточенно глядела в стол. Когда Данте предложил мне место архивариуса, это можно было считать небывалым везением. Но теперь речь шла не просто о достойном занятии, а о работе по специальности. Если бы такой человек, как Данте, предложил мне подобное место в Астароли, это считалось бы отличной карьерой. В происходящем было нечто сюрреалистичное, и я с трудом удержалась от того, чтобы ущипнуть саму себя за руку. — Конечно. Я насильно вернула себе дар речи. — Отлично. — Всё тот же деловой тон. — Бумаги оформит мой секретарь. Он же выяснит точный размер жалованья. Но, думаю, это раза в два с половиной больше того, что получает архивариус. Я дважды моргнула ресницами. В два с половиной? Что вообще делают с такими деньгами? — Данте, это совершенно лишнее, — поспешила покачать головой я. — Серьёзно. Ты даже не представляешь, насколько я тебе благодарна за твоё предложение. Но такие деньги мне просто не нужны. Я и так почти ничего не трачу. Платить за еду мне не надо, за жильё тоже, за одежду и то я плачу только благодаря тому, что очень сильно настаивала. Ну, сам посуди: зачем мне такое огромное жалованье? Сэкономь хотя бы на этом. — Ты спасаешь меня от голодной смерти, — сухо рассмеялся Данте. — Припомни: за счёт твоего сегодняшнего вмешательства я сэкономил значительно большую сумму, чем та, о которой мы говорим. Так что давай обойдёмся без самоуничижения. Ты будешь получать столько, сколько получал бы любой другой человек твоей квалификации на твоём месте. Мне оставалось только согласно кивнуть. — Вот и хорошо. Данте поднялся с места и направился к двери, но почти сразу же остановился и резко развернулся. — Как тебе удаётся сочетать такое самоуничижение с такой гордостью? Я вздрогнула от такой неожиданной смены как темы, так и тона, который больше не был ни деловым, ни сухим. — И ответь мне, пожалуйста, на такой вопрос, — продолжал Данте. — Когда я сказал, что предлагаю внести изменения в наш договор. О чём ты подумала? Он был в ярости, теперь я видела это чрезвычайно ясно. — Ни о чём, — опустила глаза я. — Просто сначала не поняла, что именно ты имеешь в виду. — Врёшь, — отрезал Данте, и я точно знала, что взгляд его горящих гневом глаз устремлён прямо на меня. — Я отлично видел, как ты побледнела и вжалась в стул. Чего ты от меня ждала? Что я воспользуюсь своим положением? И каким конкретно образом? Впрочем, можешь не отвечать, я и сам догадываюсь! Чёрт тебя побери, Сандра, как долго ты собираешься меня бояться?! Чем я это заслужил? Почему Ренцо ты ни капли не боишься? Чем он лучше меня? Я молчала, снова вжавшись в кресло, а в виски больно стучалась мысль: о чём он сейчас говорит? Мне только кажется, или с темы страха он перешёл совсем на другое? — Он не лучше, — хрипло ответила я, заставляя себя поднять глаза. — Вы просто разные, только и всего. Ты просто гораздо серьёзнее, и… Я замолчала, чувствуя, что несу чушь. Но что я могла сказать? Правду? Ты — мой хозяин, а Ренцо — нет? И потому пропасть между тобой и мной настолько широка, что её никогда нельзя будет преодолеть, как бы сильно мне этого ни хотелось? — Что "и"? Я настолько серьёзен, что внушаю страх? Ладно, оставь, — устало отмахнулся Данте. — К завтрашнему дню тебе приготовят новый кабинет. Тогда обсудим детали. С этими словами он покинул библиотеку. На следующий день я вступила в новую должность. Придя к Данте за инструкциями, с удивлением выяснила, что моё рабочее место расположено всего в двух дверях от его кабинета. Но, видя, что он внимательно следит за моей реакцией, вслух высказывать удивление не стала. Познакомилась с Фредиэно Бруни, тем самым специалистом по ценам и вычислениям, которого упоминал накануне Данте. Это оказался приятный в общение человек лет пятидесяти. Умный, подтянутый, деловой и в меру разговорчивый. То есть хорошо понимающий, где проходит грань между приятным разговором за чашкой чая и отвлекающей от дел болтовнёй. Мы быстро поладили. Рассматривая камни через увеличительное стекло, поднося их к окну, чтобы увидеть игру света на гранях, внося записи в специально заведённую тетрадь, я с щемящим чувством вспомнила, насколько любила всегда свою работу. Что не случайно посвятила этому делу много лет жизни, нередко отказывая себе в иных удовольствиях. Чувство благодарности к Данте действительно не знало границ, но выражать её я больше не рисковала, поскольку наши отношения оставались натянутыми. Однако буквально через несколько дней Данте пришёл ко мне совсем в другом настроении. В его походке, в том, как он держался, было что-то лёгкое, непринуждённое, и чуть-чуть мечтательное. Он тепло мне улыбнулся, разом перечёркивая всю напряжённость последних дней. — Сандра, у меня хорошие новости. И одновременно просьба. Он обезоруживающе улыбнулся. Я не могла не улыбнуться в ответ. — Я нашёл способ раз и навсегда решить проблему назойливых невест, — сообщил Данте. — Неужели? — изумилась я. — Дай-ка попробую угадать. — Его хорошее расположение духа передалось и мне. — Ты планируешь массовое отравление всех незамужних женщин в округе? — Попробуй ещё, — покачал головой он. — Хочешь избавиться от своего состояния? Подаришь его первому встречному, чтобы невесты докучали ему, а не тебе? Подашься в монахи? — Холодно. Нет, Сандра, я просто женюсь. — А… Я так и застыла с открытым ртом, хотя его решение было и вправду самым логичным. Действительно, единожды женившись, можно избавиться от проблемы охотниц за состоянием. — У тебя уже есть кандидатура? — спросила я, чувствуя, как всё застывает внутри. — Да, — радостно кивнул Данте. — Есть одна женщина. Я не первый день с ней знаком, но только недавно понял, насколько важное место она заняла в моей жизни. Она действительно необыкновенная, не такая, как все. Поверь, это не только моё субъективное мнение. Она очень красива и очень горда… И, к сожалению, холодна, как лёд. В этом главная проблема. В отличие от тех женщин, что приезжали в армон с известной тебе целью, она не проявляет ни малейшей заинтересованности. Она относится ко мне доброжелательно, но никогда не переходит рамок дружеского общения. Я слушала, затаив дыхание. То, что он говорил, казалось по-своему знакомым… Но ведь этого же просто не может быть. Не может быть, чтобы он имел в виду то, о чём я подумала. Эти мысли надо срочно выкинуть из головы, пока не стало слишком больно… — И тем не менее я намерен добиться её расположения и согласия выйти за меня замуж, — заключил Данте. — Раньше или позже, но донья Эльнора Лучия Рокка станет моей женой. Не успела. Правильно настроиться не вышло, на миг показалось, что я падаю вниз с высокого каменного утёса. Эльнора Лучия Рокка. — Судя по двум именам, это, видимо, очень знатная женщина? — безжизненным голосом уточнила я. — Да. В её семейном древе переплетаются два старинных рода, отсюда, по традиции, два имени, — подтвердил Данте. — Я немного богаче её, её происхождение — немного более знатное. В целом мы — подходящая пара. — Он криво усмехнулся. — Остаётся только её в этом убедить. И именно поэтому я хотел обратиться к тебе. — Ко мне? — удивилась я. — Видишь ли, если я подойду к ней на каком-нибудь приёме и сделаю предложение, она наверняка мне откажет. Приехать к ней с визитом без приглашения было бы достаточно дерзко, и точно не пошло бы мне на пользу. Поэтому я решил написать ей письмо. Рассказать о своих чувствах и одновременно дать ей возможность спокойно всё обдумать и дать ответ тогда, когда она сама сочтёт нужным. Я думаю, такой подход будет в случае с этой женщиной самым правильным. Но как передать такое письмо? Отправить с обычным посыльным? Исключено. Его должен передать кто-то из моего окружения, доверенное лицо, и из рук в руки. Ты — женщина, и, следовательно, поручить тебе такое деликатное дело — логичнее всего. Я сглотнула. — Согласишься мне помочь, Сандра? — Его рука коснулась моей. — Просто вручить письмо — и всё. Ответ она наверняка пришлёт в другой день. Конечно, если она станет тебя расспрашивать, и ты в красках распишешь мои многочисленные достоинства, — саркастическая ухмылка, — я не буду возражать. Но это необязательно. Можешь просто заявить, что тебе нечего добавить к содержанию письма. Я сидела, стиснув зубы. Меньше всего на свете мне хотелось выполнять эту просьбу. Собственными руками вручать его письмо другой женщине. Рассказывать ей, какой хороший из него получится муж. Но — это была его просьба. И я не смогла отказать. — Хорошо, — медленно произнесла я, облизав пересохшие губы. — Если только она согласится меня принять. Я хваталась за соломинку. — Согласится, — заверил Данте. Соломинка разломилась на две половинки, и я со свистом рассекаемого воздуха полетела вниз. — Спасибо, Сандра. Я очень тебе признателен. Армон доньи Эльноры Лучии Рокка располагался в живописной зелёной долине, уютно устроившейся между поросшими лесом холмами. Архитектурно он отличался от резиденции Данте, но, пожалуй, свидетельствовало приблизительно таком же уровне жизни. Эти двое и вправду подходили друг другу, как минимум в том, что касалось их социального статуса. Об остальном я могла пока только гадать. Соблазн прочитать письмо Данте, пока я ехала в карете, был чрезвычайно велик, и всё же я удержалась. По прибытии меня попросили подождать, пока о моём деле сообщат донье Эльноре. Я понадеялась, что, заметив "дракона", меня всё-таки не допустят до хозяйки, но нет, напротив, меня провели к ней всего несколько минут спустя. Нет, конечно же, я не рассчитывала увидеть перед собой уродливую горбатую даму, хромающую на одну ногу, косоглазую, да в придачу ещё и не первой свежести. И тем не менее то, что я увидела, превосходило все ожидания. Я была разбита в пух и прах. Эта женщина была настолько хороша собой, что в неё просто нельзя, невозможно было не влюбиться. Правильные черты лица, не лишённого в то же время и изюминки, красивый разрез проницательных серых глаз, роскошные волосы, изящная фигура. Возраст точно не определить; молодая, но не юная, женщина в самом соку, обладающая определённым жизненным опытом, и при этом не утратившая ни капли привлекательности. Напротив, я могла бы поспорить, что в восемнадцать лет она была менее хороша, чем сейчас. Всё это дополнялось идеальными манерами. Чувство собственного достоинства читалось в каждом её шаге, в каждом жесте, но одновременно не превращалось в отталкивающую людей гордыню. Так выглядит и ведёт себя человек, полностью довольный собой и потому не испытывающий ни малейшей потребности в том, чтобы унижать или третировать других. — Проходите, донья Эстоуни, — приветливо произнесла она, поднимаясь мне навстречу. Она не могла не знать про моего "дракона", и тем не менее вела себя более чем гостеприимно. Фактически как с равной. Я была окончательно деморализована. "Что ж, Сандра, о такой хозяйке можно только мечтать". Хорошо, что мне так вовремя предложили стул. — Не скрою, я много о вас слышала, — говорила Эльнора, в то время как служанка разливала по чашкам ароматный чай. Над изысканным сервизом зазмеились тонкие струйки пара. — И мне было весьма любопытно с вами познакомиться. Не стану спрашивать, как вам нравится в Галлиндии. Предполагаю, что все вокруг буквально извели вас этим вопросом, — проницательно усмехнулась она. Я ответила сдержанной улыбкой. Этот вопрос действительно считал нужным задать каждый встречный и поперечный. — Обычно люди ожидают лёгкого и короткого ответа, — пояснила я. — А его не существует. Мне безусловно нравится здесь больше, чем в Арканзии. Но меньше, чем в Астароли. — Родина есть родина, — задумчиво проговорила Эльнора. — Даже если там тяжело. Даже если она лежит в руинах. Однако вы очень хорошо говорите на нашем языке, — заметила она. — Даже почти без акцента. — Моя профессия предполагает знание языков, — сказала я. — Так что я изучала арканзийский ещё в университете. А за последние три месяца, погрузившись в среду, дополнила и отточила эти знания. — Три месяца — не такой уж и долгий срок. Видимо, у вас незаурядные способности к языкам. Но я совсем вас заболтала. Чем обязана вашему визиту? — Я здесь по поручению дона Эльванди. — Чем скорее я покончу с этим делом, тем лучше. — Он прислал вам письмо. И я вручила Эльноре конверт. Я пристально наблюдала за лицом хозяйки армона, пока она читала письмо. Почти сразу же на нём отразилось искреннее удивление. Сперва тонкие дуги чёрных бровей поползли вверх, затем их обладательница нахмурилась, продолжая вчитываться в текст. Дошла до конца и, сосредоточенно сжав губы, перечитала несколько предложений. — Неожиданно, — произнесла, наконец, она, и лишь потом подняла на меня глаза. — Полагаю, донья Эстоуни, вам известно содержание этого письма? — Только суть, — ответила я. — "Только суть", — с интересом повторила Эльнора. — Как любопытно сформулировано. И как правильно. Казалось бы, что может быть важнее сути? Но иногда суть оказывается куда менее значимой, нежели детали. Она ещё и философствует. Ей только что сделали предложение, которое способно перевернуть всю её жизнь, но вместо того, чтобы раздумывать, радоваться или переживать, она рассуждает на абстрактные темы! — Вы собираетесь ответить сейчас или предпочитаете подождать? — вернула её внимание к письму я. — Пожалуй, сейчас, — проговорила Эльнора, потянувшись к чистому листу бумаги. — Или всё-таки нет… О таких вещах полагается как следует подумать, не правда ли? Её взгляд снова обрёл сфокусированность, и она посмотрела на меня с новым интересом. — Должно быть, дон Эльванди очень вам доверяет, раз передал это послание именно с вами, — заметила она. — Впрочем, о чём я говорю? Конечно, он вам доверяет, иначе вы бы не занимали свой нынешний пост. — Вы знаете о моей новой должности? — удивилась я. — Я вообще стараюсь быть в курсе событий, — улыбнулась Эльнора. — Во всяком случае, тех, которые касаются примечательных людей. А вы, без сомнения, таким человеком являетесь. Не уверена, что я была сильно польщена, но и обижена не была тоже: Эльнора явно не намекала на что-либо неприятное. — Пожалуй, я всё-таки возьму немного времени на размышления, — постановила Эльнора, вновь неожиданно для меня сменив тему. — Скажем, два дня. Вы сможете приехать сюда за ответом послезавтра? Этот вопрос застал меня врасплох. Я была уверена, что на сегодняшнем визите моя миссия заканчивается. — Если это нужно… да, пожалуй, я могла бы. — Отлично. Половина пятого вам подойдёт? — Подойдёт, — обречённо кивнула я. Половина пятого или любое другое время — какая разница? Раз уж мне всё равно придётся выпить этот бокал до дна. Данте, конечно же, ждал моего возвращения, но на его вопросительный взгляд я могла лишь ответить, что донья Рокка прочитала письмо, немного удивилась и ответа пока не дала. А через два дня я снова отправилась к ней. Поскольку мне было назначено точное время, я боялась опоздать, и потому, как водится, приехала немного раньше положенного. Сидеть в карете, выжидая, было бы странно, так что я отпустила кучера и медленно направилась к крыльцу, стараясь максимально растянуть время. Несмотря на ранний приезд, ждать в одной из приёмных меня не заставили; напротив, препроводили сразу к хозяйке армона. Здесь я нашла гостеприимно накрытый стол; всё было готово для чаепития. — Сожалею, я немного не рассчитала время и приехала слишком рано, — принялась оправдываться я, но Эльнора лишь отмахнулась от извинений с присущими ей лёгкостью и изяществом. — Бросьте, донья Сандра — я ведь могу вас так называть? Я не настолько занятой человек, чтобы меня нельзя было навестить на пять минут раньше запланированного. "Положим, не на пять, а на пятнадцать", — с очередным приливом чувства неловкости подумала я, покосившись на часы с маятником, но говорить этого вслух, конечно, не стала. — Присаживайтесь, донья Сандра, — оторвала меня от размышлений Эльнора. Я послушалась, служанка снова принялась разливать по чашкам приятно пахнущий чай. Кажется, аромат сегодня отличался от позавчерашнего. Видимо, это был какой-то другой сорт. — Готова поспорить, что вчерашний дождь показался вам не более чем лёгкой моросью, — с улыбкой заметила Эльнора. — А между тем для нас, южан, это было самое настоящее событие. — Я не очень-то люблю дождь, — призналась я. — Так что не слишком скучаю по осенним проливным ливням. — Значит, хоть чем-то Галлиндия вам угодила, — отметила Эльнора. — Как минимум климатом. — Кроме тех случаев, когда речь идёт о безумной жаре, — добавила ложку дёгтя я. — Но в целом — да, пожалуй, здешний климат мне нравится. — Во всём находятся свои плюсы и минусы, — кивнула Эльнора. — Я приготовила письмо для дона Эльванди. Она протянула мне запечатанный конверт. Я с благодарностью приняла его и положила в висевшую на поясе сумку. — Полагаю, вы хотите знать, что в этом письме? — проницательно заметила Эльнора. О да, ещё как хотела! У меня буквально руки чесались разорвать этот самый конверт! — Не буду скрывать, что действительно была бы не против, — с напускным равнодушием произнесла я. — Что ж, не вижу причин не удовлетворить ваше любопытство. В скором времени вы в любом случае узнаете ответ. В этом письме я отказываю дону Эльванди и сообщаю, что, к сожалению, не могу принять его предложение руки и сердца. От изумления я чуть было не выронила рук чайную ложечку. А потом подумала про то, как воспримет эту новость Данте. С учётом обстоятельств это, должно быть, покажется странным, но в тот момент мне стало по-настоящему его жаль. — Дон Эльванди несомненно расстроится, — сказала я вслух. — К сожалению, это вероятно, — не стала спорить Эльнора. — Это действительно меня огорчает. Но, согласитесь, это не является достаточно веским поводом для того, чтобы я изменила своё решение. Тут я не могла с ней не согласиться. — Я вижу, что вы всё-таки удивлены, — заметила Эльнора. — Скажем так: это не было мне очевидно, — осторожно призналась я. — Потому что дон Эльванди — весьма достойный человек и вполне подходящая пара, — задумчиво закончила за меня Эльнора. — Дон Эльванди — действительно в высшей степени достойный человек, — подчеркнула я, ибо в её словах мне слышалось нечто вроде сарказма. И тут же одёрнула сама себя. Что я делаю? Пытаюсь её переубедить? — Я в этом не сомневаюсь, — отмахнулась, поморщившись Эльнора. — Но что с того? Мы живём в мире мужчин, донья Сандра. В этом вся беда. Они убедили нас в том, что нашей главной и, в сущности, единственной целью должно быть замужество. В том, что нам следует с радостью бросаться в объятия того, кто осчастливит нас своим предложением — при условии соблюдения правил (а), (б) и (в). Никогда не позволяйте мужской части общества заморочить вам голову, донья Сандра. — Она немного помолчала. Вытянула холёные, ухоженные пальчики с аккуратно подпиленными ногтями, слегка прогнула их кверху, затем тихонько постучала по краю стола. — Если же говорить конкретно обо мне, то посудите сами. Я — взрослая свободная женщина, финансово независимая и необременённая обязательствами. Грубо говоря, я делаю, что захочу, когда захочу и как захочу. — Она улыбнулась, чуть-чуть лукаво. — Мой был устроен, налажен, и полностью меня устраивает. Здесь всё заточено под мои вкусы и предпочтения. Зачем же мне отказываться от этой свободы? А выйдя замуж, я непременно должна буду от неё отказаться. Придётся считаться с мнением мужа, его вкусами, его предпочтениями. Да что там, придётся фактически отдать себя с потрохами в руки малознакомого человека. Ведь, как я уже говорила, мы живём в обществе мужчин. Так зачем же мне так сильно себя ограничивать? Зачем вносить в свою жизнь такие резкие изменения, учитывая, что меня всё устраивает, и мне всего хватает? Её речь звучала столь здраво, и одновременно в этом отрицании самой идеи брака было что-то столь неправильное, что я невольно улыбнулась. — Как насчёт любви? — поинтересовалась я. — Любовь, — кивнула она. — Закономерный вопрос. Не могу сказать, донья Сандра, чтобы мне было незнакомо это чувство. Однако поверьте, и здесь тоже вполне можно обойтись без брака. — Интересное суждение. Я старалась говорить осторожно. Не приниматься же откровенно спорить с хозяйкой армона, право слово. К тому же с ней действительно было интересно. — Просто отличное от общепринятого, донья Сандра. Не более того. К тому, что отличается от общепринятого, всегда относятся с подозрением. Но если преодолеть эту подозрительность, можно открыть для себя много нового. Ещё через десять минут я раскланялась. — Благодарю вас за компанию, донья Сандра, — сказала Эльнора, прощаясь. — Заезжайте как-нибудь ещё. Просто так, без приглашения. Всегда буду рада видеть вас у себя в гостях. — Без приглашения не смогу, — улыбнулась я. — Вы ведь только что меня пригласили. — И в самом деле. Как глупо с моей стороны, — рассмеялась она. — Ну, значит, приезжайте по приглашению. И передайте дону Эльванди мои сожаления. Я не сомневаюсь, что он ещё найдёт себе более подходящую партию.

Просмотров: 18