Когда с обеих сторон закричали подстреленными зайцами, я вдруг понял, что не ощущаю поддержки со спины: слева и справа все еще держатся дружинники, залитые своей и чужой кровью, а вот копья, которые иногда помогали с тыла, вдруг перестали показываться.
— Думаешь, мы не знаем, сколько вас? Ты не с теми связался, чтобы врать с честным видом.
Если демы и шагу без своих кораблей ступить не могут, то им там неделю придется пахать без перерывов и выходных. Лучше бы вы, ребята, шли посуху, не связываясь с коварными реками почти что моего графства.
Обама об этом рассказывал мало и часто путался. Так уж получилось, что он не выбирался из списка неблагонадежных рабов, а таким изменение статуса не грозило. Естественно, что-то он знал от товарищей по несчастью, что-то подслушивал у демов, что-то шептали рабыни в бараках. Но цельной картины жизни вражеского общества он не представлял и, следовательно, ознакомить меня с нею не мог.
В бою основным приемом демов был абордаж. Галера преследовала улепетывавшую добычу или сходилась с воинственно настроенным противником. По команде гребцы заваливались боком к центральному проходу, стараясь втянуть весло как можно дальше внутрь и задрать рукоять вверх. Дальше с палубы летели трехпалые кошки, затем корабли притягивали друг к другу. Обычно старались делать это нос в нос или носом к корме — ради сохранения все тех же весел, — но это непринципиально. Затем, собственно, начиналось самое главное — рукопашная схватка. Для этого на каждой посудине демов имелось семь-восемь десятков человек, в редких случаях, при коротких походах — до сотни. Итого максимальная численность невольников и абордажников доходила до двухсот двадцати.