Шварцвольф сделал несколько неверных шагов, опираясь на шпагу, упал на колени, не удержавшись. Его левая рука висела плетью, страшно распоротая от плеча до кисти крюком. Кожаный жилет и скрытая под ним кольчуга висели лохмотьями — нож Расчленителя кромсал не хуже палаческого топора. Огромные черно-красные капли падали в снег частым градом.
— Еретические измышления я вижу здесь, — медовым голосом сообщил отец Йожин. — Если бы Господь хотел, чтобы люди летали, Он дал бы им крылья. А мастерить летальные машины — идти супротив Его воли.
До восхода оставалось еще порядочно, но белейший снег словно сам по себе светился, заливая равнину мягким молочным сиянием. Черная фигура отделилась от неровного строя врагов и зашагала к Орденским. Мирослав оскалился и крепче сжал рукоять пистолета.
Шаги прекратились у самого входа. По дверце, сметанной из досок, когда-то крепких, а нынче изрядно прогнивших, стукнули три раза. Уверено так стукнули, словно стучащий имел право входить и без стука. А сейчас просто отдавал дань вежливости и прочим правилам поведения в благородном обществе.
Они скрестили взгляды, словно острейшие клинки, и после пары мгновений молчаливой дуэли студент-монах неожиданно убрал оружие. Густав так и не понял, как у того получилось, но стилет исчез из ладони оппонента, словно струйка дыма.
— Ты храбрый… — голос девушки стал тише, она смотрела на сержанта с интересом, склонив голову набок, черный локон стелился по белой щеке. — Храбрый, но глупый. Смотри, не влюбись. Плохо кончится.