– Слушай, Вася. Ты сможешь унести сразу и пулемет, и харчи?
Вот что значит – бежать, когда нет возможности осмотреться, прислушаться.
Старшина вытащил из чехла саперную лопатку, сноровисто вырыл небольшую яму, быстро разобрал пулемет на три крупные части – станок, тело и щит, уложил в яму и присыпал землею.
Пока Алексей снаряжал диски, я пошел в лес, на место стоянки танка комбрига. Пошарил вокруг – ничего. Пошел вглубь леса. Ведь притаскивали же полевую кухню трактором, может хоть бочка с соляркой найдется?
Сколько же я перевидал за эти месяцы отметин войны – разбитой техники, оставленных позиций, а еще – пирамидок из камней, а то и просто столбиков с номером над братскими могилами, которые кому-то выше пришло в голову называть бездушным словом «санзахоронение». А ведь там, поротно, повзводно – как воевали – лежали искромсанные убийственным металлом молодые советские парни. Да, гибла в первую очередь именно молодежь, не успевшая набраться жизненного опыта.
Мне быстро удалось найти подходящее укрытие – под корнем поваленного дерева. Углубление в земле большое, заросшее травой, прямо берлога какая-то. Я уложил туда ранец «Сидорова», их плащ-накидки немецкие и устроился сам.