- И мне хотелось бы поторопить события… конечно, если Всевышнему будет угодно, я проживу и год, и два, но… - из широкого рукава появился платочек, которым Ульне сняла невидимую слезу. - Мне бы безумно хотелось бы присутствовать на свадьбе единственного сына… и наследника.
- Вынужден признать, - бледный репортер решается пересесть. Он встает, держась обеими руками за диванчик, и делает шаг. Замирает. Сглатывает. И делает второй. Человек идет на полусогнутых ногах, покачиваясь. - Что ощущения этот полет оставит незабываемые. Вы позволите, Мастер?
Впрочем, здесь не принято говорить, и встречаясь на узкой тропе, люди-тени расходятся, задевая друг друга рукавами, пышными ли юбками, но в звонкой гулкой тишине. В полночь ее нарушают рокоты барабанов. И Брокк, открыв бутыль вина, льет его на мерзлую землю, на ладони Кэри, которые становятся темны. Передав бутыль ей, он подставляет собственные руки…
На полу лежала красная перчатка, длинная, отделанная черным кружевом. Она пахла духами.
Кейрен не удивился, когда, открыв глаза, увидел Полковника. Тот сидел в кресле-качалке, вытянув ноги, и читал очередной роман. Полковник раскачивался, кресло скрипело, и полы длинного зеленого халата, небрежно брошенного на спинку, раскрывались.
И височные кольца, древние, верно, видевшие совсем иной мир, звенят. Княжий венец тяжел, и Кэри страшно уронить его. Или потерять массивные браслеты, украшенные резкими странными узорами. На левом узкомордый корабль пробирается по барашкам волн. И солнцем в золотом небе пылает янтарь. На правом охотники гонят оленя с рубиновыми глазами. А под копытами его змеею вьется янтарная же жила. Покачиваются на груди золотые подвески, и вспыхивают камни квадратной огранки.