Инголф снял с лацкана желтоватую снежинку и растер в пальцах.
…она редко упоминала о муже. И Брокк позволял себе надеяться… на что?
В них, в разноцветных бумажках, которые высохли и стали жесткими, ломкими, но все одно ценности своей не утратили.
Что-то, что мешает забыть о девчонке из Нижнего города, заставляя мучиться совестью, хотя Кейрен прав. В камере, несмотря на его старания неудобно, но безопасно. И это же временно… он ведь говорил, повторяет раз за разом, только Таннис будто не слышит.
Сумма была… да у Таннис и вообразить такие деньжищи не получалось.
Она сидит в кресле, придвинутом вплотную к камину. Его топят, конечно, но слабо, так, что рыжая пленка огня едва-едва покрывает сырые дрова. Он то скатывается на подушку из пепла, грозя погаснуть, то вдруг карабкается по гладкой коре, цепляясь за нее рыжими лапами. И лишь к обеду разгорится, расползется по камину, плеснет недолгим теплом.