Я встал, стряхнул с себя прилипший мусор и не торопясь пошел по дорожке, ожидая, что в следующее мгновение меня схватят и швырнут на землю, в грязь. Но скоро впереди показались огни Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню, и я вышел из парка.
- Гарриет, Гарриет, все мы любим Гарриет…
- Только слушаете? Вам случалось когда-нибудь выходить из себя?
- Его надо показать в Музей современного искусства!
- Вот это как раз самое трудное… Ему ужасно не хочется ничего делать. Сам посуди, если воровство прекратится, то какой смысл болтать о нем? Он просто забудет об этом, как будто ничего не случилось.
Нет, дело во мне самом… Передвигаться приходится все медленнее, печатать на машинке все труднее. Алиса не виновата, но почему она не спорит со мной? Написанная на ее лице жалость раздражает меня еще больше. Единственное развлечение теперь - телевизор. Я сижу перед ним сутками напролет и смотрю все подряд - старые вестерны, мыльные оперы и даже мультики. Я просто не могу заставить себя выключить его. Поздно вечером начинаются мелодрамы, потом - фильмы ужасов, потом - передачи для тех, кто не спит и кто совсем не спит. Перед тем как канал со вздохом закрывается на ночь, - маленькая проповедь, потом - гимн на фоне развевающегося звездно-полосатого флага… И наконец - сетка, глядящая на меня сквозь маленькое квадратное окошко…