– А если Фишер узнает, что это моих рук дело?
Что-то случилось между пирогом с картошкой и последней парой бокалов, и дело не только в выпивке, и не в том, что они оказались вдали от мира, и не в том, что до пункта назначения оставалось рукой подать. Джесс толком не понимала, в чем дело. Ей хотелось, чтобы мистер Николс не испытывал гнева и отчаяния. Хотелось видеть его широкую сонную ухмылку, которая словно разряжала всю подавленную злобу и позволяла увидеть, каким он был бы, если бы с ним не случилось все это дерьмо. И когда он позволял себе улыбнуться, это было так чудесно и неожиданно, что Джесс невольно расплывалась в улыбке. И вот они сидели, тихо беседовали, прислушивались к гулу телевизора и приглушенным разговорам в баре и время от времени ухмылялись, как два идиота.
– О боже, мне так нравятся твои грязные разговоры.
– Хочешь нравиться мальчикам, Четырехглазая?
– Гм… Джемм… Ты не обидишься, если я откажусь? Только сегодня? – Он постарался не заметить, как она сникла. – Я обязательно приеду в другой раз. Просто мне… Мне нужно кое-что обсудить с Ронаном. Мы очень…
– Немного. Кажется, бабушка что-то оставила. Сто акций какого-то строительного общества и две сотни «Вулворта». – Она хохотнула. – И не предлагай мне играть на фондовой бирже, Эд. Я не могу рисковать последним.