Мистер Николс был в саду. Он расхаживал взад и вперед там же, где они с Танзи гуляли полчаса назад, и оживленно разговаривал по телефону. Несколько раз он остановился и посмотрел на экран, затем забрался на белый пластмассовый садовый стул, наверное, чтобы прием был лучше. Стоял на стуле, жестикулировал и ругался, покачиваясь и совершенно не замечая любопытных взглядов из дома.
– Мы с вами говорим на разных языках, мистер Николс. – Джесс изучала его. – Вы поменяли замки?
– Натали? Его язык. Смотри! По-моему, он дышит. Вот что, поднимите его. Отнесите в машину. Скорее!
Она так долго думала только о детях, работе, счетах и деньгах. Теперь все ее мысли были о нем. Когда он поворачивался к ней, она краснела. Когда произносил ее имя, ей казалось, что он шепчет его в темноте. Когда он протянул ей кофе, от мимолетного прикосновения его пальцев по ней словно пробежал электрический ток. Ей нравилось чувствовать на себе его взгляд, немного рассеянный, и гадать, о чем он думает.
Когда юная и глупая Джесс стала матерью, ей хватило мудрости признаваться дочери в любви каждый день. Обнимать ее, вытирать ей слезы, переплетаться с ней ногами и вместе плюхаться на диван. Окутать ее любовью. Когда Танзи была совсем маленькой, Джесс спала с ней в обнимку в супружеской постели. Марти плелся в гостевую комнату, ворча, что ему не хватает места. Джесс пропускала его нытье мимо ушей.
– Я не против, чтобы вы поселились в гостинице, – добавила Джесс. Ей не хотелось признаваться, что такой вариант устроил бы ее наилучшим образом.