Самолет стоял посреди поля, на этот раз не кукурузного, а поросшего густой, стелющейся по земле травой. Впереди, там, куда указывал клюв «Грифона», темнела под звездным небом стена живой изгороди. Высокая, давно не видевшая садовых ножниц, она казалась бесконечной. От кособокой арки ограда просматривалась в обе стороны метров на пятьдесят, а затем терялась в густом тумане. Такой же туман подползал со спины, словно отрезая нас от всего мира, оставляя единственно возможный путь.