Я выглянул в коридорчик, не смог удержаться.
Первое, что я увидел — был Юрка. В одних штанах, он колол дрова. Одна из вчерашних девчонок — я не запомнил, кто из них кто — собирала наколотые поленья и складировала их возле сарая, в котором, как я понял, держали скотину и разный инвентарь. Вместе с ней были ещё двое пацанов, тоже лет по 5–6. Работали они дружно, но явно не успевали. Юрка колол дрова, как Николай II — вдохновенно и точно. Ставил толстенный чурбак на плоский приземистый берёзовый пенёк, с коротким «ххык!» взмётывал и опускал массивный колун на длинной — в мою руку — рукояти. Чурбак разлетался; Юрка чуть ли не на лету подхватывал половинки, ставил — «ххык!», ставил — «ххык!» Мелкие восторженно волокли четыре ровненьких полешка в поленницу. По одному — девчонка и пацан похлипче, два — гордо надрываясь — второй пацан. Картина, если честно, с Юркой как‑то не вязалась. Он всё‑таки был тонкокостный, хотя и высокий, и сильный — мальчишка. На его месте должен быть кряжистый бородатый мужичок, который потом обязан был утереть лоб, перекреститься на солнышко и сказать: «Хух, добре поработал! Эй, Матрена, кваску испить!»
— Я не любой, — спокойно сказал он, дыша почти нормально, ровно. — Но сражаться ты, конечно, пока не умеешь. Только это поправимо, успокойся… — он аккуратно отставил палку и огляделся: — Ого, стемнело уже… Смотри, вон Магура встаёт!
— А я задержалась, — немного виновато сказала тётя, входя в комнату. Я бросил на неё удивлённый взгляд. — Ты голодный, наверное?
Может, они знали что‑то, чего не знаю, не понимаю я? Чего не знаем, не понимаем, не видим мы все? Или всё как раз наоборот, и мы просто поумнели, а они — глупые смешные дикари из навсегда сгинувшего прошлого?