Может, они знали что‑то, чего не знаю, не понимаю я? Чего не знаем, не понимаем, не видим мы все? Или всё как раз наоборот, и мы просто поумнели, а они — глупые смешные дикари из навсегда сгинувшего прошлого?
Я сперва не понял, о чём или о ком он говорит. Но потом увидел, как впереди — там, где между незнакомых мне деревьев с пурпурного глубокого цвета трещиноватой корой и похожими на взрыв ветвями, густо усеянными почти круглыми листьями, ярко–зелёными сверху и почти черными снизу, туман уже рассеялся — на дорогу вышел коричнево–рыжий зверь, похожий на лося, но с более благородной головой и трёхострыми пиками рогов. Зверь остановился, повернув голову в нашу сторону, а за ним через дорогу проскочили три других, поменьше и без рогов. После этого он сам потряс головой — и бесшумно сгинул в кустах.
— Наш общественник. Я полгода назад всё то, что тебе сейчас излагаю, на уроке обществознания выдал в виде домашнего реферата. Слово за слово, пошёл спор с учит… с преподавателем, — нужно было слышать, как Юрка это слово произнёс. — Ну и в конце я получил бронебойный аргумент, что мы сопляки и не видим, что капитализм единственно верный путь развития человечества.
Я застыл перед дверью, постепенно переваривая факт, что я, видимо, буду подчинённым Антонины. Факт не переваривался. Он возмущал. Я сердито засопел и открыл дверь — она сдвигалась в сторону, как в поездном купе.
— Но ведь завод же на этом месте сто лет стоял! — потряс я рукой.
— Знаешь, — возразил я. Юрка окинул меня взглядом снова. Дёрнул углом рта, но ничего не сказал, и я вынужден был продолжать сам — получилось не так эффектно, как если бы он стал удивляться, возражать и расспрашивать дальше: — И я тебя знаю. Ты Скиба. Юрка Скиба. А я твой двоюродный брат. Влад Сторожилов.