Дорога здесь вилась по карнизу над глубоким обрывом. В двух саженях под нею в скалу были вделаны бревенчатые опоры, и на них растянута широкая прочная сетка – улавливать всё, что могло вольно или невольно свалиться.
Иригойен пел, плотно зажмурившись, по его щекам текли слёзы. Он протягивал руки к Луне. Волкодаву на миг показалось, будто он держит светильничек или свечку. Но нет, это лишь отблески лунного серебра играли на мокрых ладонях.
А пока он просто шёл, поддерживаемый неведомо какой силой, и вся воля уходила только на то, чтобы сделать ещё один шажок и не упасть. Перед ним проплывали мутные пятна каких-то лиц, но он не мог даже присмотреться как следует, не то что узнать. Шаг. Держись, Волкодав. Держись, не умирай. И ещё шаг. И ещё…
Пока Волкодав пытался понять, откуда слышится голос, ветер поменял направление. На дороге впереди закружился большой столб пыли и помчался навстречу. Путники невольно заслонили руками глаза, а когда посмотрели снова, между колеями стояла женщина.
«И вот никчёмный дармоед приготовился осквернить смертью забой, но Мхабру ударила в голову мо… ой! Мхабр почему-то не захотел отдавать Хозяйке Тьме его душу. Он помолился своим чёрным Богам и стал творить танец…»
– Зато я хорошо знаю своего приёмного сына. Время от времени он показывает весьма прискорбное безрассудство, но не тогда, когда дело касается рудничной работы.