– Видишь ли, – принялся степенно объяснять старец, – мы усматриваем свою удачу в том, чтобы жертвенный пирог проносил по деревне чужой человек, непременно чистый душою и непричастный ни к нашим грехам, ни к нашим добрым делам. Понимаешь ли, селение изгнанников давно разрослось, так что речи о том, чтобы всем миром слепить пирог подношения, идти больше не может. Вот уже много лет жёны и дети возлагают долг прикосновения на мужчин, и те стоят вдоль улицы до самых дверей храма, стараясь дотянуться до пирога… Или хотя бы коснуться того, кто несёт его. В своём рвении люди пихают и отталкивают один другого, несущего подношение могут даже сбить с ног… Ты, конечно, понимаешь, что пирог должен достигнуть храма неповреждённым. Потому-то мы всякий раз стараемся нанять человека, которого так запросто не вываляешь в пыли… Я со вчерашнего дня присматриваюсь к тебе, сын мой. У тебя, прости, наружность завзятого любителя кулачной забавы. И ты не погнушался отдать часть своей силы беспомощному. – Гартешкел улыбнулся венну с таким теплом, словно тот впрямь доводился ему родным сыном. – Что-то подсказывает мне: ты не испугаешься ни хватающих рук, ни грехов, перетекающих на пирог.