— Тогда я была одна. А теперь так делать не буду.
И если вчера была сказка, то почему сегодня тревожно?
И кто-то появится на пороге, и кончатся часы тяжелых ожиданий и бесконечной череды переосмыслений, самобичевания, попыток понять «что я сделал не так?» И не нужно будет смотреть на закрытую дверь, за которой никого нет, не нужно будет ненавидеть молчащий телефон.
Грела лежащая на лбу ладонь — тяжелая, как могильная плита.
Несколько движений — и легкая боль, причинявшая дискомфорт, ушла; на Лайзу нахлынул шквал новых, сводящих с ума от возбуждения, эмоций: он был «там», в ней, прямо «там».
Но прежде чем отпустить, всю ночь рычал на ней и в ней зверем. Клеймил без слов, что-то доказывал, втолковывал, а она лишь плавилась, не умея противостоять. Сдавалась напору, рукам, губам, немым утверждениям, тихо поддавалась безмолвным указаниям, обнимала и ласкала в ответ.