- Ну и пусть! – выдохнул он, осторожно, будто боясь обжечься, касаясь пальцами моей щеки.
Однако искупаться мне не довелось. Едва я сняла шубу и начала с помощью служанки расстегивать платье, как снаружи донеслись крики.
Горькая улыбка искривила его обветренные губы. А снег серебрил непокрытую голову преждевременной сединой. Хотелось отчитать его за то, что не надел шапку, и сдержалась я с трудом.
Быть может, мазь? Примерно так, как детям мажут пальцы горькой гадостью, чтобы отучить от дурной привычки грызть ногти.
Впрочем, сомневаться в словах Вет-исса не приходилось. Пахло от него столь торжествующе – лавром и гвоздикой – что недоверие можно было отбросить.
Так мы и сидели, когда отдаленный волчий вой заставил меня дернуться и вглядеться в темноту. Петтер напрягся, прислушиваясь.