— Если эту ответственность хочет взять на себя кто-то другой, буду рад уступить место.
— Неужто ты и впрямь поверил, что я так просто опущу руки, а? Сдамся? Да ведь я же всегда повторял, что утру нос всем вашим экспертам! — Голос его прервался, и он утомленно вытер пот со лба. — Поверь мне, быть калекой не сахар. Собственное бессилие — да напоказ! Каково?! Ты хоть вот на такусенькую чуточку понимаешь, как это унизительно? Как от этого душа мертвеет? Посмотри на себя сейчас и представь: каково это — остаться таким навсегда? А потом тебе вдруг дают шанс, власть — в буквальном смысле власть! — над жизнью и смертью. И ты… можешь стать… богом! — Он заговорщицки подмигнул. — Давай, Дэвид, признавайся. Ты же врач. Ведь было такое, а? Ты ведь чувствовал? Легкий такой шепоток искушения…
— Ладно, может, обойдется… До тех пор пока его брат держит язык за зубами, он не будет знать, что мы его подозреваем.
— Протрезвляется. — Дженни вновь взяла кружки в руки. — Я вас не спросила, надо ли молока и сахара.
— Мыслишка такая имелась, не отрицаю. Но не у одного же тебя алиби. Маккензи говорит, что Бреннера уже проверяли.
В горле стоял комок. Из глаз, кажется, вот-вот брызнут слезы.