Велион убрал какие-то тряпки и запустил руку в сундук.
Конечно, уже осень. Пора травить детишек. Подмешивать им в еду яды и наркотики, а потом хладнокровно наблюдать, как они умирают в жутких мучениях. Велион таскал их трупы в "отвал" и сжигал уже пару лет. Ему было противно каждый раз, особенно от осознания того факта, что когда-то он сам мог оказаться таким же окоченевшим тельцем, распространяющим отвратный запах горящего мяса и волос. Но сегодня ощущение было немного другим. Как будто он сам будет убивать их, хотя, конечно, его до этого не допустят.
— А почему же тебя тогда побеждают пятнадцатилетние сопляки, мастер меча? Вот сколько тебе лет? Двадцать пять? Меньше?
Он двинулся к девушке, поцеловал её, лаская ладонью мягкую упругость груди. У" ри что-то прошептала, что-то неразборчивое, но такое ласковое. Велион помог высвободиться ей из платья, гладя живот, лаская губами шею, грудь, живот… У" ри тихо постанывала, лихорадочно гладя его по спине, впиваясь пальцами в волосы и ещё крепче прижимая его голову. Когда могильщик остановился, она тяжело всхлипнула. Могильщик не продолжал, хотя это стоило ему титанических усилий. Он слышал о строгих нравах на островах.
Могильщик принёс стаканы и поставил их стол, хозяин сразу наполнил их. Самогон был плохим, он буквально застрял где-то в середине горла, не желая проходить дальше и не давая вдохнуть. Велион сунул в рот пирог и, практически не жуя, проглотил.
Могильщик обошёл телегу и принялся засовывать в рюкзак свои вещи — свёрнутый плащ, вторые портянки, стакан и миску. Жаловаться было нечего, как-никак три дня на халяву жрал и путешествовал, лёжа на брюхе.