— Знаешь, Захарыч, ничего в точности не могу сказать. Но… Летом будет жарко. Очень жарко.
— Я и так вернусь. Скоро, — промолвил Иван, чувствуя, как к горлу подступил тяжелый комок.
— Это точно? – спросил он, наконец. – Ошибки быть не может?
Вспышка за броней показалась тусклой после ослепительно ярких всполохов атомного огня. И почти одновременно раздался хлопок, вроде бы несильный, но отдавшийся во всем теле. Томас оказался на полу мостика вторично и не мог вспомнить, как это получилось. В ушах звенело, но не очень сильно. Приборные панели светились нервически мигающими указателями, капитан опять орал в переговорник. Похоже, ракета попала уровнем ниже и полностью уничтожила какой‑то очень важный отсек, со всей аппаратурой и персоналом. Невыработанное до конца ракетное топливо довершило начатое – начался пожар, запах гари и жжёного масла просочился на мостик через вентиляцию.
— Мне не нравится ваша дверь, — без вступлений сообщил он. Голос тоже оказался не слишком приятным – чуть надтреснутый, с болезненной хрипотцой, словно его хозяин долго болел ангиной.
— Вентиляторы и фильтры, — пояснил капитан, махнув в сторону горы. – Приходится герметизироваться.