— Все, хорош, — сказал, наконец, наставник. – У тебя уже глаз замылился, мышей не ловишь.
В детстве Ивана научили плавать при помощи простого, сугубо народного метода – бросив в речку. Это было страшно, но, по крайней мере, он понимал, что происходит. Сейчас же без всякого перехода вокруг оказалась вода, много воды. Терентьев потерял ориентацию и, поскольку прыгал на резком выдохе, в лёгких не осталось ни капли воздуха. Грудь словно стиснуло прессом, горькая холодная вода рвалась в нос и горло. Иван тонул.
В груди потяжелело, не как это обычно бывает от стресса, а по–настоящему, тупая тяжесть растеклась по центру грудной клетки, по ребрам с левой стороны как будто царапнули рашпилем. Константин склонил голову, обхватил корпус левой рукой и, положив локоть правой на предплечье, помассировал подушечками пальцев лоб, похолодевший, покрытый мелкими бисеринками пота. Спохватился, что поза выглядит жалко, как попытка защититься, сел свободнее, положив руки на подлокотники кресла.
Шум снаружи, гудение клаксона, быстрая речь. Кто‑то в белом халате и марлевой повязке просунул голову в операционный бокс, но, оценив увиденное с одного взгляда, сразу же убрался обратно, не забыв тщательно закрыть клапан тамбура. Похоже, все‑таки пришел новый автопоезд с фронта, но им сейчас займутся помощники. Как скверно… При кажущейся простоте ранения – предельно тяжелый случай. Длинный зазубренный осколок из твердой стали разделился на несколько узких фрагментов, разошедшихся в разные стороны.
Второй артобстрел оказался продолжительнее, минут десять, не меньше. Но пехота пережила его спокойнее и почти без потерь – повторение уже виденного не так впечатляло. И сразу же, без перерыва, ещё до того, как отгремели последние залпы, «ягеры» вновь двинулись на взводные позиции.
— Так точно, — выдавил юноша. Торжественные мероприятия были ему ещё в новинку, и хотя парадная форма сидела безупречно, но для опытного взгляда все же самую малость неправильно. – Я хотел бы задать вопрос…