Четверть минуты – очень много. И одновременно так мало…
— Уведомите канцлера и весь мобилизационный комитет, совещание в… — он на мгновение задумался. – В девять утра. Указание министру связи – подготовить возможное включение во все радио и визографические передачи. В любой момент.
— Зачем тогда… вы сделали… зачем… эта безобразная драка… — молодой человек краснел и запинался, видимо, от волнения забыв подготовленную речь и подобранные формулировки.
Константин хорошо, слишком хорошо помнил то время. Минуло меньше года, но казалось, все это случилось очень давно. Первые дни наступление развивалось относительно успешно, и даже появилась толика надежды, что бешеный бросок вперёд все же принесет победу. Но через три дня после начала операции победные реляции сменились скупыми извещениями о «тяжелых встречных боях», а затем газеты и визограф замолчали, и эта тишина стала страшнее суматошных новостей первого года вторжения.
— Гордись, — внушительно предложил он Гревневу. – Из штаба фронта. Будет тебе денежная награда, знак отличия и внушительная запись в личном деле. Извини, без официальной церемонии – условия не располагают.
— Моё почтение, — низким, басовитым голосом произнес он, обращаясь вроде бы к Томасу, но старательно смотря поверх головы нобиля. – Прошу прощения за то, что не приветствовал по форме, но как я слышал, здесь все очень… — тонкие губы скривились ещё больше. – Очень неформально и просто? Все обращаются друг к другу на «ты» и даже панибратски хлопают офицеров по плечам?