Двор утопал в зелени. Стояла тишина, неожиданная для Москвы. Бетонный парапет был покрыт причудливыми граффити – не Гришиными. Обыкновенными. Старушка выгуливала йоркширского терьера.
– Даша, – он принялся вытирать слезы с моих щек. – Ты знай. Я не могу поднять на тебя руку! Я не могу… Если кто-то посмеет, я его по стенке размажу. Но если я сам такое сделал в помутнении, меня придется в клетке держать всю дорогу, я же урод…
Все его лицо изменилось, исказился рот, будто накануне апоплексического удара. Он зашатался; в его глазах насмерть сцепились двое – колдун, повелевающий древними силами, и мальчик, у которого насильно отняли память, волю, судьбу. Губы еще шевелились: «Снимаю печать и открываю запертое… Повинуется всякий, кого коснусь и кого призову…»
– Странно, что мы ничего не купили. Вообще ничего. Наверное… это к лучшему, зато деньги сэкономили!
– Последний вопрос. Сэм помнит сегодняшнее утро?
Лиза молчала, когда меня судили. Сидела, нахохлившись, и мне было страшно на нее смотреть. Не потому ли, что она встала на сторону Инструктора?