Доу, казалось, немножко над этим поразмыслил.
— Чёрт побери, конечно! Прислушайтесь ко мне, пережившему не одну рукопашную — войны очень тяжёлый труд и безо всяких-там, устраивающих посреди них бои. — Горст протопал во двор перед домом, вытягивая нечто из кителя. Конверт. Судя по виду — приказ. Отдал честь часовым и прошёл внутрь. Танни потёр бунтующий живот. Что-то нехорошее даёт о себе знать, и не только вчерашнее вино.
У дороги блеяли какие-то овцы, втиснутые в слишком маленький загончик. Само-собой с фуражировки, то бишь краденые. Хозяйство какого-то невезучего пастуха подчистую сгинет в глотках и вылетит из задниц армии Чёрного Доу. В двух шагах от стада за ширмой из шкур, одна баба забивала их, а ещё трое свежевали, потрошили и развешивали туши. Все, в крови до самых подмышек, делали своё дело и не обращали ни на что ни малейшего внимания.
Кальдер всматривался в подзорную трубу. Вне совокупного круга света от фонарей поля уходили в шевелящуюся черноту. Внизу, в стороне Старого моста, он различал какие-то пятнышки, проблески, вероятно, разрозненные отсверки металла.
Союзная конница сошла на нет. Отважный, но глупый натиск. По мнению Кальдера, эти две черты частенько идут рука об руку. Усугубляя положение, после первого провала они предприняли вторую попытку, столь же роковую. Около шести десятков перескочили третью яму справа, сумели взять Клейлову стену и убить нескольких лучников, прежде чем расстреляли и закололи копьями их самих. Всё тщетно, как насухо вытирать пляж. Вот в чём беда с гордостью, отвагой и прочими стиснув-челюсть-добродетелями, о которых обожают пиликать барды. Чем больше их у тебя, тем вероятнее ты окажешься на дне штабеля мёртвых тел.