— Будь я проклят, коли это не первый в его жизни тяжёлый труд.
Когда опустилась секира, он проснулся, опутанный одеялами. По комнате расплывалась чернота. Не было той тёплой волны облегчения, которая наступает, когда ты пробуждаешься от кошмара. Кошмар уже стал явью.
— Я пока не скоро снова отважусь выйти на поединок, но жить буду. Скейл погиб.
Чем дольше она говорила, тем звучало хуже. Крайне дерьмовое число. Слишком много, чтобы побить без страшной опасности, но в самый раз — с преимуществом в позиции и выпавшей на рунах удачей — чтобы в принципе это удалось. Слишком мало, чтобы просто удрать без объяснений Чёрному Доу почему. А сражаться в меньшинстве, как-то менее рискованно, чем объяснять «почему» Чёрному Доу.
— Ты проснулась. — Отец улыбался, но была в нём и опаска, словно он ожидал, что она воспламенится, и приготовился подхватить ведро. Может быть, она и воспламенится. Она бы не удивилась. И, чего уж там, не слишком бы сожалела. — Как самочувствие?
— Тише, — прошипела Финри. — Прошу, потише, мне надо подумать. Пожалуйста.