— Не знаю. — Он продолжал шагать, едва не срываясь на бег, вниз по склону, вдаль. Он понял лишь одно. Такая жизнь не для него. Пусть в песнях не продохнуть от героев, но здесь ими были лишь камни.
Да будь Сутт проклят, если собирается позволить мошеннику, навроде Хенгула Гребня, украсть его сто монет. Он ударил каблуками сильнее. По глазам хлестал ветер и конская грива, язык упёрся в большую дыру на месте зуба. Он окунулся в реку — разлетались брызги, вокруг вертелись союзные, по пояс в воде. Он всё понукал лошадь, не замечая ничего, кроме спины Гребня, глядя, как тот шагом выбирается на береговую гальку и…
— Воины Тринадцатого! Навались! Вам что, в другую сторону?
А вот теперь раскраснелись его щёки. Словно само это название было пощёчиной.
Он услышал голоса, шум продирающихся сквозь поросль людей, отпрянул за ближайшее дерево, выглядывая из-за него, как испуганный ребёнок поверх пододеяльника. Солдаты Союза. Он вздрогнул от облегчения, запнувшись, выступил из укрытия, махая рукой.
Горст резко поднял голову. Ветер донёс до него еле-еле уловимый отзвук голосов, и хотя слов ему не разобрать, в них безошибочно угадывался тон неистового возбуждения.