Конный, тяжело стуча, въехал сквозь проём справа от них. Тот проём, где, будьте уверены, шла лютая сеча. Схватка, ход которой им полагалось доблестно переломить. Схватка, что уже закончилась. Всадник натянул поводья перед ними — и сам, и лошадь тяжело дышали, замызганные от скачки галопом.
— Значит, сегодня я никого не убил. — Ручей не понимал, должен ли он расстраиваться или же радоваться. Его, в любом случае, не шибко тянуло ни туда ни туда. — Вчера я убил человека, — вот что, оказывается, произнёс он.
— Он в темноте похитил у Союза два штандарта. Теперь он их ими дразнит.
— Послезавтра моя дивизия будет готова к бою, можете положиться, лорд-маршал!
— Поступаю как надо, — пробормотал он себе под нос. Заправский миротворец. Тридуба им бы гордился. Это надёжно успокаивало — ведь когда ему попадут в шею, гордость покойника поможет запросто выдернуть стрелу, а то нет? — Вашу мать, как же я стар для такого. — Мёртвые, надо было уходить на покой. Улыбаться с трубкой у воды — отработан честный трудовой день. — Правильное решение, — снова прошептал он. Как было бы здорово, если бы, хоть разок, правильное решение было б заодно и безопасным. Но Утроба предполагал, что жизнь устроена немножко не так.
Замешательство Скейла моментально сменилось неистовством — два его любимых чувства, и между ними ещё не бывало долгого перехода. Маленькие глазки распахивались всё шире и шире, пока глазные белки не опоясали зрачки со всех сторон.