— Но Камбрийские горы нигде не покрыты льдом. По крайней мере, все так говорят. И никогда не были. Не Альпы все-таки.
Гвидион и дальше жил с сестрой, как с женой. Как и поныне. Только позора не выдержал, ушел из Гвинеда. И вообще на бриттов зло затаил. Так что от великой ненависти и за ум взялся. Тут и саксы пожаловали. Стал он им помогать и много пролил нашей крови. Говорят, саксы потому и не двигались полсотни лет после горы Бадон, что в той сече Артур опозоренному сиду глаз стрелой выбил и стрела до мозга дошла. Ждали, пока оклемается. Они же без него никуда: жертвы приносят и богом называют.
— Можно еще малыми машинами огонь кидать, — заметил Ивор. — Углей раскаленных в железную клетку насыпать… При полете еще и раздует.
— Так для королевы слава скупердяйки — это очень хорошая слава! А для Хранительницы правды — тем более. Суди сама — от наших королей все ждут щедростей — причем глупых. Бардов засыпают золотом поверх ушей за лживые славословия, устраивают народные обжорки, турниры и бега на ипподроме. А потом, глядишь, нужно построить дорогу, или воевать, или недород и нужно купить у соседей зерно — а казна пуста, и приходится гнать на работу подданных и обирать их. Что против правды. А значит, и глупая щедрость тоже против правды…
— А почему у твоей младшей дочери имя неизмененное?
— Заводи тали! Тяни! — откликается эхом внутри стен Кер-Нида. Машина, которую Неметона обзывает диковинным словом «перрье», куда как хлипче оставшихся дома, стерегущих морские ворота. Зато легче. Подкладывая валики, два десятка человек могут ее развернуть. Легко. Увы, не мгновенно.