— А я куда? Моего болота нигде не осталось.
— Был квас, да не было вас, а осталась квасина, тут и вас приносило! Ого, Феоктиста, да у тебя, никак, пшаничные пироги!
— Что, дядя Слава, и тебе сладкая жизнь погорчила? Из-за нас тебя в оборот взяли?
— Мы, дядя Слава, домой. Что в Ефимках, что в Ефимкове — мы всюду отрезанный ломоть, так что, если получится, выправим документы да поедем на восток… в те места, где земля пуста. В Туркестан — неохота, я его в армии досыта хлебнул, значит — Забайкалье. Климат там, говорят, курортный, — Никита усмехнулся. — Село Шушенское — слыхали о таком?
— Зря, — заметил Никанор Павлович. — Надо было её на кукан. Есть у тебя кукан?
Горислава Борисовича никто не понуждал, он сам пошёл вместе со всеми. Тлела в душе давняя вина: если бы сыскал Савостиных на месяц раньше, так может быть, буханка хлеба и кружок краковской колбасы спасли бы Митрошку от зряшной смерти. Понимал, что прямой вины тут нет, а совесть знай себе грызёт. Горислав Борисович пытался даже пройти туманной дорогой в то время, когда Митрошка был жив, но дойти не сумел: попадал или совсем в стародавние времена, или в более поздние годы. Наверное, изменить собственное прошлое так же невозможно, как и встретить себя будущего.