Некоторое время Ревин и Вортош ломали друг друга взглядами.
— В бога, в душу, в мать! Я сказал, бросить пики! — Ревин вырывал древки из рук. — Стрелять по команде!.. Башибузуки, завидев в стане врага смятение, ринулись в атаку. Заблестели над чалмами кривые ятаганы, роняли желтую пену скакуны, взбивая за собой тучу пыли. Казаки прощались друг с другом, густо крестились, целовали кресты.
— Ну, а солдаты при офицере когда наведывались, почему им про трупы не сообщили?
Шеат чувствовал повелительную интонацию, от него требовали сделать что-то простое, обыденное, какой-то жест – от немого не могли ожидать слов.
— А ну, садись, сказал! — прикрикнул Савка. — Перекуси чего… Не то заставлю сейчас чарку выкушать. А хозяйка запах учует да и ссадит тебя на первом причале… Скора на руку-то у нас хозяйка-то, сам, поди, знаешь… Лакей сглотнул, забегал в отчаянии глазками и робко присел на краешек стула. Прожевал всухомятку бутерброд и воззрился на Савку со смесью недоверия и трепета.
— А ты никак поселиться решил, добрая душа? — вперед выступила, внушительно подперев бока, розовощекая казачка. Кончики ее чепорка, завязанного узелком на лбу, воинственно топорщились.