Цитата #1937 из книги «Ротмистр»

Издали красный камень напоминал огромный зуб. Если бы полтора десятка человек стали бы друг другу на плечи, то последний, возможно, дотянулся бы до его верхушки. Время от времени, поднявшись из немыслимых глубин, из-под основания с шипением выстреливали горячие струи пара и кипятка, омывая похожую на стекло поверхность. К камню вела вырубленная в застывшей лаве ложбинка, вдоль нее на коленях стояли девять пленников, связанных по рукам и ногам. Пленники готовились умереть. По преданию когда-то давно здесь стояла гора, на вершине которой построил дворец царь Немрут. По матери Немрут происходил из рода Александра Македонского, а отцом его был персидский царь Дарий. Немрут приказал украсить дворец статуями богов и восточных, и греческих, в надежде получить небывалую силу, соединив ветви великих культур. Возомнив, что равных на земле ему нет, Немрут решил бросить вызов небу. Забравшись на крышу своего дворца, он выстрелил в небеса из лука. В ответ на дерзость боги обрушили гору вместе с дворцом в преисподнюю, превратив ее в огнедышащий вулкан, наводящий ужас на жителей окрестных селений. Когда тучи пепла рассеялись, а поднятая из рек преисподней лава застыла, сюда пришли жрецы и, в надежде задобрить богов, стали приносить жертвы. Кровь собиралась под одним из камней, ставшим за годы красным и принявшимся расти, будто дерево. Считалось, что полководец, оросивший его кровью врагов, становился непобедимым. За это растущий из ада зуб прозвали Камнем Войны. Фархад-эфенди к мистикам себя не относил. Напротив, считал, своего высокого положения достиг исключительно благодаря холодному прагматизму. Однако сейчас он, человек с европейским образованием, ученый, известный в определенных кругах под именем "Золотого вельможи", персона, с чьим мнением считался сам османский император, собирался начать ритуал жертвоприношения. Фархад-эфенди сделал знак своим людям и с пленников принялись срывать одежду, щедро сдабривая зуботычинами тех, кто сопротивлялся.

Просмотров: 3

Казаков было больше, действовали они слаженно и зло, вынуждая турок показывать спины. Есаул Половицын, вклинившись далеко вперед, рубился вкруговую, издали напоминая медведя на псарне. Страшная шашка его брызгала кровью, секла, не встречая преграды. Ревин свистнул казаков из своей сотни и пошел есаулу навстречу.

Просмотров: 8

Ничего не произошло. Просто молочная рябь купола сменилась колючими ветками, а в уши ударила лесная разноголосица и шум ветра в кронах. Он не падал с километровой высоты, не ломались под тяжестью океанской толщи ребра, легкие не разъедала кислота атмосферы, и вечное пристанище в виде каменного мешка внутри какой-нибудь скалы его миновало. Где-то в невообразимой дали его тело растворилось в жидкости перебросочного ядра и появилось здесь… Как? Он невольно попытался представить мчащуюся по подпространственным каппилярам, обгоняющую свет в миллиарды раз, мозаику тканей, свою живую плоть, просеянную сквозь ячейки сита столь мелкие, что атомы по сравнению с ними казались планетами, и невообразимой сложности программу, собравшую ту мозаику воедино. На мгновение показалось, что рассудок дает сбой, тонет в черной пучине необъяснимого, неподвластного ему, но тут же, откуда-то из глубины сознания пришла отрезвляющая оплеуха, на корню оборвавшая мысль, не столько бесполезную, сколь вредную. Шеат оглядел свое анатомическое ложе, отпечатавшееся посреди каменной глыбы словно в глине, и улыбнулся. Песок ли, базальт ли, пласт ли железной руды, любой сколь угодно плотный материал, любое известное в природе вещество уступало место телу, подвергнутому переброске, при чем настолько щепетильно, что каждый торчащий на голове волос сохранял свое первоначальное положение, даже не приминаясь. Плевок галактической цивилизации достиг цели. Вопреки вероятности с нулями после запятой. Он жив. Какая к черту разница, как?

Просмотров: 6

…Гребные колеса взбивали зеленую волжскую воду, сверкали на солнце мокрые лопасти. Пароход взбирался вверх по течению, чадил нещадно черным угольем из трубы и щедро освистывал редкие баржи и рыбачьи ялики. На верхней палубе под навесом, у сервированного закусками столика раскинулся в удобном кресле господин в просторном светлом костюме. Трепал лениво виноградную гроздь да любовался проплывающими мимо берегами. Мало кто признал бы в этом вальяжном господине давешнего Савку. Хоть и говорят, что к хорошему привыкаешь быстро, а Савка все не мог. Вот, зажмурится – вроде тот же он, прежний. Вода качает, ветер с лугов молодой травой веет, где-то буренка гукнула, кажется на озере Савка у себя на родине, в Антоновке. В руках уда с поплавком из гусиного пера, а под ногами полведра карасей. И запах березовых дров низом стелется – кто-то баню топит. Сладкий от березы дух, приятный, не спутаешь… А откроет глаза – нет. Сидит вместо него какой-то мосье во французском фасоне, смотрит вокруг Савкиными глазами, думает Савкины мысли и трескает Савкиным ртом иноземного привоза деликатесы. А за углом лакей притаился. Вон, птичья душа, выглядывает одним глазом – не нужно ли чего? Не потянется ли рука за графином? Не изволит ли господин изъявить беспокойство по какому поводу? Это Савка еще гарсона отвадил. Мол, когда надо чего, сам попросит. А то встанет над душой, холуйская сила, и в рот вылупится – кусок не лезет. Нет, Савка против истины не кривил, и судьбе благодарственную возносил ежедневно. Такой шанс, как ему, выпадает один на мильен. Поди ж ты!.. Из грязи в князи… Эх! Свезло, да и только!.. И как Савка ни пытался отыскать за что, как ни крутил, а все выходило, что его заслуги в том не было. Приглянулся Савка богачке, вот и вся его заслуга. И хоть по сердцу ему Евдокия пришлась, нет-нет, да и заточит изнутри червячок: прихлебатель он, Савка, альфонс. Как сарафан при бабе, куда понесут, туда и пузырем. С ним-то Евдокия мягкая, конечно, не бранит, не сварится, коли что-то не так идет. Губы покривит чуток и чертиков своих озорных из глаз напустит. А только чувствуется внутри нее сила, против которой не попрешь. Как Волга-река, течет – не видно, а попробуй-ка – останови!.. На поставках в действующую армию поднялась Евдокия сказочно. В миллионщицы выбилась, в высшие сферы. В Нижнем паровая мукомольня у нее, суконная фактория да собственная флотилия парусников да пароходов. И не сидится же никак на месте фабрикантше, будто желает она все деньги на свете заработать. Скоро, говорит, спрос на ворсовое сукно упадет, потому как, войне с турком конец. Нужно новые производства осваивать, камвольные да хлопчатобумажные. И с тем перебираться куда-нибудь в Московскую губернию, поближе к железным дорогам да к Европе. До Москвы, правда, Евдокия не доехала, выбор ее пал на Тверь, город провинциальный и, положа руку на сердце, захолустный, но уж больно выгодно расположенный, стоящий меж двух столиц, да еще и на судоходной Волге, по которой можно баржи гонять хоть до самой Персии. Год назад скупила Евдокия у местных предпринимателей земельные паи и затеяла на окраине Твери постройку текстильных мануфактур, да с таким размахом, что даже видавшие виды промышленники округляли очи, да трясли проборами, прикинув масштабность затеи. Решила Евдокия охватить все стадии тканевого производства, закладывая бумагопрядильные, ткацкие, красильные и отделочные фактории, чтобы ни от кого из поставщиков не зависеть. И ни с кем прибылью не делиться. Фабрикантша строила даже собственный торфяной завод при двух тысячах десятин земли для снабжения мануфактур топливом. Путешествию по железной дороге предпочла Евдокия речной круиз на личном пароходе. Хоть и дольше по времени, но ощутимо приятственнее и комфортней. Сама, однако ж, просиживала в каюте над бумагами, усердно сводя прибыля с убытками. Казалось, что Евдокия с равным энтузиазмом отнеслась бы и к вояжу в запертом товарном вагоне.

Просмотров: 4

— Евлампий Иваныч, открывай! — Ревин несколько минут безуспешно барабанил в дверь. Фельдшер снова забаррикадировался. — Это мы, квартиранты твои!..

Просмотров: 6