Распахнулись двери. Ливневские молодцы втащили в комнату закрытую крышкой двенадцативедерную бочку.
Тирашев почувствовал, как на затылке у него зашевелились волосы: конверт дернулся и сам собой пополз, свалился со стола, протащился по полу и прыгнул в руки к Модесту Порфирьевичу.
— Чавой? — горнист, с подходящей ему как нельзя более кстати фамилией Дураков, по пути нарвал фуражку зеленых абрикосов и сейчас, кривился от кислятины, далеко выстреливая косточки пальцами.
— Ишь ты!.. А ну, скажи тогда, что у меня сейчас в мыслях?
— Что ж ты делаешь! — не выдержал Ухватов, провожая взглядом поменявшие владельца ассигнации, схватил Евдокию за локоть. — Откажись, пока не поздно! За сто лет столищи не продашь!
— Доктор, — поморщился Шлепков, — мы собрались здесь не для того, чтобы вчитываться в казуистику правил… Впрочем… Не желаете ли примирится, господа?