Ответить должна была Фели как старший член семьи в комнате, но не успела она открыть рот, как я ее опередила.
Почему, подумала я, произнося эти слова, проще всего лгать там, где в деле замешаны чувства?
— Но вы не должны винить себя, — выпалила я, начиная злиться. — Это не ваша вина. Несчастный случай.
Так или иначе, Поул лениво листал эти заметки — на самом деле это была не его стезя, видишь ли, — когда он наткнулся на слово adamas: бриллиант по-латыни. Более чем необычное слово для монастырских заметок.
Я провела часы, сидя рядом с Фели на органной скамье и наблюдая, как она переключает регистры, благодаря которым звучит орган: либлих бурдон, гайген принципал, контрафагот, гемсхорн, вокс селесте, салисет, дульсиана, либлих гедакт.
Внезапно в моей памяти всплыла одна проповедь викария — о том, что мы все — глина, а Господь — наш гончар: урок, который только сейчас здесь, на церковном кладбище, стал особенно понятным. Повсюду, куда я обращала взгляд, виднелись останки тел, будто обломки кухонной посуды, блестевшие белизной в свете моего фонаря.