— Но я, — Виллем отставил бокал, — не определяю политику нашего Дома в одиночку.
Этой ночью меня отчего-то тянуло на «птичьи» ассоциации. Сухопарый Олдрин в своем жилете из набивного шелка с красной опушкой напоминал мне овражного грифа, высокий моряк, до сих пор так и не нарушивший обет молчания, казался чайкой, вот-вот готовой расправить белоснежные крылья парадного мундира. Стеггинс же однозначно походил на бойцового петуха: шпоры, яркие перья, криклив, напрыгивает на жертву… вот сейчас, прекратив доклевывать жалкую тушку корнета, он буквально вприпрыжку подбежал к инженеру.
«Много» в понятии Винсента, по всей видимости, означало «когда из-за мусора уже нельзя пройти!». Пока же по углам и под столами еще оставалось место для сгребания, в помещении царил просто «небольшой беспорядок»… или хорошо организованный хаос. Три четверти небольшого зала занимали столы и шкафы с различным оборудованием, по большей части мне совершенно незнакомым. Углядев среди непонятных стеклянно-медных зарослей дистиллятор Терхала, я обрадовалась творению гномского мастера, словно старому другу. В дальнем же от входа углу затаился, выставив на свет лишь часть закоптившегося пуза, здоровенный паровой котел, свивший вокруг себя настоящую паутину из приводных ремней и цепей.
— Вот как? — с деланым удивлением произнес монах. — Похоже, наш приятель знает, как взвинтить ставки.
— Наш противник способен ошибаться, — мягко-певуче произнес Керуан, — доказательство тому — живой свидетель — перед вами, сэр. Великий Враг, насколько я помню человеческую мифологию, не допускает подобных промахов.
Вот эта ситуация, с удовлетворением подумала я, для Арании как раз совершенно типична. Государство людей, из Леса выглядевшее как один чудовищный механизм, накрепко спаянный религиозным фанатизмом и расистскими лозунгами, при взгляде изнутри оказалось еще более разобщено, чем наше собственное «сообщество оголтелых индивидуалистов». Все эти взаимные обиды, обвинения и прочее живо напоминали любимую игрушку двоюродного кузена — большое гнездо мохнолапых пауков, где самые везучие особи, давясь и чавкая, пожирали более слабых сородичей.