Он закинул голову и улыбнулся голубому небу сквозь черные ветви, черные листья. Он мог делать, что угодно и был бы прав, потому что он сделал себя усердной марионеткой замысла Бога, и, поступая так, освобождал себя. Один он свободен, окруженный рабами. Он был достойнейшим в Близкой Стране. Достойнейший в Круге Мира. Он не испытывал страха, Бог был с ним.
— И добился, что того убили. Разве человек, который прет против невозможных шансов, не считается обычно непроходимым идиотом, нежели героем?
Он по дуге прошел обратно с полосой металла в руках, зарубки и засечки от меча Делателя злобно блестели, и Шай закричала, но это была лишь напрасная трата дыхания. В нем было жалости не больше, чем в зиме. После всех этих миль, что она прошла, все той земли, которую преодолела, осталось лишь несколько шагов, которых было слишком много, когда он опустил шипящий прут.
— Нет, нихуя не правда! — И она упала на задницу, когда решетка оторвалась от петель и шлепнулась. Она отбросила меч, совершенно изогнутый, пальцами открыла решетку, и начала карабкаться в темноту. Фургон ударил что-то и с треском толкнулся, вырвав лестницу из ее рук и бросив ее на лицо.
— Ага, не следуют, — бросила Шай, взглянув на него. — Поехали туда, и будем надеяться, что отправимся с той стороны до сумерек. — Она повернулась и махнула Сообществу двигаться.
Абрам Маджуд был глубоко озабочен. Не насчет результата, поскольку он больше не выглядел сомнительным. Насчет того, что будет после.