Он издал самый жалобный стон, как проклятый мертвец в аду, столкнувшийся с вечностью страдания и горько сожалеющий, что его жизнь прошла в грехе.
Они стояли бок о бок, в тишине, спинами к стене, наблюдая за комнатой, полной щебетания их друзей. Она глянула на него, он медленно посмотрел в ответ, словно проверял, смотрит ли она, и когда он повернулся, она притворилась, что смотрела мимо него на Хеджеса. Внезапно ее напрягло, что он рядом. Будто без долга между ними они стояли слишком близко для комфорта.
Теперь энтузиазм по поводу отважной и стремительной акции Ламба был единодушным. Лулин Бакхорм и ее муж были готовы расплакаться в признательности от лица своих мертвых сыновей. Джентили очевидно сделал бы в своей юности то же самое. Хеджес сделал бы то же, если б не его нога, поврежденная во время исполнения служебных обязанностей в Битве под Осрунгом. Две шлюхи предлагали вознаграждение в виде, котором Ламб, казалось, собирался принять, пока Шай не отклонила от его лица. Затем Лестек взобрался на фургон и предложил дрожащим голосом, что Ламб должен быть вознагражден четырьмя сотнями марок из сохраненных денег, от которых он, казалось, собирался отказаться, пока Шай не приняла их от его лица.
Теперь два передних вола барахтались, брызгались, таща следующую пару с пути, а Лиф визжал на них и стегал хворостиной. Возможно с тем же успехом можно было стегать реку, что по большей части он и делал. Шай потащила изо всех сил. С тем же успехом она тянула бы дюжину мертвых волов. Что скоро и будет.
Прошлым летом можно было провести весь день в городе и не встретить двух незнакомых человек. Можно было провести несколько дней в городе и не встретить двух человек. Многое может измениться за несколько месяцев, и если найдут золото. Теперь Сквердил разрывался по швам от храбрых первопроходцев. Поток в одну сторону, на запад, к воображаемым богатствам; некоторые проходили быстро, создавая суматоху, другие останавливаясь, внося свой вклад в торговлю и хаос. Колеса фургонов грохотали, мулы кричали, лошади ржали, скот орал, волы мычали. Мужчины, женщины и дети всех рас и статусов также орали и мычали, на всех языках и со всеми темпераментами. Это было бы весьма красочное зрелище, если бы поднятая пыль не выщелачивала любой оттенок до одинаковой серой вездесущности грязи.
— Что нам тогда делать? — спросил он, насмехаясь над ней. — Пригласить их в наши священные земли с распростертыми объятьями?