Позавтракав, боярский сын остановил одного из холопов, спросил о князе.
Второй день выдался для защитников уже не таким напряженным. Османские пушкари продолжали упрямо долбить укрепление ядрами, часто попадая в узости между бревнами. При этом каменные шарики пробивали стены насквозь и разили всех, кто находится внутри на пути их полета. Одно из таких ядер чиркнуло боярского сына почти по самой спине – однако к этому времени нога Басарги разболелась так, что молодой воин уже сам начал желать себе смерти. Бедро горело, словно его варили в кипятке, и внутри постоянно взрывались пузыри, распирая мясо, буквально разрывая его в клочья. Хотя по виду нога оставалась прежней и даже не особо распухла.
– Поклон? – хмыкнул князь и тряхнул головой. – Поклон он мне передает, шельмец! Столько времени голову морочил, а теперича – поклон… Ну, и пусть будет поклон! Ты у нас воин храбрый, боярин Леонтьев, такой поклон токмо на радость мне выйдет, а не на хлопоты! Одна беда у тебя: тайну ты узнал царскую. Тебе она не по роду приходится. Тайны сии владельцев своих сжигают, ровно свечу восковую.
Парни подхватили раненого под плечи, поддержали снизу, быстро поднялись наверх, опустили возле облюбованного окна, убежали, вскоре вернулись с пустым бочонком из-под зелья, роняющим мелкую пороховую крошку, усадили, свалили возле ног несколько запыленных от времени связок. На этот раз стрелы были с гранеными наконечниками, удобными для пробития брони. Но почти все – тронутые ржавчиной. Видать, долго дожидались часа, когда понадобятся, не один десяток лет.
– Чего-то моим бате с матерью обитель никаких подарков не присылает, – парировал паренек.
– У меня еще после прошлого раза на двери датчик остался и разводка под камеры.