— Александр Семенович, если вы поняли мои слова, как попытку склонить вас к невозвращению, то, конечно, ваши слова — достойный ответ офицера его величества. Вас, несомненно обучали, как реагировать, чтобы не подпасть под чужое влияние, и ваша оценка нашей системы — ну, видимо, вас просто учили так отвечать. Пытаться выведать ваше подлинное личное мнение при роде вашей службы вряд ли возможно, но, полагаю, оно отличается от высказанного сейчас.
В это время рядом с Виктором взвизгнули тормоза, и дорогу грузовику перегородил небольшой, серый, похожий на мыша «Опель-Олимпия».
— Да это не так срочно. Конструктора по стрелковому оружию прилетели. Можно и на понедельник перенести.
Стрелять в представителя власти в планы не входило.
— Не боюсь, просто вас супруг не будет ревновать?
Рынок был уже закрыт, работали только магазинчики, что разместились в двухэтажных, обложенных кирпичом бревенчатых домах, что выходили фасадам на Базарную. Рубленые буквы на вывесках напомнили о виденных в Инете журналах 20-х. За высоким забором из деревянных штакетин заметал мусор бородатый дворник в сером картузе, штанах в бело-синюю полоску, заправленных в старые порыжелых сапоги, с черным передником, словно сошедщий с картинки из детских книжек. По другой стороне, за кварталом «колонок», где Виктору помнились послевоенные двухэтажные «болгарские» дома, тянулись в сторону Мало-Мининской тоже двухэтажки, но только деревянные, обложеные кирпичом. По верху на стенах этих домов тянулись лозунги, выведенные славянской вязью; ближайший из них гласил: «Будущее в Святой Руси!» Откуда-то со стороны Бежич возвращалась группа ломовых извозчиков, с телегами на дутых шинах; в стук копыт по булыжнику влился гудок встречного грузового «Опеля», с кузовом под брезентом.