Потом были еще ходки. Четыре. Три – Малышев так и не понял, куда ходили, зачем… В первой какие-то ящики закапывали в землю на поляне старого дубового леса, во второй – наоборот, какие-то свертки из подвала вынимали, да на себе километров двадцать к воронке тащили.
– Все, как в обычных операциях – ресурсы и кадры. Кадры и ресурсы. Он говорил, что в его группе мало людей. И здесь я обеспечивал ему снаряжение и деньги. Не смотрите на меня так, я все равно не испугаюсь.
Григорий Варфоломеевич Репин, доброволец и токарь, одной длинной очередью срубил всех десятерых. И, не снимая палец со спускового крючка, провел по уже мертвым еще одну линию из пуль. Красные фонтанчики крови и плоти взлетали вверх, лишь две или три пули ударили в мокрую землю – пулеметчиком Репин тоже был талантливым.
С этой сволочью Севка разговаривал год назад… полтора часа назад, если не принимать во внимание всякие путешествия во времени.
– Нет, не уговаривал, – отчеканил еще раз Малышев, краем глаза следя за Ставровым, который вроде бы дремал, опершись спиной о ствол пальмы. Услышав Малышева, Леонид приоткрыл глаз, посмотрел на него, но ничего не сказал, молодец.
Егоров сидит на подножке кабины, крутит в руках фуражку. На давно бритой голове полукругом проступила щетина, обозначая громадную лысину. Орлов, стоящий рядом – подтянут и собран, словно с картинки о правилах ношения формы.