Чалый стоял чуть в стороне, автомат небрежно висел на шее, но, как заметил Малышев, затвор был отведен назад, а указательный палец похлопывал по спусковой скобе, отбивая какой-то веселенький ритм.
– Как же, поменяешь тут позицию, – Севка сел на дно окопа и стащил за собой Костю. – А ты говоришь – танки. На хрена танки при грамотном командире? Они сейчас подойдут поближе под прикрытием своих пулеметов, позволят пушкам выбить наши пулеметы, а потом… Слушай, а какого беса в кино в атаку все идут в полный рост, закатав рукава, прут на пулемет и так красиво падают-падают-падают?.. Это нам такие умные достались, а всем остальным… И ладно, если бы какие-нибудь эсэсовцы, а то ведь румыны. Мамалыжники…
Поскребышев снова опустил глаза к бумагам.
– Я? К немцам? – Малышев честно попытался прикинуть, а и вправду, не пошел бы на службу к фашистам, в крайнем случае, но ничего не придумал.
– Но… Но у меня есть люди, которые сейчас не в Москве.
И Учитель этот, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти, тоже лично пальцы не ломал и кожу не сдирал. Сидел, попыхивая трубочкой, и направлял юную, задорную энергию молодого поколения в нужном направлении. Иногда даже глазки отводил в сторону. Сглотнет, будто комок поперек горла встал, затянется трубочкой… Но пыток не прекращал.