— Надо же, куда я попал! — думал я, разглядывая профессорскую лабораторию. — Что за странное заведение в котором с человеком обращаются как с какой-нибудь мухой. Сначала с ним вытворяют разные опыты, а потом аннигилируют, бальзамируют, утилизируют и кастрируют.
— Уборная? — Смерчев наморщил лоб и вопросительно посмотрел на Искрину Романовну.
— Да это же настоящий террор! — вдруг зловеще произнесла Пропаганда Парамоновна.
Это был единственный раз, когда я поинтересовался личной жизнью Зильберовича.
Он посмотрел на рассыпанные зубы, посмотрел на меня, но уже без ненависти, а в кротком смирении.
— Сейчас, — сказал я и, вырвав у нее руку, прямо локтем заехал дежурному в рыло, отчего у него из носа кровь брызнула в разные стороны.