— Очки купи! — неожиданно огрызнулась девочка. — Трусливая я. И нерешительная. А насчет доброты — фига с два. Не наблюдалось такого за мной.
Возразить Даше на это было, в общем-то, нечего.
Змея понятливо нырнула в тростники. Даша сплюнула в воду медный привкус страха и побрела-поплыла к берегу. Бесшумно двигаться не получалось, вода то и дело всплескивала, намокшая торбочка теперь висла мешающим мягким камнем. Но и вокруг весь мир плескался, жил — дышали-чавкали тростники, вскрикивали невидимые птицы, где-то хлопали по воде хвостами охотящиеся бабуры — деликатесные рыбешки весом и длиной с Дашу. Или это навы из своих подводных хижин выбрались на прогулку?
Народу на улицах нынче было полно. И каждый второй — нищий. Выпрашивают со слезами, красноречиво врут о полчищах дарков, что дома пожгли и честных селян нажитого непосильным трудом лишили. Вдоль Земляного канала навесы из тряпок растянуты, дети копошатся — в проходе в два шага шириной целый табор беженцев расположился. Сколько с ними городская стража ни бьется, никак с несчастными не справится, за стену не выселит. Загадили все.
— Что у вас за траур? Ограбления сегодня не задались?
— Вас-Васа не тронь! — возмутилась Даша, посмотрела на кавалера и смилостивилась. — Можешь меня поцеловать, а я пока подумаю, чего хочу…