Еще пару раз остановился ближе к полудню, снова напился горячего кофе, пятый раз пустил в обычный конский галоп, когда закат уже начал окрашиваться в багровый цвет.
Из королевских покоев вышел маркиз Эбервиль, очень серьезный и сумрачный, запнулся на ходу, увидев нас. Взгляд его, брошенный на меня, показался мне странным, но выучка придворного дала себя знать: растянул губы в приветливой улыбке.
Я сказанул и тут же спохватился, но опоздал, Бобик с удовольствием подал голос. Все у дворца зашатались, офицеры ухватились за уши, стражники уперлись в стену, чтобы не дать дрожащим ногам опустить на землю. Бобик энергично вилял хвостом и с надеждой поглядывал в глаза, умоляя еще раз подать команду.
Для продажи, конечно же, ничего нет, но, как оказалось, если заплатить хорошо, то готов продать хоть всех коней. До весны только корм переводят, а весной проще купить тех, что пока подрастают и входят в силу. Я выбрал самого рослого, все равно простая смирная крестьянская лошадка, но для моего случая сойдет, поблагодарил, чем несказанно удивил простолюдинов, и отправился уже на коне, точнее – на лошади, к приземистому замку, который так окружил себя двумя стенами, что превратился в настоящую крепость.
– В ваших претензиях на титул гроссграфа? – правильно догадался барон Альбрехт. – Больше всего он на стороне Гиллеберда, а тот, естественно, предпочел бы видеть Армландию без королевского наместника Барбароссы.
Дверь распахнулась, вошли сэр Уильям и отец Феофан. Сэр Уильям – седой и статный, все еще с печатью лучшего турнирного бойца былых времен, отец Феофан – внимательноглазый, тихий и углубленный в свои нелегкие беседы с Господом.