Миртус бросил на меня косой взгляд, у меня вообще арбалетчиков негусто, хорошо, если вообще наберется пятеро, и не факт, что у них окажутся исправные арбалеты. За дверью топало, грюкало, наконец, в помещение под командой Альбрехта вбежали крепкие, пропахшие морозной свежестью люди, сорвали с плеч арбалеты, послышался скрип натягиваемых стальных струн.
Зайчик весело заржал, видя меня в конюшне. Я обнял его теплую голову, поцеловал, он дохнул в ухо сухим прогретым воздухом. Двери распахнулись, там опасливо выглядывают конюхи. Я вскочил в седло и, пригибаясь, чтобы не вылететь от удара в притолоку, вылетел во двор.
Да и вообще, подумаешь, Вальпургиева… В Вальпургиеву ночь, кстати о птичках, подняли над зданием рейхстага красное знамя победы Егоров и Кантария. И ничего.
– Мне дальше нельзя, – прошептала она, – и так я чересчур…
– Здесь главное, – произнес он с той же улыбкой, мол, не принимай слишком серьезно, – чтобы неограниченная власть не попадала в руки людей ограниченных.