Они испуганно примолкли, он дошагал до какой-то лавочки, плюхнулся на нее, пощупал голову и посмотрел на свои пальцы.
Стороны были знойными, просторными, июльскими. Холмы до горизонта немного дрожали и плавились, как будто залитые жидким солнцем. Одуревшая от жары рыжая корова валялась на боку в кустах, лишь изредка вяло помахивая хвостом. Пчелы и те ленились летать, ни звука не было слышно вдоль узенькой пустынной шоссейки, лишь в моторе его машины что-то бурчало, как в пузе у ишака.
– Точно!.. А дядя Сандро повезет вино, он уже договорился с летчиками. Это же как-никак контрабанда! Мне даже страшно подумать, сколько вина он приготовил! Я спросила по телефону, может, лучше отправить танкером через Гибралтар, но Сандро не стал меня слушать. Он сказал, что я ничего не понимаю. Дэвочка, сказал он, вино – это мужское дэло, нэ мэшай мужчине его дэлать! Он будет жить у Мераба, на Большой Грузинской. И мама уже держится за голову и говорит, что она ни за что не сможет приготовить нормальный обед и у нас будет не свадьба, а позор, и этот позор падет на ее голову.
Ему вдруг стало стыдно, что он говорил чужой тетке на дороге какие-то глупые слова о прощении.
Плетнев нагнулся, стал по одной обрывать черные крупные ягоды и класть в рот. Это называлось «пастись».
Плетнев, который поначалу ничего не понял ни про душу, ни про лапочку, вдруг сообразил, что старикашка, должно быть, Николай Степанович, сосед, присматривавший за домом.