Кто-то в «шестой» страшно кричал, в голосе не осталось ничего человеческого, только безграничное страдание. Ему вторил другой, но это был крик паники и страха.
Взрывы продолжали сотрясать город, но никто не прятался, как будто смерть угрожала лишь тем, кто оставался внутри домов. Столица великого рейха оцепенела, подобно путешественнику, вернувшемуся в родной дом и внезапно узревшему оскал львиной пасти.
Чем ближе человек к смерти, тем более причудливые и сложные ритуалы он придумывает, подумалось Дрегеру. Своего рода колдовство, потаенное желание придумать оберег от костлявой.
— Хороший был год, нескучный, — пошутил Пастор.
Пехотинцы в передовых траншеях, не дожидаясь приказов, бросились ничком, как будто скошенные пулеметным огнем. Безудержный рык, рожденный огнем двенадцати-двадцатидюймовых орудий, несмотря на расстояние, бил в уши тяжким молотом. Впереди, позади, сбоку ревели гаубицы и мортиры. Пехотные скорострелки неслышно и жадно выплевывали боезапас, стремясь поразить пулеметные амбразуры, пробивая снайперские щиты, нащупывая позиции наблюдателей. За считанные секунды немецкая оборона была накрыта на всю глубину. Даже в тылу, на расстоянии многих километров от передовой, больше не было безопасных мест. Укрепленные полосы, выявленные штабы, станции, казармы, аэродромы — везде бесновался вихрь разрушения, порожденный сотнями тонн тротила, мелинита, чугуна и стали.