Взрывы продолжали сотрясать город, но никто не прятался, как будто смерть угрожала лишь тем, кто оставался внутри домов. Столица великого рейха оцепенела, подобно путешественнику, вернувшемуся в родной дом и внезапно узревшему оскал львиной пасти.
Чем ближе человек к смерти, тем более причудливые и сложные ритуалы он придумывает, подумалось Дрегеру. Своего рода колдовство, потаенное желание придумать оберег от костлявой.
— Хороший был год, нескучный, — пошутил Пастор.
Пехотинцы в передовых траншеях, не дожидаясь приказов, бросились ничком, как будто скошенные пулеметным огнем. Безудержный рык, рожденный огнем двенадцати-двадцатидюймовых орудий, несмотря на расстояние, бил в уши тяжким молотом. Впереди, позади, сбоку ревели гаубицы и мортиры. Пехотные скорострелки неслышно и жадно выплевывали боезапас, стремясь поразить пулеметные амбразуры, пробивая снайперские щиты, нащупывая позиции наблюдателей. За считанные секунды немецкая оборона была накрыта на всю глубину. Даже в тылу, на расстоянии многих километров от передовой, больше не было безопасных мест. Укрепленные полосы, выявленные штабы, станции, казармы, аэродромы — везде бесновался вихрь разрушения, порожденный сотнями тонн тротила, мелинита, чугуна и стали.
Охота на человека и технику разнится по приемам, но одинаково сложна, пусть и по разным причинам. Человек мал, его движения быстры и труднопредсказуемы, но тринадцатимиллиметровому «клепальщику» все равно, куда попасть. Даже слегка коснувшись руки или ноги, его пуля оторвет конечность, убьет кровопотерей и болевым шоком. Машина велика и сравнительно медленна, поразить ее легко, но мало просто попасть. Попасть нужно точно, убив водителя или разрушив важный агрегат.
Дрегер предпочитал трубку, он и сейчас возил ее с собой, но осквернять семейную реликвию «жимолостью» — дрянным суррогатом с запахом старого сена — было совершенно непозволительно. А доставать хороший табак, хотя бы американский «верблюжий», удавалось редко, от случая к случаю, с каждым годом все реже и все дороже.