Боится, подумал Вульм. На его месте любой боялся бы…
На кухне сыскался початый мешок чечевицы. Лук, морковь, масло. Нашелся и кусок тощенького сала. Полагая, что господа маги встанут голодными, как собаки, Вульм сварил каши с запасом, на четверых. И кстати, потому что Натан умял все подчистую.
– Грот сказал мне, что мальчика можно разменять, – говорит Эльза, когда они выходят к отцу, изнывающему от ожидания. – Пальцы на ногах. Еще левый глаз. Радуйтесь, глаз вылущивать не придется. Он просто перестанет видеть.
– Я не маг. Не веришь? Твое дело. Как-нибудь на досуге расспроси Симона, и он объяснит тебе, почему я не маг. Молчи! Скажи только: «Спрошу, если выживет!», и я убью тебя этим котелком. Несмотря на все твои кинжалы…
– Оставила Инес завещание или нет – нам, ее братьям и сестрам по Высокому Искусству, нет дела до простого имущества покойницы. Нам нет дела и до прочего имущества, если покойница завещала его своему ученику. Мы чтим волю умершей. Но завещания нет, и ученика нет… Грядут Дни Наследования по старому обычаю. Если у Инес отыщется жезл или перстень, который она брала в настройку – предмет вернется к хозяину. Все остальное, обладающее толикой магической силы… Что ты молчишь, Симон! Поведай нашему другу о Днях Наследования!
От Симона пахнуло жаром. Маг врос в мостовую, окаменел без движения. Не уйдет, уверился Вульм. Вот ведь старый дурак… Он и тогда, двадцать лет назад, остался в подземельях, а я ушел. Я и сейчас уйду. Симон сожжет буянов, и мы пойдем дальше. Что ему грозит? Вызовут на королевский суд, оправдается… Мальчишка у ног Циклопа поднял голову. В мокрых от слез глазах изменника плескалась надежда. Наверное, у Мари были такие же глаза. Красавец Теодор Распен изгалялся над жертвой, а девочка ждала: вот сейчас вернется отец. Сильный отец. Справедливый отец. Отец-Защитник. Мари ждала, и надежда таяла.