Гаденыш виновато сопел. Рубаха на нем лопнула, сквозь прорехи виднелись мышцы, каким позавидовал бы и ярмарочный силач. Не отвяжется, понял Вульм.
Ниже стояла дата. Десять лет назад. Год спустя после того, как источник священного дыма был погребен под обвалом.
Они пытались. До одури дышали дымом лавра, бросали в жаровню травы и корешки, от запаха которых теряли сознание. Одурманенные, начинали безумно хохотать; сестер рвало черной желчью… Иногда удавалось что-то узреть – смутно, на грани видимости. Поток просителей быстро иссяк. Многие уходили в ярости, сыпля проклятиями. Сбережения таяли льдинкой на солнце. Самим сестрам накопленного хватило бы на два-три года – если затянуть пояса. Но как бросить госпиталь на произвол судьбы? Как выгнать больных и увечных? К счастью, его величество Фернандес, прослышав о беде, постигшей сестер, расщедрился – выделил для госпиталя содержание из казны. Видать, вспомнил былые услуги обители. Или просто выпил кувшин хорошего вина. Содержание оказалось скромным, но сивиллы не уставали возносить молитвы за великодушного государя. Впрочем, королевская милость не вернула им священный дым.
Чутье позволило ему без помех добраться до грота. Позже Эльза вспомнит, как Янек спрашивал у нее: а можно, чтоб еще? Ну, еще сильнее?! Видимо, бедняга решил, что вторичное посещение Янтарного грота, уже после размена, превратит его нос в чудо из чудес. И не ошибся, только чудо вышло дурачку боком.
– Это всего лишь статуя, – презрительно сплюнул воин. – Но ты прав, сундучок мне по сердцу. Око – Оком, а яркие камешки везде в цене. Эй, малец, держи! Я не жадный…
…кони ломятся через редкий подлесок. Трубят рога, захлебываются лаем собаки. Проваливаются по брюхо в рыхлый снег, вскидываются, отряхиваясь. На гребне холма мелькает рыжий росчерк. Лиса! Не уйдет! Бурые стволы вязов мчатся навстречу, расступаясь в последний миг. Под копытами хрустит, ломаясь, наст. От топота дрожит земля. Сотрясается, роняя целые сугробы, черное кружево ветвей над головой.