Прятаться было бессмысленно. Прыглец выпрямился во весь рост, его пальцы сжимали припасенный заранее обломок скалы, обкатанный речными волнами. Когда зверь приблизился на достаточное расстояние, этот обломок полетел ему точно в то место, где полагалось бы находиться глазам. Будь то храпуница, удар напрочь бы выбил из ее головы всякое желание нападать.
— У нас, русских, есть сказка про аленький цветочек, — сказал он солидным голосом. — На зеленом острове во дворце жило да было чудовище и стерегло этот цветок. Однажды туда угораздило заплыть купца…
— Мне стыдно признаться, — сказал тихонько Биссонет. — Но я очень боялся, что Шип укажет на меня. Ведь я тоже… как это?.. осквернял нежные покровы.
— Все там существует. И параллели, и перпендикуляры, и лень человеческая.
— Отнюдь не разделяю вашей снисходительности, — проговорил Мессершмидт. — Зачем поэту исследовать мироощущение свиньи? Или он сам свинья, или все мы живем в хлеву!
Я иду, не видя ничего перед собой. Что-то холодное, мертвое прерывает это мое слепое движение в никуда. Высокий, в человеческий рост, каменный парапет. Я приникаю к нему, и моим глазам внезапно открывается темная бездна, располосованная стрелой автострады. Таинственные, непонятные огни пытаются пробить ее толщу. Что они хотят сообщить мне своим миганием? Зовут или гонят?